Артистка
В первые послевоенные годы судьба забросила меня в Воронеж. Я остановилась в Доме колхозника на первом этаже, мои окна выходили во двор, где была конюшня.
Засыпала я и просыпалась под страшную брань возчика, который запрягал или распрягал свою лошадь. Кроме обычных слов, которые говорят мужчины, когда они недовольны лошадьми, он называл ее Фефёлой, артисткой и мымрой, и так как этот монолог я слышала неделю по два раза в день, я не выдержала и вышла во двор. Я познакомилась с возчиком, он оказался очень симпатичным дядькой, мы разговорились, и я спросила его: «За что вы ее так?»
— А как же, — ответил он, — она мымра и есть. Скажите, пожалуйста,
что она делала до войны?
— Не знаю, — ответила я. — И я не знаю, но только она не работала.
—Почему? — спросила я.
— А потому, что у нее на спине ссадина от упряжки, стало быть, она в упряжке не ходила и от ругани морду воротит в сторону, значит, она к этому делу непривычная.
—Я тоже не люблю, когда ругаются, — сказала я.
— Но так вы артистка, а она лошадь. Улавливаете?

Цирковая лошадь. Рисунки В. Богаткина
Я взглянула на лошадь: лошадь как лошадь, худая только очень, как все мы после войны. Сговорившись с возчиком, что он вечером отвезет меня на вокзал, я утром по делу зашла в цирк. Цирк оживал, готовился к открытию первой послевоенной программы. Не все еще актеры вернулись из эвакуации или с фронта, но программу в одном отделении приготовить удалось. Репетиция задерживалась из-за музыкантов, которые ждали, когда привезут из хранилища контрабасы, и привез эти контрабасы на телеге и въехал прямо в цирк мой знакомый возчик. Лошадь плохо себя вела, он ругал ее. Все, как обычно. А сидевший рядом со мной старенький дирижер, взглянув на лошадь, вдруг сказал:
— Неужели это наша Стелла?
— Какая Стелла? — спросил скрипач.
— Ты не знаешь, ты у нас до войны не работал. У нас была наездница. Лошадей своих она бросила, тогда не до этого было. А была у нее главная лошадь — Стелла, вот эта кляча очень похожа на нее.
— Это надо узнать, — сказала я. — Надо обязательно узнать.
— Ее же не спросишь? А впрочем... распрягай, — крикнул он возчику. А сам принес толстую папку нот и разыскал в ней тот вальс, под которыйработала наездница. Роздал ноты музыкантам.
А лошадь, освободившись от упряжки, сама подошла и встала в проход на манеж, она встала и окаменела. Если бы не ноздри, которые дрожали, жадно втягивая воздух, можно было бы подумать, что это изваяние. Музыканты заиграли. Боже мой, что сделалось с лошадью! Будто бы ток прошел у нее по спине. Секунду она стояла не двигаясь, а затем, выждав такт, грациозно, ритмично пошла по кругу. Она шла, не поднимая глаз, осторожно, как по льду, наверное, ей казалось, что это сон. Музыканты все плакали. Второй тур музыканты играли в мажоре, и она уже гарцевала, она делала какие-то восьмерки, пируэты, а к концу вальса лошадь оказалась в самом центре манежа и, встав сначала на одно колено, потом на другое, грациозно раскланивалась пустым стульям.
Конечно, она представляла себе и публику, и аплодисменты — она была актриса. Весь остаток дня, где бы я ни была, я собирала сахар кусочками, и к концу дня у меня в сумочке образовалась целая горсть. Я пришла домой раньше, чем приехал возчик, отдохнула, уложила свои вещи. Потом в открытое окно я услышала, что он въехал. Первый раз я не услышала брани. Я подошла к окну. Осторожно, стараясь не причинить ей боли, он распрягал ее, о чем-то с ней говоря, потом расчесывал ей гриву и хвост. Я вышла во двор.
— Артистка, — крикнул он мне, — как вы. Я ж говорил, война. К примеру сказать, и я не возчик. Я ж наборщик. А как мне осколком последний год войны глаз выбило, я вот сюда пристроился. Отвезу вас на вокзал и дам ей два выходных. Я мазь достал у ветеринара, надо, чтоб ссадины у нее зажили. Теперь буду наведываться в цирк и, как вернется ее хозяйка, сам отведу и сдам по назначению. Я, может быть, еще билетик куплю в цирк, сяду на первый ряд и похлопаю ей. Как думаете, узнает она меня?
— Узнает, — сказала я, — непременно узнает.
Я подала Стелле на ладони сахар. Взглянув на меня своими умными карими глазами, она осторожно теплыми губами стала вбирать кусок за куском. И хрустела с закрытым ртом.
— Я пойду пешком, — сказала я ей, — отдыхай. Я в эвакуацию тоже работала не по специальности, все обойдется, потерпи.
У калитки я обернулась. Повернув в мою сторону свою красивую голову, Стелла внимательно смотрела мне вслед. Мне показалось, что она мне улыбнулась.
Елизавета АУЭРБАХ
Журнал Советский цирк. Март 1963 г.
оставить комментарий