Ай, браво. Фельетон

Литератор Платон Михайло­вич Дыхникин, друг и пок­ровитель молодых дарований, устало опустился в кресло с высокой спинкой и, теребя длинные золоченые застежки пижамы, спросил:

— Так чем   могу   быть   полезен?
— Мне   бы   хотелось   напечатать­ся, — робко     произнес    болезненного вида   юноша. — Увидеть  свою  фами­лию в журнале:  «Андрей Прибодайло».
— Похвальное   желание.   И — от­кровенно. Хвалю. Но о чем вы хоте­ ли бы написать?
— Мне все равно. Лишь бы уви­деть...
— Понимаю, понимаю. Нил Соло­монович рекомендовал вас как толко­вого и пытливого парня. Так что же для вас придумать?

Дыхникин встал и спиной присло­нился к книжному шкафу. Андрей не­вольно подумал: как он похож на гусара из фильма «Гусарская балла­да». Литератор сложил на груди ру­ки, и юноша уловил сходство с ред­ким портретом Лермонтова. Это еще более усилило его уважение к особе маститого писателя.

— Вы в цирке когда-нибудь бывали? — произнес вдруг Дыхникин.
— Бывал. Запашного недавно видел. И книг много читал. О Виталии Лазаренко, о братьях Дуровых…
— Превосходно! Будете делать повесть о цирке. Сейчас все о нем пишут. И – печатают. Оно и понятно – цирк народ любит. Тут Дыхникин снова уселся в кресло и стал тупой стороной карандаша почесывать седеющий висок. На этот раз он напоминал Качалова в роли чтеца из «Воскресения».
— Садитесь! — решительно прика­зал  Платон  Михайлович. — Вот   карандаш.   Записывайте.   Герой   пове­сти — клоун.   Тот,   кто   получает  по­щечины.  На   манеже  он  весельчак и кричит:   «Ура-ри-ру.   Вот  и  я!»  А  в жизни — неудачник. Клоун безнадеж­но влюблен в девушку, а она любит...
— Иностранного гастролера, — ти­хо подсказал Андрей.
— Не  совсем   так.   Надо  осовре­менить сюжет. К этому мы еще вер­немся. Пока общие наметки и мысли. Любовь есть, теперь необходим смертный номер. Юная гимнастка, этакое нежное, воздушное   создание.   Полет
под куполом цирка, роковая ошибка на один миллиметр и... Трагично и потрясающе. Читатель любит, чтобы из­редка щекотали его нервы.
— Позвольте, — перебил   говорив­шего   автор   будущей   повести, — но ведь об этом писали, и много раз!
— Поймите,   молодой   человек, — снисходительно    улыбнулся    Дыхникин, — сюжеты  цирка  вечны  и  неиз­менны. Железный стандарт. Но осо­временить   повесть   можно   и   нужно. Выведите,  например, культработника на общественных началах, он органи­зует   лекцию  по эстетике,   посадите клоуна в такси, и пусть шофер рас­суждает о моральном кодексе, а сам берет «на чаек», известите читателей, что   в   цирковом   буфете   запретили продавать  водку...   Словом,  имеются тысячи   способов   передать   колорит эпохи.
— Да, но все же... — начал было возражать юноша, но Платон Михай­лович остановил его величественным жестом и продолжал:
— Еще одно — термины. Они всег­да     ошеломляют    читателя.    Напишешь —«флик-фляк»,  «рундат», «писта»,   «де   капо»   «штрабаты» — и   у читателя глаза на лоб полезут, он ста­нет верить всему...

Надо подбросить сюда и что-ни­будь сугубо цирковое, специфическое. Ну, скажем, артисты терпеть не мо­гут слова «циркач». Или никто не скажет «жонглер уронил шары», а обязательно «жонглер сыплет». А жи­вотных всегда подбадривают слова­ми: «Ай, браво!»

Прибодайло записывал писатель­ские советы, но без особого энту­зиазма. Дыхникин ничего не замечал.

— Из старых анекдотов возьмите кое-что.  Ну, скажем, как слона вод­кой от простуды лечили, или как «жи­вого покойника» на манеже зарыва­ли. Рассказ старого артиста почерп­нете из мемуаров.
— А  место    действия, — спросил Андрей, — где    лучше    всего разместить героев?
— А что Несчастливцев из «Ле­са»   говорит?   «Мы   артисты — наше место в буфете». Вот вам и ответ. По­том перенесите действие в ресторан.

Там    какой-нибудь    скандальчик   на идейной     основе — благородный    ар­тист-рыцарь и хапуга с пережитками капитализма. Звон бокалов и брызги шампанского. Писатель поднялся, налил в ста­кан из сифона воды и стал пить мел­кими глотками. Потом подвел итоги.

— В общих чертах повесть готова. Надо только слезть со стула, как го­ворит Юрий Никулин, и сесть на му­ла.
— А с любовью как же? Кто кого любит и кто от кого бежит?
— Ну что же... Клоун влюблен в буфетчицу   (у нас ведь буфет есть), а она заводит интрижку с подполков­ником.   Даже лучше усложнить  сю­жет:   и   артист  и  подполковник  оба любят,  и  она  отвечает  взаимностью и тому и другому. Безнравственно, но зато оригинально. А потом, узнав правду,  клоун гордо  уходит.  И  находит утешение, влюбляется... Но в кого?
— В воздушную гимнастку. А она обожает другого. И гибнет, — уверен­но подсказал Прибодайло.
— Эврика! — хлопнул писатель по плечу    своего    гостя, — вы    делаете успехи.
— Да нет, тут совсем другое. На­писана уже повесть. И — напечатана.
— Не может быть!  Такой непов­торимый   сюжет?

Прибодайло молча указал на ряд плотных книжек с надписью «Мос­ква», видневшихся за стеклом книж­ного шкафа. Дыхникин достал один экземпляр. Журнал он выписывал, но никогда не читал. Развернул и сразу наткнулся на повесть Виктора Драгунского «Сегодня и ежедневно». Несколько минут Платон Михайлович перелистывал журнал, качал головой и причмокивал. Потом веселые мор­щинки разбежались по его лицу и он как бы принял образ хитрого цыгана, торгующего   негодной   лошадью.

— Ай, браво! — воскликнул   он   с восхищением. — Опередил-таки. Толь­ко    вместо    подполковника — майор. Это — лучше. И буфетчица и воздуш­ная гимнастка, а термины — числа им нет...  Ох,  эти   молодые,  до чего  же
прытки.  За  ними  нам  не  угнаться...

Дыхникин прошелся вдоль комна­ты, застегнул свою пижаму и энер­гично стукнул ладонью по столу:

— Ну, ничего! Этот факт говорит только о жизненности сюжета.  При­ходите    завтра — обмозгуем    другую ситуацию.
 

В. ДАЛЬСКИЙ

Журнал Советский цирк. Август 1964 г.

оставить комментарий