60 минут искусства Марлен Дитрих

С момента, когда из левой кулисы показывается в по­лупрофиль знакомое лицо актрисы, обрамленное льня­ными прядями волос, и до ее ухода со сцены проходит 60 минут. Эти минуты можно назвать минутами ис­кусства нравиться, искусства очаро­вывать,  искусства  артистизма.

Марлен Дитрих в восприятии ны­нешнего поколения — полулегенда. Она возникла у истоков совре­менного кино, и «великий немой» был многим ей обязан. И вот, спустя сорок пять пет, актриса, все еще мо­лодая, играет и поет, да не где-ни­будь, не в кинопавильоне, а на от­крытой эстраде, перед глазами сотен людей. Время, казалось бы, отступи­ло перед покоряющей жаждой сцены, общения со зрителем, перед наивно-добрым тщеславием актер­ским. Она не скрывает своей радо­сти от успеха, она счастлива им и только им живет. Марлен Дитрих расцветает по мере того, как растет шквал рукоплесканий, как все чаще летят на сцену цветы, шумнее ведут себя зрители, настойчивее фото- и кинорепортеры. У Марлен Дитрих есть удивитель­ное чувство ритма, абсолютный слух и,   главное, — тонкое   проникновение в душу песни. Ее пение не знает соловьиных трелей, да они ей и не нуж­ны. Ее пение — это переложенная на музыку речь человеческих чувств, полная тончайших оттенков; ее низ­кий, грудной голос не повторяет интонаций, он переливается всеми ню­ансами переживаний — от мягких лирических пиано до напряженных душевным волнением форте, кото­рые она обрывает на полуфразе. И все же в исполнении Дитрих господ­ствует сентиментальная гамма в своем жизнерадостном ключе. Легкая иро­ничность придает ее сентименталь­ности не навязчивый, свободный, чуть фривольный тон.

Мы услышали от нее интимные песни Кола Порте, Жака Превера, Косма, Холландера, перед нами прошла галерея образов, созданных знаменитой кинозвездой в «Голубом ангеле», в «Шанхайском экспрессе», «Желании»... Воскресли в памяти этапы ее фантастичной карьеры. Она началась в Берлине двадцатых го­дов, достигла кульминации в Голли­вуде, куда актриса бежала из гитле­ровской Германии, продолжилась в годы второй мировой войны на концертах для союзнических армий... Английские, немецкие, французские, еврейские песни; одни — написан­ные специально для нее, другие, как она говорит, «подобраны ею в пути», но и те и другие она не только по­ет, но и играет. И в этом, пожалуй, главный секрет ее обаяния и успеха. Вот перед нами легкомысленная кокетка Лола, и одного жеста, поворота головы, легкого движения пле­чом достаточно, чтобы дорисовать воображением этот намеком сыгран­ный образ. Вот элегическое «Одино­чество» Ваксмана, и опущенная на локоть голова с россыпью золоти­стых волос точно передает настрое­ние. А через минуту бурный, игри­вый каскад «Джонни» Холландера! Ее гибкие пальцы рук как бы «стре­ляют» в зал. Марлен Дитрих со сцены обра­щается ко всему залу и вместе с тем к каждому из сидящих в нем. Этот дар установить личный контакт с каж­дым зрителем — особая, трудно поддающаяся раскрытию тайна ее пленительного искусства. Пожалуй, главным в этом сценическом эффек­те является открытость и почти дет­ская непосредственность актерской манеры М. Дитрих, ее безусловная вера в зрителя, добрая расположен­ность и безграничное доверие к не­му, к тому, что он все поймет, все оценит, а если надо — то и простит. И зритель, чувствуя это расположе­ние, отвечает ей тем же.

Обращает на себя внимание ис­кусство актрисы заканчивать номер и манера начинать следующий. Как будто бы мелочь, а как много от этого зависит в целом восприятие произведения! Марлен Дитрих не форсирует голос и жесты в конце, не подготавливает зрителя и слуша­теля к финалу исполняемой песни. Напротив, она все больше как бы растворяется в песне, оставляя слу­шателя  наедине  с только  что  отзвучавшей мелодией, зрителя — с толь­ко что созданным образом; не спе­шит раскланиваться, тихо отходит назад к роялю и оставляет секунд­ную паузу для раздумья или просто для переживания впечатлений, на­строений, полученных с эстрады. Меняющийся свет, прекрасная аранжировка мелодий и искусство дирижера Берта Бакарака, слившего­ся в своем черном смокинге с роя­лем, на котором он аккомпанирует преимущество одной рукой (пра­вая — ведет оркестр), создают со­вершенную в своей художественной завершенности картину. Перед началом следующей песни Марлен Дитрих обычно комментиру­ет ее на английском языке, кратко рассказывая либо историю ее появ­ления, либо какой-нибудь случай из своей жизни, дающий ключ к пони­манию ее смысла. Этот своеобраз­ный актерский прием играет роль камертона, настраивающего зрителей на определенную эмоциональную волну. Жаль, что для тех слушате­лей, кто не знает английского, этот камертон  звучит не в полную силу.

И, наконец, последнее наблюде­ние, играющее отнюдь не последнюю роль в том явлении искусства, кото­рое мы называем «Марлен Дитрих». Это — реклама. Теперь мы видим, что Марлен Дитрих не миф, не со­шедшая с бродвейского небоскреба реклама современной «Венеры с го­лосом, как черная кожа». Она гораз­до глубже, чем мы ее себе пред­ставляли    по     откликам    зарубежной прессы, человечнее, обаятельнее, душевнее той «неоновой весталки любви, дающей уроки эротики», ми­фический образ которой годами соз­давался западной коммерческой ре­кламой, по существу, обкрадывавшей большую актрису. И главное в ней не «legs» («ноги»), как прозвали ее аме­риканцы за красоту ее ног, и сущест­венное в ее актерской карьере вовсе не то, как она в роли Мата-Хари пуд­рилась, глядя на собственное отраже­ние в клинке молодого офицера, командующего ее расстрелом («ро­скошная находка фон Штернберга», — иронически писал об этом еще С. Эйзенштейн, осуждавший «жалкие эстетические потуги» талантливого режиссера и восходящей кинозвез­ды), нет, секрет ее искусства в дру­гом!

Марлен Дитрих стоит больше того, чем ее реклама. Ее красота и талант неотделимы от ее внутреннего мира, от способности заставить людей радоваться ее радостями и волновать­ся ее волнениями. «Я выстрадала вместе с вами все эти годы, полные ужасов, и вместе с вами радовалась, когда все это миновало», — сказала актриса после одного из своих кон­цертов в Европе, сбросившей с себя фашистскую заразу. И это были не только слова. Сегодня мы видим, что Марлен Дитрих прежде всего гуман­ный художник, не мыслящий себя вне людей, вне искусства. И в этом глав­ный секрет ее молодости.
 

Ал. ГЕРШКОВИЧ, кандидат  искусствоведения

Журнал Советский цирк. Июль 1964 г.

оставить комментарий