Лев

На манеже первого Московского цирка в ту зиму зрители могли видеть стремительного Максимилиана Труцци, очень смешного клоуна Эйжена, последнего из «белых могикан» — Ролланда, изысканную Эмму Труцци, элегантных Миарес, неистощимых в акробатической выдумке Кадыр Гулям, гладиаторов Марк, темпераментного Вильямса Труцци и Эрнеста Шу со львами.

...Все началась с того, что меня приняли в профсоюз и в местном комитете выдали билет союза Рабис за № 0113979 на  имя Гимнасти  Натурниковой.

Зная, как в цирке любят шутки, я даже виду не подал, что меня несколько взволновала подобная трансформация. Однако позже на лекции «Инфаркт миокарда», организованной для культурного роста артистов цирка, когда лектор убеждал нас, что все мы смертны, я,  извините меня, пожалуйста, засмеялся.

— Смеяться идите на арену, — сказал лектор, и все слушатели, наклонив головы вправо, сделали грустные лица. Ох, уж эти артисты цирка!

Лекция продолжалась, а я пошел в местный комитет и попросил показать мое заявление. Там было написано: «Я, гимнаст на турниках, прошу принять...». Вот и появилась Гимнастя Натурникова, потому что подпись мою — Бобок — профсоюзный писарь не мог принять всерьез.

...Окончилось вечернее представление. Артисты жили тогда в комнатах на втором этаже и любили перед сном посидеть у манежа. Мы, молодежь, устраивались на барьере. В цирке тихо. Купол вторит каждому звуку в манеже и посматривает вниз тусклым глазом лампочки. О чем только не услышишь в такую ночь — о случаях в цирке, о причудах клоуна Лаврова, о том, какие раньше были хорошие номера, какие артисты были, не то что сейчас молодежь... Сейчас, когда советский цирк триумфально пронес свое искусство по многим странам мира, приятно сознавать, что на барьере московского манежа, не садясь к нему спиной, устраивались тогда молодые артисты, имена которых ныне знает весь мир.

Тихо в цирке. Закричал испуганно, увидев что-то во сне, попугай на конюшне. Дальним раскатом грома ответил приглушенно, тоже со сна, Паша. Это один из львов Эрнеста Шу. Начинаются рассказы о дрессировщиках. Эйжен тихонько посапывает в кресле. Кто-то из гладиаторов привязывает пояс теплого халата спящего клоуна к ручке кресла. Артур — чудесный полетчик, всегда собранный и немножко грустный, смотрит на купол и, видимо, думает о новом трюке. Одна за другой следуют страшные истории из жизни Тогаре, Медрано, Шнейдера, То-Рамы. Мы, на барьере, подвигаемся поближе друг к другу, проникнутые уважением к смелым людям, подчиняющим себе волю хищников. Взять хотя бы Эрнеста Шу. Попробуй любой из нас встретиться со львом... И вдруг я вижу глаза Артура. Он смотрит на форганг, берется руками за подлокотники кресла и... то, что происходит дальше, возможно только в цирке.

Артур,  точно выброшенный  катапультой, взвивается над головами сидящих и. стрекоссируя, перелетает на два ряда кресел выше. Сразу же, обычно медлительные гладиаторы, наращивая скорость, преодолевают   амфитеатр  и   пояс   лож   в   своем продвижении  к галерке.   Пытается   освободиться от кресла привязанный к нему Эйжен. Он   что-то верещит и, широко открыв   слегка   припухшие   глаза,  смотрит мимо  нас.  Мы  на  барьере   поворачиваем головы   и   видим,   что   у   входа   в   манеж стоит лев. Его стеклянные глаза выискивают  себе  жертву.   Хвост  льва  почему-то безжизненно опущен на землю. С треском отломив половину кресла и волоча ее на поясе   халата  за  собой,   стартует   Эйжен. Но мы с барьера молодо и задорно, едва касаясь спинок рядов кресел, легкой стайкой   взлетаем    подальше  от  манежа.  Несколько мгновений...  и  цирк  пуст.  Через оркестр,    который  тогда  размещался  над форгангом, через верхние двери или иными путями все добираются до своих комнат. Хлопают двери, и щелкают замки.

А внизу, у входа на манеж, одиноко стоит лев и, приподняв голову, по-козлиному блеет:  «Бе-е-е-е!»

Шутки любит цирк. Кто-то, взяв у Ани-ты-Ки (супруги Эрнеста Шу) висевшую на стене львиную шкуру, нарядил в нее козла  и  выпустил этого   «льва»   на  манеж.

Утром и днем мы старались не вспоминать о ночи, а после представления опять, по привычке, собрались у манежа. Говорят, что Эйжен, прежде чем вздремнуть в кресле, пошел на конюшню и крепко привязал козла толстой веревкой.

КАЗИМИР  БОБОК

Журнал «Советский цирк» октябрь 1959