Ставьте, пробуйте, начинайте!

1918 год. Москва. Дом цирка. На трибуне — первый народный ко­миссар по просвещению А. В. Луначарский. Взволнованно звучат его слова о недопустимости высокомерного отношения к так называе­мым  «малым формам»,  к  цирку,  к эстраде:

«...Если вы будете говорить о мелодраме, о театре-варьете, о цир­ке — вы рискуете наткнуться на презрительную гримасу: ведь это искусство для Ванек! Это, так сказать, искусство третьего сорта, ма­хорочное, маргариновое, развращающее народ... Надо суметь ради­кальнейшим образом покончить с этой пошлой точкой зрения!»

«...Сорвите с мелодрамы, балагана, цирка все отвратительные при­красы, и вы увидите, что по строению своего тела и по силе своего духа они превзойдут холеных красавиц с томными глазами и рас­слабленными  членами,  которыми  восхищаются  в  салонах»...

В широкой исторической перспективе незаслуженно забытое вы­сказывание А. В. Луначарского с новой, свежей силой прозвучало двадцать лет спустя в статье Е. М. Кузнецова, предварявшей сборник живых и ярких рассказов мастеров советского цирка. Для самого Кузнецова это было больше чем цитата, удачно найденная, из­влеченная из небытия, пришедшаяся впору, к месту и ко времени. Это  была  и встреча с юностью.

Перелистайте пожелтевший комплект первого советского теат­рального журнала «Вестник театра» за «незабываемый девятнадца­тый», где были впервые опубликованы высказывания Луначарского, и вслед за ними вам встретятся любопытнейшие «Петербургские письма» совсем еще в ту пору юного, но уже являвшегося одним из редакторов петроградской газеты «Жизнь искусства», Евгения Куз­нецова.

Сами заголовки его статей тех лет говорят за себя: «Театраль­ная жизнь осажденного Петербурга», «Под открытым небом» (массо­вые инсценировки), «Цирковая комедия», «Многогранное искание», «Меч мира в цирке», «Да здравствует профессионализм!»... Эпиграфом к этим статьям мог бы служить его призыв, заключавший увлека­тельное описание знаменитых петроградских массовых постановок: «Ставьте!  Пробуйте!  Начинайте!»

Широк и многообразен был круг интересов молодого критика, жад­но и пытливо вглядывался он в жизнь искусства нового времени, стремясь донести до читателя все характерные детали виденного. Драма, опера, балет, народные празднества, новые непривычные фор­мы театральных зрелищ — все находит скорый, яркий, горячий от­клик. И когда сейчас, сорок лет спустя, перечитываешь его первые рецензии то, право, затрудняешься сказать, о чем писал тогда он с большим запалом — о выдающихся ли мастерах оперы и драмы или о «цирковой комедии», о смелом опыте создания полуциркового «Театра народной комедии», первый же спектакль которого вызвал живой   отклик   Кузнецова:   «Спасибо   за   новую   струю   в   театре,   заставляющую   вспомнить   яркость   русского   Петрушки,   французского Полишинеля и итальянских паяцев»¹.

В только что вышедшем втором томе книги «Шаляпин» на­печатана интереснейшая его статья-очерк-хроника (необычная по форме — «Послужной список Шаляпина») — жизнь и деятельность Шаляпина на протяжении первых революционных лет. Это не только вдумчивый и кропотливый труд исследователя, но и живое свиде­тельство современника, с неизгладимой жадностью и увлечением наблюдавшего великого артиста. Столь же яркую летопись дел и дней Театрального отдела Наркомпроса начала советского театра встретит читатель и в посмертно публикуемой статье Е. М. Кузне­цова о М. Ф. Андреевой. Выдающимся мастерам театра Е. М. Кузне­цов посвятил немало рецензий и. пожалуй, целую полку «театраль­ных мемуаров», написанных при самом непосредственном его уча­стии. И все же уже с тех юных лет особое пристрастие, активное творческое любопытство вызывали у него массовые виды зрелищ — цирк, эстрада, первым историком которых довелось ему стать, и при­том, историком особого рода, историком — заслуженным деятелем искусств в самом широком и глубоком смысле этого высокого звания.

Так же как ныне книга «Из прошлого русской эстрады» сможет, наконец, открыть список трудов по истории русской эстрады, — так четверть века назад кузнецовский «Цирк» явился первой русской капитальной книгой по истории цирка. С тех пор вместе со всем содружеством мастеров искусств Е. М. Кузнецов прошел большой и благородный путь исканий, углубления идейно-творческих позиций. В 1947 году вышла его книга «Арена и люди советского цирка». Ха­рактеризуя особое свойство этой книги, «верно и точно, с подлинной любовью к цирку, к его людям, отразившей наши чаяния, наши трудности, нашу борьбу и творческий рост». Владимир Дуров справедливо напоминал: «Перед нами очерки по истории советского цир­ка, темпераментно рассказанные одним из участников той творче­ской  борьбы,  которая   составляла  существо   его  истории».

Создатель и руководитель экспериментальной эстрадно-цирковой мастерской, художественный руководитель советских цирков, под­линный соавтор ряда новых цирковых номеров, программ, пантомим, аттракционов, во многом определивших «новый почерк» советского цирка,— он в то же время оставался историком, критиком, журна­листом, и одно обогащало другое. Тот же темперамент, инициативу, чувство нового, которые он вкладывал в творчески-производственную жизнь цирков, — Е. М. Кузнецов привносил и в работу единственного в мире Музея цирка (одним из создателей которого вместе с В. Я. Андреевым был он) и в подготовку ряда книг, выходивших одна за другой «под общей редакцией Евг. Кузнецова...». Широкий читатель вряд ли подозревал, какой огромный, инициативный авторский труд скрывался за этим скромным обозначением.

Е. М. Кузнецов был в высшей мере одарен тем замечательным человеческим, литературным талантом, который очень неточно, весь­ма приблизительно называется «редакторским». Он обладал редким умением, взяв «за живое» бывалого человека, вызвать к жизни кни­гу, в которой заиграл бы, заискрился, засверкал всеми своими гра­нями житейский, творческий опыт собеседника, нашли пластичное и  заразительное воплощение  его  воспоминания.

По-разному складывалась эта работа. Иной раз Кузнецов являлся неутомимым «толкачом», рулевым, редактором в точном смысле сло­ва, как это было с замечательными, ставшими уже классическими «Записками» Ю. М. Юрьева. Иной раз, следуя примеру А. М. Горько­го, написавшего воспоминания Шаляпина по его рассказам, Е. М. сам брался за перо, и тогда появлялись такие своеобразные по жанру, по манере изложения, по умению дополнить чужой рассказ своими наблюдениями, обобщениями, изысканиями книги, как «Русские народ­ные гулянья», написанные Кузнецовым по рассказам А. Я. Алексе­ева-Яковлева, или... Называть ли?..

Е.     Кузнецов,   «Цирковая   комедия»   «Вестник   театра»,    1920,   №   52.

Семик, или Гулянье в Марьиной роще настенная картинка 1845 г.

Выступление    ансамбля    русских   певцов   и   танцоров  на  эстраде «Эрмитажа». 1890-е гг.

Они и так широко известны, эти книги, авторы которых при желании сами могли бы рассказать, как далеко простиралась «общая редакция Евг. Кузнецова» и с какою щед­ростью помогал он им в работе над воспоминаниями, помогал не толь­ко как редактор, но и как интервьюер, историк, критик, писатель... Такой же превосходной инициативе Кузнецова обязана своим рождением неоценимая для историка циркового искусства книга «Со­ветский цирк» (1948) — объемистый сборник рассказов шестнадцати мастеров советской арены о себе, своем жанре и своих номерах.

И такова была самоотдача Кузнецова во всех таких «артельных» делах — будь то новая цирковая программа, или сборник, или чьи-то воспоминания, или музейная экспозиция, или, наконец, создание но­вого журнала (достаточно напомнить, сколько сил, знаний, выдумки вкладывал Евгений Михайлович в организацию первых номеров журнала, где печатаются эти строки), настолько все это было для него личным, жизненно необходимым, творчески интересным, перво­очередным, что сплошь и рядом не то что на месяцы — на годы от­кладывалось завершение капитальных работ, в которых он являлся единоличным автором.

Еще задолго до войны начал он фундаментальный труд по исто­рии русской, советской эстрады, без чего немыслима подлинно науч­ная разработка кардинальных вопросов эстетики, теории эстрадно­го искусства. Упорно и настойчиво, годами собирал он материалы на этом, по сути дела никем не хоженом пути. Заслуженно высокую оценку встретили в свое время такие превосходные его этюды к этой работе, как монография о знаменитом русском рассказчике И. Ф. Горбунове, вышедшая два десятка лет назад, или книга «Рус­ские народные гулянья», и трудно смириться с мыслью, что первая часть большого труда «Из прошлого русской эстрады» становится достоянием читателя уже тогда, когда автора нет в живых и он не может продолжить начатое...

Увлекательно и темпераментно написанная, насыщенная красно­речивыми примерами, наглядно воссоздающая образы эстрады прошлого, доносящая живые голоса ее былых корифеев, щедро и изобретательно иллюстрированная, книга Е. М. Кузнецова будет с не­сомненной заинтересованностью встречена читателем. Книга убеди­тельно опровергает взгляд на эстраду как на искусство «без роду — без племени», показывает творческую преемственность советского эстрадного искусства в отношении лучших традиций народной, де­мократической эстрады, позволяя в то же время ясно ощутить все значение художественного возмужания эстрады в условиях социали­стического общества, в общем процессе развития советской культу­ры — литературы,  музыки,  театра...

Любовно и заинтересованно, опираясь на огромный, в значитель­ной части впервые привлекаемый для подобного исследования, доку­ментальный материал, прослеживает Кузнецов историю русской до­революционной эстрады, истоки которой он видит в народных играх, в веселом наследии скоморохов. В первых двух частях он показы­вает ее формирование (1800—1860) — эстраду народных гуляний, театральный дивертисмент, первые литературные чтения, эстраду в канун шестидесятых годов и становление (1860 — 1896), когда фор­мируется буржуазная эстрада и в противовес ей звучит с эстрады поэзия революционной демократии, определяется жанр и репертуар куплетистов, рассказчиков, эстрадных народных хоров, новый облик обретают народные гулянья. Третья часть — «Развитие русской эстрады» (1896—1917) включает развернутую характеристику эстрады в годы первой революции и эстрады в годы реакции.

«В процессе возникновения эстрадных жанров, накопления испол­нительских традиций, формирования эстрадного искусства отчетливо сказывалась борьба двух культур: существовала дворянская и бур­жуазная эстрада, которой противостояла эстрада народная, эстрада демократическая. Естественно, в предполагаемых очерках преимуще­ственное внимание уделяется последней, поскольку она послужила основой советской эстрады на первом этапе ее формирования», — указывает Е. М. Кузнецов в предисловии к книге, подчеркивая стрем­ление «выявить своеобразие народных корней и демократи­ческих национальных традиций русского эстрадного искусства, рас­сматриваемого в неразрывной связи с развитием театра и на фоне идейной борьбы, развернувшейся в области русской культуры».

Этой задаче подчинен и отбор фактов, и все построение книги. Е. М. Кузнецов показывает народность эстрадного искусства, его по­пулярность у самых широких, демократических слоев России, тот выдающийся   вклад,   который   вносили   передовые   деятели   русского

театра, музыкального искусства, эстрады в пропаганду с концертной эстрады народного творчества, произведений революционно-демокра­тической литературы. В то же время он напоминает, как принижа­ло и опошляло эстрадное искусство подчинение ее «Господину ку­пону», постепенное приручение эстрады царской бюрократией, бур­жуазией, превращение ими эстрады в место для «популяризации разврата и имитации искусства», как писал молодой Горький о «ка­пище  Шарля  Омона».

Говоря о лучших традициях дореволюционной русской эстрады, Кузнецов последовательно воссоздает такие яркие ее страницы, как народные гулянья, вдохновенное чтение Щепкиным фрей-лигратовского «Гимна труда», исполнение тем же Щепкиным, Про­вом Садовским сатирических басен и рассказов, монологи знамени­того «Генерала Дитятина» Горбунова, громовое звучание некрасовской обличительной «музы мести и печали» и стихов поэтов-петра­шевцев в устах П. Никитина, М. Н. Ермоловой, звенящий смех са­тирических куплетов поэтов «Искры», выступления с эстрады П. Стрепетовой, В. Андреева-Бурлака, В. Комиссаржевской, М. Пи­сарева, В. Давыдова, В. Качалова, И. Москвина, Б. Борисова, утверждение на эстраде лучших образцов русского художественного народ­ного творчества вплоть до хора М. Я. Пятницкого, оркестра В. Андре­ева, борьбу за революционное слово на эстраде в 1905 —1906 гг., ростки новой, рабочей эстрады...

Убедительно показывает он и внутреннюю противоречивость та­ких по-своему примечательных явлений дореволюционной эстрады, как «Славянская капелла» Агренева-Славянского, сатирические обо­зрения эпохи первой революции и др.

Не все, правда, в равной мере доказательно. Так, трудно согласить­ся с утверждением о «некотором оживлении сатирических жанров» в годы первой мировой войны, когда эти жанры на эстраде почти сплошь погрязали в обывательщине. Несколько преувеличенной пред­ставляется характеристика обличительной силы выступлений в ту пору таких артистов, как Н. П. Смирнов-Сокольский. Как раз пример Смирнова-Сокольского свидетельствует об обратном — об огромной, не только «очистительной»,  но и вдохновляющей силе Октябрьской революции для судеб эстрады, когда Смирнов-Сокольский превратил­ся в подлинно самобытного мастера революционной эстрады, боево­го сатирика-трибуна.

В целом содержание книги значительно шире, многостороннее, чем подчеркнуто скромный заголовок, который она носит,— «Из прошлого русской эстрады». По сути дела, в своих исторических очер­ках Кузнецов прочерчивает почти все основные пути-дороги, ко­торыми шла в своем становлении и развитии русская эстрада, чер­пая истоки и в фольклоре, в народных гуляньях и празднествах, и в литературе, и в театре, цирке, различных музыкальных формах. постепенно «отпочковываясь», «кристаллизуясь», становясь само­стоятельным видом искусства, хотя и теперь еще очень трудно в ря­де случаев провести четкую демаркационную черту между эстрадой и ее ближайшими родичами... Естественно, что далеко не все марш­руты обозначены в равной мере четко и последовательно, иной раз «белое пятно» на карте лишь слегка заштриховано и тем, кому про­ложен этой книгой путь, предстоит продолжить начатое. Значительно шире в новых работах будут, вероятно, разработаны и проблемы общеэстетического характера применительно к эстрадным жанрам. Отмечая, что самое понятие «эстрада» значительно видоизмени­лось в процессе развития, особенно в результате советской художе­ственной практики, Е. М. Кузнецов в своей характеристике истори­ческого  опыта  эстрады  исходит из  предпосылки:

«Эстрадное искусство объединяет разнообразные жанровые раз­новидности, общность которых заключается в легкой приспособ­ляемости к различным условиям публичной демонстрации, в кратко­временности действия, в концентрированности его художественных выразительных средств, содействующей яркому выявлению творче­ской индивидуальности исполнителя, а в области жанров, связанных с живым словом,— в злободневности, острой общественно-политиче­ской актуальности затрагиваемых тем, в преобладании элементов «юмора, сатиры и публицистики».

Бесспорно, что понятие «эстрада» еще ждет более четкого, емко­го определения, так как перечисленные признаки с равным основа­нием могут быть отнесены и к таким чисто театральным жанрам, как, например, водевиль. Не случайно в очерках Е. М. Кузнецова из-за недостаточно точного определения границ исследования временами ослабевает ощущение жанра и за обилием интересного фактическо­го материала теряется «адрес» (как это получается, к примеру, с театрами миниатюр, не ясна и грань между концертно-музыкальной эстрадой и дивертисментной, цирком и эстрадой). Впрочем, надо ли говорить, что такие недостатки вполне объяснимы в работе, впервые подымающей  целый  пласт  истории   неизведанного  жанра.

Вызывает естественное уважение разносторонность, неутомимость поисков исследователем документального материала, который позво­лял бы наглядней воссоздать сложный, противоречивый процесс становления, развития русской эстрады. Это стремление идти в раз­ведке факта нехоженым путем оказывается уже в самом введении к книге, где идет речь о скоморохах. Казалось бы, давно уже ве­домы кочующие из книги в книгу летописные калики перехожие, общеизвестные цитаты из «Скоморохов на Руси» Фаминцына, «Пове­сти временных лет», грамоты Алексея Михайловича. Не обошлось без них и тут, разумеется, но сердцевину кузнецовской характеристики древнерусских «глумотворцев» — праотцев нынешних эстрадных ма­стеров сатиры — составляет тонкий, проницательный анализ словес­ных  памятников  прошлого — народных  пословиц и  поговорок.

В работе над очерками Е. М. Кузнецов широко использует всевоз­можные архивные источники, рукописные фонды, периодическую печать. Эти ресурсы при всей обстоятельности аппарата книги да­леко, разумеется, не исчерпаны. Так досадно, что вне поля зрения исследователя осталась дореволюционная рабочая, большевистская печать, не раз отмечавшая значение «пропаганды песен», откликав­шаяся и на такие явления, как постановка в годы первой революции сатирического обозрения «В дни свободы», беспощадно критиковав­шая низкопробные «развлечения для народа» эстрады казенных на­родных домов и т. д. ... Нет сомнения, что этот, как и некоторые другие пробелы, автор смог бы легко восполнить, если бы был сре­ди  нас.

Работа Е. М. Кузнецова прервалась на подступах к новой книге, в которой он мечтал показать искусство советской эстрады, искусство большой и яркой мысли, многообразие жанров, яркой, самобытной формы. Очевидно, что то, что только конспективно намечено в заклю­чительной главе его последнего труда («Великая Октябрьская рево­люция и эстрада»), было бы раскрыто в новой книге со всей полнотой и  яркостью.

Всем существом своим очерки Е. М. Кузнецова, названные «Из прошлого русской эстрады», обращены к настоящему, к будущему. Это большой и честный труд, достойный продолжения и завершения.

Сим. ДРЕЙДЕН

Журнал «Советский цирк» апрель 1959