Братья Адельгейм.1 часть. Ю. Дмитриев

Братья Роберт Львович (1860-1934) и Рафаил Львович (1861-1938) Адельгейм были известны всей России.

Они выступали чаще всего вместе и в губернских городах, и в самых отдалeнныx и глухих углах страны. Почти ежегодно братья гастролировали в Петербурге и Москве. Очень высоко оценивая гастрольнyю деятельность трагического актера М. В. Дальского, известная провинциальная актриса M. И. Велизарий вместе c тем писала: «Пожалуй, одних только братьев Адельгейм Россия знала больше, чем Мамонта Дальского». Их называли счастливы пои гастролерами. Где бы ни шли спек­такли с их участием, сборы по большей части бывали полными. И когда после Октябрьской революции, в 1927 году, братья приехали в Ленинград, пyблика охотно заполняла зал Театра комедии, в котором они выступали, хoтя артисты к тому времени успе­ли состариться.

Особое внимание общественность обращала на их культуртрегерскую деятельность, на пропаганду лучших классических образцов драматургии. Известный театральный критик A. P. Кугель объяснял успех братьев следующим образом: «A секрет был весьма прост. B то время, как наши актеры, все еще верные теории Мочаловского «нутра», полагались на «авось» и на пришествие некоего «духа», который в нужный момент осенит их своей благодатью — a «дух» сплошь и рядом не являлся по разным, ему одному известным, причинам и оставался актер, дурно знающий свою роль, в то врем, говорю я, братья Адельгейм работали по-немецки точно. Эта немецкая школа — школа Сальери — ремесло кладет под­нoжием искусства и ремесло вырастает в мастерство. Жест изучался перед зеркалом — ежедневно и непрерывно. Роль была разделана во всей полноте и во всех подробностях. Стиль затверживался, как урок. Все это давало свои плоды». Здесь приведена обширная цитата, потому что она, как ка­жется, в основном верно определяет успех Адельгеймов.

Это были талантливые артисты: Роберт Львович — герой и Pафаил Львович — больше склонявшийся к характерности, но также игравший и героические роли. Ни тот ни другой не облада­ли из ряда вон выходящими дарованиями, однако они оба могут быть названы тружениками в самом высоком смысле этого слова. Большую часть дня, вне зависимости от того, шел ли вечером спектакль c их участием или нет, они отводили подготовке к сценическому выступлению. Дисциплина была выработана железная: никаких бесед за полночь. Ежедневные физические упражнения, в том числе фехтование. Ежедневная работа над голосом. Еже­дневное повторение той или другой роли. Обязательное чтение книг, относящихся к театру, на русском, немецком, французском и английском языках. При очень большой, даже изысканной вежливости по отноше­нию к  товарищам по труппе никакого с ними амикошонства. Мол­чаливые, особенно Роберт Львович, они почти не разговаривали на посторонние, не касающиеся спектаклей темы. И часто актеры труппы, кроме указаний на репетициях, слышали от гастролеров только «здравствуйте» и «до свидания».

Чтобы яснее представить творческую суть артистов, понять причину их особого места в театральном мире, следует хотя бы коротко остановиться на их биографиях. Они родились в Москве, в семье имевшего большyю практику врача. Дома в качестве разговорного был принят немецкий язык. Братья окончили знаменитую немецкую гимназию «Петершулле». Конечно, будучи Москвичами, а потом актерами по преимуществу российских провинциальных театров, братья хорошо знали рус­ский язык, но между собою они чаще разговаривали по-немецки и этот язык оставался для них родным. После окончания гимназии на некоторое время пути братьев разошлись. Роберт Львович в 1884 году окончил Московское выс­шее техническое училище. Рафаил Львович в 1885 году закончил Московскую консерваторию, как пианист. Но и того и другого тянула сцена, драматический театр. Впрочем, Роберта Львовича в молодости интересовала также оперетта, он недурно пели позже, став драматическим актером, использовал это свое умение. К театральному делу братья подходили очень серьезно: преж­де всего им хотелось утвердить в русском театре высокий репер­туар. Свою актерскую миссию они видели в том, чтобы нести под­линно высокую культуру тем, кто посещал театр.

Отлично владея немецким языком, братья отправились в Вену, где поступили на драматические курсы при Венской консерватории. Здесь их учителем стал Адольф фон Зоненталь, актер по преимуществу драматического и трагического репертуара, великолепный мастер. Актер холодноватого, но блестящего мастерства, пластически выразительный, умный, несколько риторический, отделывающий каждую роль до малейших деталей. Сделавшись про­фессиональными актерами, Адельгеймы поддерживали связь со своим учителем, постоянно прибегали к его советам. Окончив курсы Зоненталя, Роберт Львович некоторое время служил в Гамбургском театре, гастролировал в театрах Германии и Австрии. Потом, на время оставив сцену, он переехал в Италию, где брал уроки пения и занимался фехтованием, причем настолько удачно, что, выступив на соревнованиях в Милане и Венеции, он получил золотую и серебряную медали. Рафаил Львович после окончания в 1888 году курсов тоже иг­рал в театрах Германии, Австрии и Швейцарии. B 1898 году оба брата вернулись в Россию. И здесь они прежде всего занялись переучиванием классического репертуара на русский язык. Дебют Рафаила Львовича состоялся в Орле в 1894 году, где были сыграны роли Отелло, Франца Моора и Лира. Роберт Львович дебютировал в Житомире. B 1895 году братья соединились и c тех пор по большей части выступали вместе. A. В. Амфитеатров так характеризовал братьев:

«Оба несомненно даровиты. Оба несомненно умны. Темперамента у обоих немного, но при уме, даровании, глубо­комысленной штудировке ролей, как в общем замысле, так и в деталях, при редкой интеллигентности, при очевидной для каждого актера чисто технической опытности и приспособленности к сцене, Адельгеймы умеют мастерски скpывaть внутренний холодок своего исполнения, и, в театрах русских, я не в состоянии назвать другого, подобного им мастера так интересно «в спокойном духе горячиться»  Н. Муханов, работавший помощником режиссера в одном из театров, вспоминал o братьях Адельгейм. По его словам, они отличались выдержанностью, спокойствием и скрупулезностью, пере­ходящей в педантизм. Иногда казалось, что в жизни братья во обще лишены страстей. Они никогда не позволяли себе накричать, выйти из себя, перепутать реплики, опоздать к выходу, пропустить хотя бы одно слово из своей роли. «Не люди, а хорошо смазанные машины», — c некоторым даже раздражением заканчивал характеристику братьев Н. Муханов.

B процессе репетиций братья, особенно Роберт Львович, тре­бовали от партнеров напряженного внимания, безусловного соблюдения указанных мизансцен и всех переходов. Они добивались такой окраски фраз, какая им казалась наиболее уместной, застав­ляли повторять фразу до пятидесяти раз, доводили провинциальныx актеров до бешенства, но своего добивались. «Нужно отдать справедливость: терпению и настойчивости Роберта не было пре­делов. Кропотливо, внимательно, даже подчас раздражающе ме­лочно он всегда доводил репетицию до конца, не выходя из себя и не повышая тона». Обычно Роберт Львович проводил общие репетиции, a Рафаил Львович работал с отдельными актерами. У него не было замечательного терпения старшего брата, и он мог в каких-то случаях, рассердиться и даже повысить тон. В ту пору проводить репети­ции, особенно массовыx сцен, было делом сложнейшим, в них  часто выступали солдаты. И вот o каком случае рассказали бра­тья писателю B. E. Ардову: «Вечером должны были идти «Раз­бойники», Роберт Львович репетировал и мучился c солдатами. Наконец, дело наладилось. А на спектакль прислали другой взвод, y того, который репетировал, кончился наряд». Надо было начинать сначала.

Ответственностью перед сценой братья отличались поразительной. Я. O. Mалютин, артист Ленинградского академического Теат­ра драмы имени Пушкина, встретился с ними, когда старшему из братьев исполнилось 74 года. В это время они уже целых спек­таклей не ставили, a выстyпали в отрывках из любимых пьес. Так вот в одном из ленинградских клубов должны были идти фрагменты из «Уриэля Акосты», в котором Малютин был назна­чен на роль де Сильвы. Пьеса известная, роль Уриэля Акосты Роберт сыграл сотни раз, казалось, от репетиций можно было отка­заться. Тем не менее репетировали трижды, причем Роберт Львович самым тщательным образом прислушивался к чтению Малютина, напряженно следил за его артикуляцией. B старости ему сильно мешала глухота и выступлeния c партнером стоим ему немалого напряжения. Роберт Львович попросил Mалютина прийти в театр за несколько часов до спектакля, чтобы еще раз проверить отрывки и освоиться со сценой. Придя в театр к назначенному часу, Малютин, к немалому удивлению, увидел Роберта Львовича, ходящего по сцене и что-то бормочущего под нос. На вопрос: «Неужели недостаточно проведенных репетиций?» Адельгейм ответил совер­шенно искренне: «Конечно, нет! Актер должен репетировать всегда, и ни одно повторение не может оказаться лишним».

Закончив репетицию, Адельгейм предложил Малютину прой­тись перед спектаклем. «Нельзя было не восхититься молодой по­ходкой, подвижностью Адельгейма». В ответ на восхищение Ма­лютииа Роберт Львович сказал: «Очень просто, со стyденческих лет мы с братом никогда не отступаем от принятого режима. Шестьдесят лет подряд каждое yтро мы делаем зарядку, проде­лываем целую серию голосовых упражнений, фехтуем. B течение всех этих шестидесяти лет мы никогда не наедались до отвала, не нарушали порядка репетиционной работы, не распускали себя». И далее Малютин рассказывает: «Начался вечер, я увидел молодые, горящие лихорадочным блеском глаза Гамлета, глаза Карла Моора, глаза Уриэля Акосты. Признаюсь, я подумал тогда, что одной тол утренней зарядки и фехтования не могло хва­тить для того, чтобы сохранить такие молодые глаза. Для этого надо было еще сохранить в неприкосновенности свою душу, свою любовь к искусству, свою готовность служить ему самоотвержен­но и бескорыстно».

В то же время братья тратили на спектакль, если можно так сказать, только полагающуюся по их Творческому бюджету энер­гию — ни больше ни меньше. Того, что называется творческим по­трясением, на спектаклях этих актеров не бывало. Pафаил Львович всегда серьезно, вдумчиво прорабатывал роль, стремился максимально приблизиться к авторскому замыс­лу. Он был, что называется, крепким актером, соединяющим щепкинские реалистические традиции c некоторыми, иногда довольна значительными мелодраматическими эффектами. Роберт Львович, выступая в героических ролях, прежде всего обращал внимание на внешнюю сторону того, кого ему предстоя­ло трать, и всегда стремился г: некоторой помпезности и эффектности. Современники иногда говорили, что Poбepт Львович представлял на русской сцене немецкую школу. На наш взгляд, было бы вернее сказать, что он продолжал традицию В. A. Каратыгина, c той разницей, что, в отличие от знаменитого трагика, не обладал импозантной фигурой и у него не было мощного, покры­вающего большие расстояния голоса. Вот пластика артиста была великолепной, и в этом отношении он в русском Театре почти не знал себе равных. И вот что существенно: оба брата во многих трагических и мелодраматических ролях становились на вообра­жаемые трагические котурны. Один из критиков отметил это: «Мало у них непосредственности, непринужденности и простоты в положениях, не требующих выражения «бушующих страстей», «клокочущей ярости» и тому подобных сильных чувств. Обычная разговорная речь y обоих слишком аффектировалась. B мимике и движениях те же недостатки. Неизбежные трагические жесты, заученность трагических поз, однообразное убегание со сцены».

Однако и этот строгий критик называет Адельгеймов выдаю­щимися исполнителями ролей классического репертуара. Кaждый образ y них был детально проработан, и если они, особенно Ро­берт Львович, впадали в излишнюю аффектацию, то зрители пони­мали:
в этот момент герой находится в состоянии подъема всeх чувств. B 1905 году братья Адельгейм отмечали в Петербурге десятилетие своего служения сцене. Был издан посвященный этому со­бытию буклет, в нем перечислялись десятки городов, в которыx братьям приходилось играть. K юбилею накопился значительный репертуар: «Отелло» они сыграли 130 раз, «Гамлета» — 113 раз, «Короля Лира» — 77 раз, «Венецианского купца» — 77 раз, «Ри­чарда III» — 15 раз, «Уриэля Акосту» — 150 раз, «Разбойников» — 154 раза, «Царя Эдипа» — 40 раз, «Фауста» — 45 раз, «Кина, или Гения и беспутство» — 98 раз, «Ревизора» — 25 раз, «Смерть Иоанна Грозного»  A. K. Толстого — 7 раз.

Вместе с тем в репертуар входили И такие пьесы, как «Кручи­на» И. B. Шпажинского, «Огни Ивановой ночи» Г. Зудермана, «Мадам Сан-Жен» B. Сарду и Э. Моро и занимали в их репертуа­ре довольно заметное место. Конечно, названные выше пьесы тра­гедиями не назовешь, но тот же Pоберт Львович стремился при­дать драматическим персонажам трагический или, по крайней ме­ре, мелодраматический оттенок. B частности, это касается роли Наполеона в пьесе «Мадам Сан-Жен». Плохо обстояло дело c произведениями современных авторов, иные из них иначе, как макулатурой, назвать невозможно. Напри­мер, «Трильби» и «Казнь» Г. Ге, «Новый мир» Баррета и другие.

Но и эти пьесы братья стремились повернуть в сторону трагедии. Так, «Казнь» была сыграна 162 раза. Ею часто начинались их гастроли. Ко дню своего юбилея братья поставили драматическую поэму А. К. Толстого «Дон-Жуан». Сделали они это первыми: ранее произведение находилось под цензурным запретом. Критика оце­нила исполнение высоко. Юбилей прошел, гастроли продолжались, a вместе c тем возобновлялась работа над ролями, иногда сыгранными десятки раза Они еще и еще раз пересматривались, шлифовались. Подводя итог творческой деятельности братьев, известный про­винциальный актер A. А. Сумароков говорил: «Братья Адельгейм являлись живым примером того, как должен вести себя актер на сцене и в жизни».


 Из книги Ю. Дмитриева "Русские трагики конца XIX начала XX века"

оставить комментарий