В чем же все-таки специфика цирка. Ю. Дмитриев 

Публикуя статью Ю. Дмитриева, редакция считает, что в ней содержатся инте­ресные мысли о специфике цирка, но наряду с этим имеются и спорные положе­ния. Придавая большое значение дальнейшей разработке вопросов эстетики цирка, просим искусствоведов, артистов и режиссеров высказаться по существу данной статьи.

РЕДАКЦИЯ

Цирковое искусство существует сотни лет. Все же точного опреде­ления его специфики, его границ пока еще, кажется, не дано. Иног­да цирк рассматривают как своеобразную форму театра, и для это­го есть основания, особенно если говорить о пантомиме или клоу­наде. Но с другой стороны, очевидно, гимнастика на трапеции имеет с театром весьма мало общего. Говорят, что цирк и эстрада — это одно и то же, потому что и там и здесь представление складывается из ряда различных номеров, но сами-то номера в своем подавляю­щем большинстве различны. Манеж, являющийся основной произ­водственной площадкой для циркового зрелища, диктует свои зако­ны исполнения, отличные от тех, какие предъявляют сценические подмостки.

Близок цирк и к спорту, но это не спорт, ибо в цирке зрелищное начало является доминирующим и определяющим. Каждый номер и все представление в целом требуют определенной режиссуры, в то время как в спорте зрелищной стороне всегда отводится второ­степенное место. Здесь главное — победа в соревновании, установ­ление рекорда или стремление к физическому развитию человека. Как только зрелищная сторона начинает превалировать в спорте, так сейчас же он сближается с цирком, а иногда и перерастает в цирк. Так, спортивные соревнования на канате, проводимые в селе Цовкра, Дагестанской АССР, породили цирковые номера. И подобных примеров можно привести немало.

Определяя специфику цирка, Е. М. Кузнецов писал, что «любой цирковой номер в своей первооснове представляет собой ряд трю­ков»¹. Трюки же — это «реальное преодоление физического препят­ствия»².   (1, 2. Е. Кузнецов, Цирк, М,— Л., 1931, стр. 314)

Значит, трюковая основа цирка и составляет его специфи­ку. Несомненно, трюки играют в выступлениях цирковых артистов очень большое, часто решающее значение. Но тут же возникает и ряд спорных моментов. На самом деле: если трюки — реальное прео­доление физических препятствий, тогда трюком может быть назва­но действие метателя диска или бегуна на любую дистанцию, хотя они и не имеют ни малейшего отношения к цирку. В то же вре­мя в цирке есть номера, притом специфичные для него: клоунада, иллюзионизм, в которых трюки как преодоление физических пре­пятствий занимают весьма малое место. Значит, искать специфику цирка надо в чем-то другом.

Но в чем же? Вероятнее всего, в эксцентричности цирка. Да, цирк — это кажется бесспорным — эксцентричен во всех своих проявлениях. Вспомним, что В. И. Ленин, побывав на представлении одного из лондонских мюзик-холлов, говорил А. М. Горькому: «Эксцентрика есть какое-то сатирическое или скептическое отношение к обще­принятому, есть стремление вывернуть его наизнанку, немножко ис­казить, показать алогизм обычного»³.     ( 3. М.   Горький, Собр. соч., т. XVII, стр. 16)

Актер-эксцентрик строит свои выступления на нарушении обычных норм поведения сценического персонажа.

Теперь обратимся к любой цирковой программе. Что мы в ней ви­дим? Грозных львов, прыгающих в кольцо по приказанию слабой женщины; акробатов, стоящих на руках и жонглирующих ногами; фокусников, достающих из пустых ящиков десятки различных пред­метов; гимнастов, перелетающих с трапеции на трапецию; клоунов, аккуратно чистящих свои пиджаки, чтобы тут же их забросить под ковер, или наводящих на зрителей игрушечную пушку, заряженную соленым огурцом! Разве это не алогизм обычного? Разве во всем этом не заключена подлинная  эксцентричность?

В цирке эксцентриками называют артистов, одетых в нелепые костюмы и производящих комические движения. Ну, а если одетый во фрак дрессировщик заставляет лошадей кружиться в вальсе или укладывает их в постель, — разве он действует не эксцентрически? Разве не эксцентричен жонглер на лошади? На самом деле, взрос­лый человек подбрасывает и ловит мячи или ножи. Но этого мало, он стоит на крупе движущегося по кругу арены коня. То есть изби­рается самая сложная, самая необычная форма жонглирования. Гим­наст балансирует на задних ножках стула, стоящего на трапеции, и в это время читает газету. Клоун, казавшийся неловким и неуклю­жим, над которым потешались все зрители, вдруг отправляется путешествовать по канату и показывает при этом такие чудеса, что те же зрители только рты открывают от восторга.

Все, что мы видим в цирке, обычно не имеет утилитарного значе­ния. На самом деле: ну зачем учить собак делать сальто-мортале — ведь ни для охоты, ни для того, чтобы сторожить дом, этого не тре­буется. Или артисты исполняют марш... на сковородках.

Иногда говорят, что лошади в ближайшее время должны исчез­нуть с арен, так как в быту они все чаще уступают свое место ма­шинам. Но ведь лошади в быту и на цирковой арене всегда имели мало общего: одни возили экипажи, пахали, участвовали в войнах. На других изящные наездницы демонстрировали балетные па, жокеи проделывали головоломные прыжки, наездники разыгрывали ми­мические сцены. И эти так называемые конные номера не потеря­ли своего значения.

Цирк эксцентричен  по  своей  природе,  но,  конечно,  эксцентрика — это прием, при помощи которого создается художественный образ, раскрывается  содержание  номера  и  представления.

Зачем мы ходим в цирк? Что в нем привлекательного? Прежде всего, люди — артисты, добивающиеся удивительных результатов, умеющие все делать по-своему, преодолевающие самые невероятные пре­пятствия, подчиняющие себе львов, тигров и крокодилов, умеющие заставить свое тело выполнять самые сложные приказания разума. И все это показывают под веселые звуки оркестра, в ярком свете цирковых фонарей  и  прожекторов.

Много раз пытались придать цирку конкретно-утилитарные функ­ции: ну, скажем, на арене два каменщика, соревнуясь, возводили кирпичную стену. Или говорили так: почему это гимнаст просто де­монстрирует упражнения на кольцах? Надо придумать оправдания для этих упражнений, сюжет, если угодно, пьесу, в которую эти упражнения войдут составной частью. Конечно, можно написать и пьесу, но это принципиально ничего не изменит. Ибо главная функ­ция цирка — в утверждении обобщенного образа человека-героя, пре­одолевающего самые сложные препятствия, становящегося подлин­ным хозяином вещей, умеющего извлекать из них все новые и но­вые качества.

Так, через эксцентрику, через алогичность цирк приводит нас к высокой логике, к утверждению человека, могущего преодолеть лю­бые, самые сложные препятствия. И такой цирк требует великолеп­ных актеров, могущих не только демонстрировать трюки, во со­здавать подлинно художественные образы. Здесь-то и лежит грань между трюкачом и подлинным цирковым артистом, для которого трюки — это только средство для создания образа.

Именно в этом утверждении красоты, смелости, ловкости, силы че­ловека и заключается демократическое существо циркового искусства.

А. В. Луначарский говорил по этому поводу: «Конечно, совер­шенство человеческого организма,  демонстрируемое цирком, как нам говорят, чисто физическое, но это не должно ни на минуту нас смущать... Ни на минуту нельзя сомневаться, что ловкость и сила большинства артистов цирка, доведенная до предела, сопровождает­ся также изумительного напряжения вниманием, увлекательной от­вагой, чертами уже психологическими и при этом чрезвычайно важными»¹.

Однако алогизм, эксцентрика может породить и порождает иног­да в цирке качества, глубоко чуждые демократическому искусству, качества буржуазного цирка. Во-первых, скепсис иногда становит­ся так велик, что он порождает неверие во что бы то ни было. Утвер­ждается, что в мире вообще нет подлинных ценностей, что человек отвратителен и уродлив. Так появляются шпагоглотатели, люди без костей, факиры, вынимающие из орбиты глазное яблоко, люди, вы­пивающие ведра воды, глотающие рыб и лягушек. Так рождается цирк уродов — отвратительный, унижающий и зрителей и артистов. К этому цирку стоит причислить нарочитое подчеркивание опасно­сти, игру со смертью, то, что на примере одного исполнителя хо­рошо раскрыл А. М. Горький. «Посмотрите, — писал он, — на упраж­нения артиста Степанова. Он строит пятисаженную башню и вместе с ней падает на землю, рискуя сломать себе позвоночник о барьер арены. Публика хлопает ему, хотя эти упражнения некрасивы, тя­желы, опасны. Хлопают именно за опасность — падает человек с та­кой высоты и наверное... в скором времени свернет себе шею»².

Значит, в цирке тоже идет художественная борьба. Существо бур­жуазного цирка заключается в том, чтобы показать уродство чело­века, подчеркнуть неуважение к человеческой жизни. Наоборот, де­мократический цирк, а советский цирк развивает и обогащает его традиции, стремится показать подлинную красоту человека и его неограниченные  возможности.

Но при всем этом эксцентрика остается основным художественным методом цирка. Мне кажется, что вне эксцентрики нет и не может быть циркового зрелища. Подлинные клоуны на любой площадке остаются цирковыми артистами именно благодаря эксцентричности их приемов. Бытовая сценка, разыгрываемая на манеже, не превра­щается в цирковую. Олег Попов, участвующий в комическом футбо­ле на стадионе «Динамо», — цирковой артист, так же как цирковыми артистами остаются Р. Немчинская и Д. Донато, демонстрирующие свое мастерство на трапециях, подвешенных к вертолетам, парящим над стадионом. А матчи бокса, проводимые в цирке, остаются в сфе­ре спорта.

Цирковое искусство — антибытовое по своему существу. Даже ста­вящиеся на арене сюжетные сценки — сугубо условны. Но при всем том цирковое искусство, несомненно, реалистично, ибо оно, отражая жизнь, стремится все больше возвеличить человека: его смелость, ловкость, силу,  красоту.  Утвердить человека как хозяина жизни.

Конечно, как и всякое высокое искусство, цирк многообразен, но эксцентрика всегда лежит в его основе, она, если угодно, форма цирка, без нее он невозможен, как стихи без рифмы, театр без диалогов, живопись без красок.

Ю.  ДМИТРИЕВ

Журнал «Советский цирк» август 1960 г