Юрий Арсеньевич Дмитриев. Е.Д. Уварова

Широта интересов этого ученого казалась поистине необъ­ятной. От Павла Мочалова до Карандаша, от российских траги­ков конца XIX века - Мамонта Дальского и других до Геннадия Хазанова, от фундаментальных трудов по истории московского Малого театра до столь же фундаментального исследования по истории русского цирка.

Что касается последнего, то объемная книга «Цирк в России. От истоков до 2000 года» - своего рода «лебединая песня» ученого - поистине уникальна. Уверена, что не одна работа по истории русского, да и мирового цирка не обойдется без ссылок на эту книгу.

Вероятно, ра6коровская юность привила ему понимание и глубокое сочувствие интересам людей простых, неискушен­ных, с их пристрастием к столь же простому, легко доступному для восприятия, веселому, увлекательному искусству клоунов, акробатов, жонглеров и других «циркачей», a также эмоцио­нально заразительному искусству великих трагиков. Это были как бы два основных направления его научных интересов.

Первая заметка восемнадцатилетнего юноши, только что окончившего школу и работавшего монтером в Московской те­лефонной дирекции, посвящена аттракционам ЦПКиО. Одна за другой последовали публикации в театральных журналах, a также в журнале «Эстрада и цирк». B 1934 году, поступив в ГИТИС, он уже на третьем курсе начал работать в художественно‑методическом отделе Государственного объединения Музыки, эстрады, цирка (ГОМЭЦ). На его глазах Московский Мюзик-холл, входивший в это Объединение, достиг наибольших успе­хов и на самом взлете, показав спектакль «Под куполом цир­ка», ставший моделью хрестоматийного кинофильма «Цирк», неожиданно закрыт, как и ряд других столичных театров. На протяжении 1930-1940 гг. Юрий Арсеньевич на практике по­стоянно связан c цирком, то в качестве директора Циркового училища, то художественного руководителя Московского цир­ка и др. При невероятной работоспособности он умудрялся со­вмещать практическую деятельность в области цирка c серьезным академическим интересом к истории русского театра и цирка. Наряду с книгами o корифеях московского Малого теа­тра «ПЕ. Мочалов», «Ермолова», «Василий Живокини» появи­лись книги «Братья Дуровы», «Виталий Лазаренко». B 1951 году состоялась защита его докторской диссертации, посвященной истории русского цирка.

Над ним могли посмеиваться. «Российский театр родился под знаком конного цирка» –фраза из его докторской диссер­тации обрастала шутками, становилась своего рода «летучей». И все же... Снова и снова выступал он на заседаниях Ученых советов нашего, в те годы почти единственного в своем роде, элитарного Института истории искусств (ныне Государствен­ный институт искусствознания) и утверждал необходимость исследований в области так называемых «низких» искусств, пользующихся массовым спросом – эстрады и цирка. Наряду c историей русского и советского театра работал в этой области сам. Выходили его небольшие книги, рассчитанные на широ­кого читателя и основанные на собственных богатых наблюде­ниях – «Советская эстрада», «Эстрада и цирк глазами влюблен­ного»; рядом монография o создателе знаменитого сада «Эрми­таж» Михаиле Лентовском, построенная на архивах, прессе, воспоминаниях современников. Он обратился к исследованию русского фольклорного театра, скоморошества, народных гу­ляний, балаганов (статья «На старом Московском гулянии» и др.), рассматривая народных умельцев как предшественников современного искусства эстрады. Но все это ему казалось недостаточным. Дмитриев хотел создать и узаконить особое на­правление в науке – эстрадоведение.

Эстрада обязана Юрию Арсеньевичу Дмитриеву многим.

B течение десятилетий настойчиво и последовательно отстаи­вал он высокую значимость и самобытность этого искусства. Будь то в кабинетах высоких начальников, на конференциях, на страницах газет и журналов, на ученых советах института. Он своего добился. B начале 1960-x годов при Секторе те­атра, которым он много лет руководил, была создана группа по изучению эстрады и цирка.
B результате его усилий впервые появился трехтомник очерков истории «Русской советской эстрады», охватывающий период c 1917 по 1977 год, созданный по образцу единственной в то время серьезной, научной книги об эстраде – «Из прошлого русской эстрады» Евгения Михай­ловича Кузнецова. Наработанные авторами для этого трехтом­ника материалы легли в основу созданных затем монографий: H.И. Смирновой («Русская песня»), H.E. Шереметьевской («Та­нец на эстраде»), E.Д. Уваровой «Эстрадный театр: миниатю­ры, обозрения, мюзик-холлы». Признаюсь, я тогда огорчалась, почему он сам не стал участвовать в написании первого тома. По-видимому, еще не был уверен, получится ли что-нибудь из нового проекта. Но, так или иначе, Дмитриев оставался «мотором» этой коллективной работы, a затем и автором ряда раз­делов второго и третьего томов.

Если не он, неизвестно как бы сложилась судьба трехтомника. Сегодняшнему читателю это может показаться странным, но в те времена происходили удивительные вещи.

Противостояние двух кланов «Монтекки и Капулетти» сказывалось даже в сугубо научной деятельности. Не берусь су­дить об истоках этого противостояния, но эстрадная кафедра ГИТИС (ныне РАТИ) и прежде всего ее руководство оказались в активной оппозиции ко всему, что делалось под руководством Ю.A. Дмитриева. B итоге, уже подготовленная к изданию руко­пись третьего тома была по высочайшему повелению затребо­вана куда-то «наверх», как потом удалось узнать, к заместите­лю Министра культуры СССР B.Ф. Кухарскому, и пролежала y него в сейфе несколько лет. Только благодаря энергии, настой­чивости и авторитету Юрия Арсеньевича, она была возвраще­на. B итоге выход книги задержался на три года, что нарушило периодичность издания: первые два тома вышли в 1976 и 1977, третий – только в 1981 г,, но все-таки работа завершилась и увидела свет.

Он всегда остро переживал несправедливость и c при­сущей ему энергией, не жалея ни времени, ни сил боролся против нее. Вспоминается эпизод почти сорокалетней давности. Один из ведущих сотрудников института K.Л. Рудницкий подготовил к защите докторскую диссертацию, посвященную ВА Мейерхольду. Это был прорыв многолетнего замалчивания деятельности великого режиссера. У работы Рудницкого ока­залось немало противников, по меньшей мере настороженно относились к ней и в партийных инстанциях. Дмитриев тогда был секретарем парторганизации института. Вспоминает­ся, как поздно вечером накануне защиты мне позвонил директор института, старый партийный функционер, и просил меня срочно дозвониться Дмитриеву, передать o готовящихся неприятностях, возможной отмене или переносе защиты, и в свою очередь просить, чтобы тот с ним связался (не помню, почему, он сам не мог или не хотел его так поздно тревожить). Я позвонила. Юрий Арсеньевич ложился спать – всегда ложил­ся рано, чтобы встать ни свет, ни заря. – Он в ванне, – сказала снявшая трубку его жена. Узнав суть дела, Дмитриев, спустя несколько минут, подошел к телефону. Не знаю, что он сделал, кому звонили c кем разговаривал, но защита диссертации со­стоялась и прошла отлично.

A вот еще одна, более давняя история – начало 1950-x годов, суровые дни культа личности. Сам Юрий Арсеньевич никогда o ней не вспоминал, я случайно наткнулась на нее, работая в архиве A.И. Райкина. На спектакль Ленинградского театра миниатюр «Вокруг света в восемьдесят дней» был опубликован разгромный фельетон «Восемьдесят дней вокруг собственной оси» в газете «Правда». Автором, скрывшимся под женским псевдонимом, был небезызвестный погромщик – фельетонист В. Заславский. Обычно Театр Райкина, как его называли, ежегодно выпускал премьеру. Но после выступления «Правды», оказавшись в трудном положении, показал новую работу спектакль «Под крышами Парижа» – только через два года. Пресса встретила его молчанием, после Заславского выступать никто не решался. «Мы не знали, на каком мы свете», – вспо­минал это время Райкин. Молчание нарушила рецензия в га­зете «Советское искусство» Ю.A. Дмитриева, опубликованная в июле 1952 года. Разумеется, она имела «обтекаемый» харак­тер (да и спектакль был не лучшим, носил следы бесконечных переделок), но театру в тот момент статья Дмитриева оказала существенную поддержку. B глазах общественного мнения он был как бы реабилитирован.

Человек редкой доброжелательности, Юрий Арсеньевич всегда был готов поддержать, помочь словом и делом, «про­бить» интересный замысел.

«Я хорошо знаю, что иные из моих ученых друзей ирони­зируют по поводу моей любви к цирку и эстраде, – признается Дмитриев. – Не хочу с ними спорить, они в значительной сте­пени обедняют свою жизнь».

Впрочем, когда это требовалось, Дмитриев спорил. И по­лемизировать, кстати говоря, Юрий Арсеньевич умел как ни­кто другой. Мгновенная находчивость его ответов, блестящее остроумие, почти репризность его реплик оживляли скучные заседания, моментами превращая их в острые увлекательные словесные дуэли.

A чего стоит легендарная работоспособность Юрия Арсе­ньевича! звонишь ему в десять утра – он уже в Ленинской библиотеке, в ЦГАЛИ. Вечером – в театре, на эстрадном кон­церте, в цирке, ЦДРИ. Снег, жара, лед, дождь, собственное не­здоровье – ничто не меняет давно установленного порядка.

Конкретные факты, архивные материалы ложатся в основу многочисленных книг Дмитриева и помогают воскресить то, что, казалось бы, безвозвратно кануло в лету. Интуиция иссле­дователя в соединении c огромными знаниями позволяет ему свободно ориентироваться в многовековой истории зрелищных искусств. A живая практика, c которой он тесно связан, подсказывает необходимость решения новых и новых научных проблем.

Мне всегда казалось, что Дмитриев знает все. И в самом деле, он знал массу никому не известных фактов, помнил име­на и отчества давно ушедших из жизни людей, удивлял нас, со­трудников Сектора, как 6ьI невзначай упоминая некого «Миха­ила Ивановича», выступавшего где-то на ярмарке в одна тысяча восемьсот каком-то году. Цитировал давно забытые куплеты, репризы конферансье. Не исключено, что иногда придумывал на ходу, желая произвести впечатление. Любил публичность. Уделял постоянное внимание эстрадной и цирковой повседневности, выступая со статьями и рецензиями, был не только участником, но и организатором многих конференций, где не­изменно проявлял себя первоклассным полемистом.

Мне приходилось бывать c Юрием Арсеньевичем в зару­бежных командировках, участвовать в конференциях. Всегда оставался на редкость легким, неприхотливым спутником, веселым, интересным собеседником. Его авторитет как ученого, особенно в области цирка и эстрады, где он проявил себя первопроходцем, был очень высок. Его работы переведены на немецкий, французский, английский, японский языки.

Он прожил большую и как все его поколение нелегкую жизнь. Природа одарила его редкостным жизнелюбием в сое­динении со столь же редкостной доброжелательностью. Он по­могал очень многим. B трудную минуту помоги мне — низкий поклон его памяти.

Присущее ему чувство справедливости, умение непредвзя­то оценить ситуацию, стремление поддержать пострадавшего собственным авторитетом и энергией позволяли, если не разрядить, то хотя 6ы максимально сгладить самые трудные кон­фликты и обстоятельства. Наверное, ему самому приходилось нелегко. Но кто из нас тогда думал об этом!

оставить комментарий