Борьба, о смертельном исходе  которой я не жалею

Когда бы я ни приезжал на родину, в Нижний, меня всегда тянуло на Волгу. Широк ее простор! Сверкают солнечны е блики на гре­бешках волн, носятся белокрылые чайки.

Пахнет дегтем, воблой, арбузами. Шум, гам, сутолока.

Точно наседки, расселись на берегу торговки, зазывают Покупателей:

—    Пирожка, пирожка горячего!

—      Печенки, селезенки!.. Студню, студню, с хреном, c горчицей!

—      Сбитню, сбитню! Кому сбитню?

Заунывно играет гармошка. Около слeпца толпятся люди.

Пoдoзpитeльные личности высматривают добычу.

C пристани пароходчиков Каменских несется «Дуби­нушка»:

- Эх, дубинушка, ухнем!

     Эх, Зеленая, сама пойдет!

    Сама пойдет!

  Идет, идет!

 Еще разок!

Двадцать человек канатами тянут огромную барку. К пристани «Самолет» пришвартовался пароход. Из железного трюма, точна муравьи, выползают грузчики. На НиХ широкие холщовые штаны. Дpобный топот ног по мосткам. Лязг железа, крепкая ругань.

У двадцатипятипудового тюка толпа.

—    Ктo Возьмет? --расставив ноги, взревел рыжий боцман,

Грузчики топчутся, нерешительно поглядывая друг на друга.

— Взваливай! —Oтважился один, со шрамом на щеке, и подставил спину с ярмом.

Четверо дюжих мужиков взвалили на него тяжесть.

—    Нет, родя, не по силкам, сваливай,— испуганно прохрипел он.

—    Каши мало ел, —  зло ругают его товарищи. Подошел другой — здоровенный, лохматый. Принял на спину тюк, поддерживаемый товарищами, пошел медленно, едва передвигая ноги.

Трап подгибался под его тяжестью, ноги дрожали.

—    Не унесет, каналья! — вынимая из зубов трубку, сплюнув, сказал капитан парохода.— Не унесет!.. Тяжесть свалили.

—     Кто же теперь?

—    Давай на меня! — с дрожью в голосе сказал Я. Грузчики заулыбались.

—      Не туда лeзешь, сынок, — мрачно сказал один Из них. — Посильнее тебя люди не могут...

—      Он y нас в цирках, в балаганах, на подмостках C борцами боролся — силач! —взволнованно вступился за меня мой товарищ. — Восемь пудов, связанных полотен­цем, одной рукой поднимает... B специальной' школе учился.

Недоверчива смотрели грузчики.

—   А ну, дайте попробовать, — сказал рыжий. — Мо­жет и осилит... И я такой когда-то был...

Подошел капитан, изучающе посмотрел на мою коре­настую фигуру.

—   Ну, что ж, наваливай, — сказал он. — Действитель­но, пусть попробует.

Собрался народ.

K удивлению столпившихся грузчиков, я понес тя­жесть.

—   Ай да парень! — раздавались голоса.

—   Вот тaк молoдчина!..

Вечереет. Багровый шар солнца опускается за Стрел­кой:

Потные, грязные, yстaлые люди садятся не торопясь на траву. Подрядчик приноcит ведро водки — такое усло­вие.

Шум, смех, споры. Низкорослый, кривоногий, с широкой грудью грузчик вызывает лю6ака на кулачки. Зная его могучую силу, грузчики присмирели. Желаю­щих нет.

—    A побороться? — спрашивает мой товарищ. — Вот с ним, — и он yказывает на меня.

C засученными рукавами, в голицах, грузчик-боец бро­сает на меня взгляд, полный презрения. Отворачивается. Я выступаю вперед.

- Каши мало ел, молокосос, — говорит Он нeбрежнo и садится возле товарищей.

Ты много ел, — рассердясь обижается мой това­рищ. — Он тебе кашу-то выдавит.

Грузчики загоготали.

—    Ставлю четверть, — сказал, подойди к нам, капи­тан.

Грузчики смотрят на него, — он стоит, невозмутимо дымит трубкой,— переводят взгляд на бойца.

Тот медленно поднялся, стал опоясываться поданным ему кушаком. Дали кушак И мне.

Мы уперлись — плеча в плечо.

Кругом — толпа. Кричат, подзадоривают нас.

—    Держись, парень! — говорит мне разозленный си­лач.

—    Сам держись!

—    ВишЬ, какие шары,— говорит кто-то про мои му­скулы.— И впрямь, видать, борец, a Иван-то у нас силен на кулачки...

—   Опозорит нашего Ивана, —говорит другой. Яcно. Вон какую глыбу снес!

—       Кончай музыку, Иван! Проучи мальчишку! Нов этот миг я поднимаю его «на мельницу» и умелым броском швыряю на землю.

Грузчик крякнул.

Толпа загоготала.

Он вскочил в один миг. Глаза его заcверкали, и что eсть силы он удар ИЛ меня в висок.

___  3а что? — зашумели люди. — Не по-честному! Ведь oн боролся!

—    Ну, теперь ты бей, — подставляя мне свой корпус, сказал грузчик. — Твой черед.

Я отказался.

Капитан взял меня под руку, увел к себе в каюту.

— Молодец,— говорил он.— Но только надо бы ударить... Это такой народ --- оторви ухо c глазом...

Не думал я, что мне придется столкнуться со своим о6идчиком еще когда-либо.

A пришлось.

Все эти дни в городе ходили слухи o том, что ожидает­ся грандиозный «бунт». Говорили, что сармовичи пойдут на Нижний и порешат всех, кто не будет иметь каких-то oпознaвательных жетонов, сожгут их дома. Эти слухи распространялись c удивительной быстротой и приводили в трепет; даже некоторые из бедняков пытались уехать на время из города, a o богатеях и говорить нечего: они сни­мали дачи, торопливо забирали вещи, покидали Нижний; бежали напуганные евреи.

Я в то время, увлеченньгй французской борьбой, совсем не интересовался политикой и поэтому не знал, как относиться к распространявшимся слухам. Да честно говоря., я над ними и не задумывался. Только позже я узнал, что эти слухи распространялись нижегородскими полицейски­ми властями c тем, чтобы сорвать готовящуюся боль­шeвиками демонстрацию. Демонстрация эта намечалась на 9 июля — на полугодовщину «кровавого воскресeнья». Это было время после исторического III съезда большеви­кoв, нацелившего Россию на подготовку всенародного Во­оруженного восстания. Еще в мае разразилась грандиоз­ная забастовка Иванаво-Вознесенских ткачей, гремела на всю страну неизвестная дocеле Лодзь, ярким пламенем вспыхнул флаг над мятежным броненосцем «Потемкин». Обо всем этом я узнал из газет. А вот о том, что к вооружен­ной стачке готовится и нижегородский пролетариат, я и не предполагал. A подготовка, которую провели большевики, была поистине огромной: только во второй половины июня они распространили в городе семь тысяч листовок. Напу­ганные этим полицейские власти принимали срочные меры. Одной из таких мер и были провокационные слухи. Губер­натор раcсчитывал запугать этим обывателей, оттолкнуть их от большевистской демонстрации. Вместе c тем он дал указание готовить банды погромщиков.

Однако провокация не удалась. 9 июля улицы Нижне­го Новгорода были заполнены народом. Призыв больше­виков к всеобщей политической стачке был подхвачен народам. Все фабрики и заводы прекратили свою работу. Испуганные хозяева закрыли лавки и магазины; остановились трамваи, местные поезда и «финлнндчики» (местные небольшие пассажирские пароходы) .

A народ все заполняли заполнял улицы. Tолпы рабо­чих c траурными флaгaми направились к Народному дому. На флагах было написано: «Вечная память павшим бор цам за свободу». К 12 часам около Народного дома со­бралось более тысячи человек. Работая локтями, я про­брался к трибуне. Над головами ораторов развеваются алые знамена. Вот c пением «Марсельезы», c музыкой, с флагами подходит колонна студентов i учащейся моло­дежи. Народ все прибывает. Вся площадь запружена.

Оратор говорит o завоеванной народом свободе, o близком падении царизма, о «кровавом воскресенье».

— Долой самодержавие, да здравствует демократи­ческая республика!— заканчивает он свою речь.

Тыcячная толпа провожает его аплодисментами и криком.

После митинга все направились к центру города. Раз­вевались красные флаги, звучали революционные песни. Шли спокойно.

Вдруг на углу Большой и Малой Покровки появились казаки и конная полиция. Толпа остановилась. Подъехал полицмейстер, приказал разогнать демонстрантов. Но рабочие не поддались на провокацию — рассыпались в ближние улицы. На перекрестках возникали группы Лю­дей, обсуждавших происшедшее. К вечеру группы стали расти, сливаться в толпы и снова двинулись к Народному дому. К 6 часам за Винным складом собралось около трех тысяч Человек. Люди жаждали свободного слова, с ра­достью приветствовали большевистских агитаторов. По­явившаяся полиция была напугана решимостью Народа и скрылась. Однако полицейские и казаки поджидали воз­вращавшихся c митинга людей, подкарауливали их по­одиночке и избивали.

Это возмущало народ. B городе стало неспокойно. Ни­жегородский комитет РСДРП, понимавший настроение рабочего населения, принял решение провест4i массовые митинги и на другой день, 10 июля.

Но не дремали и полицейские власти во главе c гу6ер­натором. Они подготовили черносотенный погром. Получив разрешение от полицмейстера, шайка головорезов, под руководством ярыx черносотенцев — содержателя извозчиков Клочьева, трактирщиков Журавлева и Никитки Тюрина, вышла на улицу. С криками: «Спасай Россию, за батюшку царя!» —они ринулись громить квартиры евреев. Врывались в дома, разбивали витрины магазинов. Ни в чем не повинных людей ловили в переулках, на каждом пе­рекрестке сопротивляющихся убивали. Не щадили ни де­тей, ни стариков.

Кругом звериные лица полупьяных бандитов. Вот на глазах полицмейстера зверски избивают студента Озорина. От удара финки он падает, на безмолвном лице Полковни­ка застыла брезгливая гримаса. Он отворачивается, идет дальше. А вот по Рождественской, по направлению к при­стани, скрываясь от погони, бежит рабочий Пинус. B рас­ширенных глазах застыл ужас. Отделившись от шайки, за ним гонится три бандита. Впереди, раскручивая привя­занную на бечевку гирю, скачет чудовище c широкой грудью; на нем опорки, ворот кумачовой рубахи расстег­нут. Страшный удар гири обрушивается на голову Пину­са. От своего бесcилия я ломаю пальцы. Бандит повора­чивает кo мне голову, грозит кулаком. В руках его со­участников сверкают ножи...

Но этот погром не только не останавливает народ, a — наоборот — еще больше его возмущает. В городе соби­раются толпы. Многие говорят, что на поле за Hародным домом 6удет громaдный митинг, что умные люди научат, как надо поступать в ответ на погром. Большая толпа собираeтся на Острожной площади. Я c товарищами бегу туда. Мы направляемся к Народному дому. Там уже мно­го народу. Разносится слух, что приближаются казаки и конные полицейские и что в ход будут пущeны не только нагайки, но и сабли и винтовки.

Над толпой появляется фигура рабочего в кепке. Он кричит:

— Не поддавайтесь на провокацию! Не бросайтесь на штыки c голыми руками! Расходитесь поодиночке!

Неохотно люди стали расходиться; некоторые были готовы к любой схватке.

На Острожной площади произошла заминка. И в это время черной тучей на нас надвигается шайка черносотен­цев. Их много, Человек триста. B их руках финки, остро отточенные ножи. У некоторых кистени, ду6ины. Среди ник много переодетых полицейских, сыщиков, жандармов.

Начинается столкновение. Наши ряды редеют.

— Товарищи, не расходитесь! — слышится в толпе. Первые ряды врастают В землю. Все решают дорого продать свою жизнь. Раздаются выcтрелы.

Озверелая полупьяная банда c криком «Спасай Россию!» лавиной бросается на народ. На помощь черносо­тенцам спешат казаки, конная полиция во главе с губер­натором. Вот, размахивая огромной дубиной, c озверев­шим лицом идет мой противник c пристани «Самолет». Под ударами его дубины падают люди.

Не помня себя, я бросаюсь на бандита, выхватываю его дубину и ее ударом укладываю его на месте. Подскочивший из толпы оборванец взмахивает финкой. Удар при­ходится мне в бок, я падаю...

Кругом льется кровь.

Уже в темноте я добираюсь домой. Раскаяния в душе нег. Я Не сожалею o смертельном исходе моей схватки.
 

Н. Турбас

оставить комментарий