Бой кремлевских курантов

Незабываемая радость — близко видеть Ленина, разговаривать с ним — досталась мне, можно сказать, по наследству. С Владимиром Ильичем был знаком мой отец. Еще до революции он работал слесарем-механиком в Кремле. В домике у Боровицких ворот жила наша семья.

Осенней ночью 1917 года под натиском красногвардейских отрядов юнкера бежали из Кремля через Боровицкие ворота. Отец собрал рабочих, послали гонца к своим. Пока Красная гвардия занимала Кремль, рабочие организовали охрану Оружейной палаты. Вот по это­му поводу и вызвали их — несколько человек — в Петроград. Там отец впер­вые встретился с Лениным.

Помню, взволнованный и счастливый, приехал он домой. Все рассказывал, ка­кой простой и сердечный человек Владимир Ильич. А вскоре, ранней весной 1918 года, правительство молодого Со­ветского государства переехало в Мо­скву. И, волею судьбы, мы стали сосе­дями Владимира Ильича по месту жи­тельства. Он сразу узнал отца (память на людей у Ленина была, как известно, изумительная) и потом не раз просил его то замок починить, то сделать новый ключ.

Однако особенное расположение Вла­димира Ильича мой отец заслужил пос­ле одного памятного события. Непри­вычно молчали на Спасской башне Кремлевские куранты. Два снаряда уго­дили в циферблат, к тому же пропал позолоченный маятник (наверное, кто-то украл — подумал, что золотой). Бур­жуазные газеты писали в ту пору, что ни одно, даже самое потрясающее, со­бытие не останавливало хода часов истории, а вот пришли в Кремль большевики, и куранты замолчали.

Как только Советское правительство переехало в Кремль, Ленин решил во что бы то ни стало восстановить куран­ты и заставить их играть, но уже по-но­вому. В газетах были опубликованы объявления о подряде на восстановление часов и переделку курантов. Но инженеры опасались браться за незнакомую работу, а часовщики только головами качали. Ведь они привыкли работать с пинцетом да лупой, а тут требовалась чуть ли не кувалда. Завод целый, а не часы! Приходили к Ленину бельгийские мастера, брались помочь, но запрашива­ли столько золота, что он был вынуж­ден отказаться от такой «помощи». И вот однажды кто-то подсказал Влади­миру Ильичу, что слесарь Николай Ва­сильевич Беренс знает часовое дело и берется починить куранты, разумеется, бесплатно. Ленин обрадовался, тут же позвал отца,

— Как хотите, а часы исправьте, — сказал он ему.

Отец взял себе в помощь одиннадцать слесарей и приступил к работе. Целое лето дни и ночи пропадал он в Спасской башне. Все бы ничего, да маятника нет, а веса его и размера диска никто не знал. Отец вычислял, мучился, чуть с ума не сошел. Встретив как-то Влади­мира Ильича, пожаловался ему:

— Не могу, не получаются расчеты.
— А давайте попробуем вместе, — предложил Ленин. Он присел, достал за­писную книжицу, попросил у отца ка­рандаш. На бумагу посыпались цифры.
— Вот посмотрите, может быть, и по­лучится, — протянул Владимир Ильич отцу готовый расчет. И вернул каран­даш. (Этот маленький огрызок каранда­ша хранится у меня до сих пор как са­мая дорогая реликвия.)

И вот настал день, когда часы пошли! А потом художник Михаил Михайлович Черемных, хорошо знающий музыку, быстро написал партитуры, и Кремлев­ские куранты заиграли, только, конеч­но, не «Коль славен» и не «Преображен­ский марш», а «Интернационал» и «По­хоронный марш» в память жертв рево­люции, как хотел того Ленин. Ильич был растроган, когда услышал новую музыку, благодарил отца и распорядил­ся, чтобы ему выдали денежную на­граду.

Все это время я много слышал о Вла­димире Ильиче от отца, и часто видел его по утрам, когда шел на службу. Всегда, почти в одно и то же время, Ильич прогуливался от Грановитой па­латы, мимо Оружейной, до Тайнинской башни и обратно. Глядел я на него во все глаза, но заговорить, разумеется, и не пытался. В ранней юности я мечтал стать ар­тистом. А в ту пору участвовал в художественной самодеятельности, как теперь это называется. Был у нас драматиче­ский кружок при клубе, в котором игра­ли красные командиры, курсанты и слу­жащие Кремля.

Однажды, помню, ставили мы «Лес» А. Островского. Ленин аккурат проходил по верхнему балкончику. Задержал­ся, посмотрел немного спектакль, и по­чему-то моя игра ему понравилась. Ильич попросил выяснить, кто был в роли Несчастливцева. Когда ему назва­ли фамилию Беренс, он тут же разы­скал отца. Я дословно помню передан­ные мне слова Ленина: «Товарищ Бе­ренс, вашему сыну надо учиться».

Эти напутственные слова и определи­ли всю мою дальнейшую судьбу. Посту­пил я в вечернюю театральную школу. Занятия в школе совмещал со службой в Красной Армии. И вот, когда гря­нуло великое всенародное горе  — умер Ленин, случилось так, что я был линей­ным на Красной площади. Стоял неда­леко от мавзолея. Так я проводил Иль­ича   в  последний   путь. Вскоре я стал артистом, был сначала в студии МХАТ, затем играл в Театре Революции, потом перешел на эстраду. Шли годы, а в памяти никогда не стирался светлый образ Владимира Ильи­ча, его мягкая улыбка.

Когда я бываю теперь на Красной площади и особенно, когда бьют кремлевские куранты, перед моими глазами каждый раз возникает незабываемый образ Ильича.
 

В. БЕРЕНС, артист эстрады

Журнал Советский цирк. Ноябрь 1966 г.

оставить комментарий