Букет красных гвоздик
Пятница, канун праздника, была черным днем для дельцов зрелищных предприятий. Никто из жителей не выходил в канун праздника из дому. Поэтому владелец цирка Эрик Хорскьер охотно сдал помещение в аренду профсоюзу рыбаков и докеров.
В городе стояла нестерпимая жара. Богачи выехали на свои загородные виллы. Бастовали шоферы и зеленщики. На улицах было пустынно. Только изредка на площадях и центральных магистралях разносились крики мальчишек — продавцов газет. Утром в порт по приглашению докеров приехали двое советских артистов. На огромном прицепе с ними прибыл зачехленный громоздкий сигарообразный багаж. В прессе сообщение об этом было подано мелким шрифтом на последних малочитаемых страницах. По местному радио среди огромных торговых реклам диктор лишь бегло упомянул о «русском чуде». У цирка на рекламных щитах по-прежнему висели изрядно запыленные плакаты с фамилиями факиров, шпагоглотателей, роликобежцев и клоунов-буфф. Они гастролировали с весны, и полных сборов давно уже не было.
Прибытие советского циркового аттракциона могло быть, конечно, сенсацией. Здесь, в портовом рабочем городке, еще не видели людей из Советской России. Но у цирка, расположенного между рестораном и ратушей, было пока безлюдно. 6 двух кассах, отложив вязальные спицы, дремали осоловевшие от зноя кассирши. Билетные книжки на сегодня были почти не тронуты. Бесшумно было и на манеже. Униформисты еще с утра разровняли тырсу. Никто из артистов не репетировал, все было давно отлажено и отшлифовано. Но в дальнем углу конюшни, тускло освещенной одной дежурной лампочкой, среди клеток с животными с самого раннего утра хлопотала старуха. Служители цирка смотрели на нее с оттенком жалости. На старухе была неопределенного цвета шляпа, грубый, своей вязки, полушерстяной жакет, темная юбка, парусиновые туфли. Лицо ее напоминало иссушенное зноем тюле — серое и плоское, с глубокими бороздами морщин; глаза серые, грустные.
За сорок лет ее работы в цирке никто ни разу не видел ее ни в фойе, ни в артистических, ни среди зрителей. И никто не знал, почему она всю жизнь отдала цирку. И никто не ведал, как она волновалась перед сегодняшним представлением... День медленно клонился к вечеру. Подул ветер, с моря он принес запахи водорослей и черные тяжелые тучи. Внезапно, словно брызги прибоя, долетевшие с причала, на каменистую площадь упали первые крупные капли дождя, хлынул ливень. Пешеходы кинулись под козырьки подъездов и под арки ворот. Небо разрывали вспышки молний. До начала представления оставалось менее часа. Даже оптимисты утверждали, что сбора не будет.
Но за четверть часа до первого звонка из двух узких, как ущелье, переулков, примыкающих к площади, большими нестройными толпами, невзирая на дождь, шли, словно демонстранты, люди окраин; шли неторопливо и безмопв-но к подъезду цирка. Многие из них еще никогда не были под его волшебным куполом. Кассирши не успевали отрывать билеты. Натруженные руки горстями сыпали мелочь, бросали мокрые, скомканные в кулаках бумажки. Очередь к кассам росла и росла. Быстро заполнялась зрителями глубокая цирковая чаша с тяжелыми скамьями. Пополнение шло не со дна, а с краев круглого зала, с галерки, с ее самых верхних рядов. Зрители спускались по тесным проходам все ниже и ниже — к арене. Вот уже оказались заняты и дорогие кресла и ложи. Аншлаг полный!
А дело обстояло так: когда в рабочих кварталах стало известно, что в представлении выступят советские артисты, рабочие начали сбор средств на билеты по подписным листам, По двое-трое, а то и целым десятком в складчину покупали они билет и шумно провожали в цирк одного, вытянувшего счастливый жребий.
...Заканчивалось первое отделение.
Кромешная мгла по волшебству светотехников окутала цирк, и где-то высоко-высоко, казалось, не под куполом, а в небесной выси вдруг вспыхнуло ослепительно яркое пламя и с ревом закружилась, словно по орбите, серебристая ракета. Люди затаили дыхание. Среди зрителей находилась и старуха из цирковой конюший. Лицо ее было бледно, глаза казались большими и темными. Она держала у губ судорожно сжатые руки, тонкие, с длинными худыми пальцами. Настороженная, ожидающая чего-то, никогда не виданного, старуха в этот момент походила на легкую птицу, готовую взлететь. Вдруг распахнулся люк ракеты, выскользнула короткая веревочная лестница и на ней появились два гимнаста: мужчина и женщина. На них были небесно-голубые скафандры космонавтов. На груди гордо поблескивали золотые буквы «СССР».
Цирк замер. На летящем снаряде под самым куполом цирка артисты проделывали головокружительные трюки. Это был вихрь молниеносно сменяющихся сложных движений. Когда, казалось, номер был закончен, из-под купола вниз стремительно скользнуло тело женщины. В двух-трех метрах от пола сработали амортизаторы, и артистка плавно опустилась в самом центре арены. Она сделала комплименты и упорхнула за красный занавес парадного выхода.
Овации длились долго, очень долго. В дверь артистической комнаты, где отдыхали артисты советского воздушного аттракциона, робко постучали. Дверь тихо полуоткрылась, в нее медленно просунулась худая, морщинистая, с длинными и тонкими пальцами рука и протянула большой букет красных гвоздик, перевязанных алой лентой. Цветы были поразительно свежи и ярки. Высокая, стройная, несмотря на свободный халат, артистка метнулась к двери и широко распахнула ее.
В дверях стояла старуха. Свободной рукой она ласково коснулась руки артистки и благодарно кивнула. Ясность ее глаз не могла затмить набегающая сетка морщин. К ленточке букета была приколота записка, на которой крупными печатными буквами по-русски было нацарапано: «Артистам совьете». Старуха просияла, отступила и тихо прикрыла за собой Дверь. Казалось, ничего особенного не произошло. В уборной артистов повсюду лежало множество сувениров, памятных подарков, дорогих и скромных — память о гастролях по городам мира. Но этот букет оказался дороже всех...
В этой стране такие, как эта старуха, пенсии не получают. А на уборке цирковой конюшни много не заработаешь. Гвоздики — ее первый букет. Букет, купленный в кредит.
Алексей ГРЯЗНОВ
Журнал Советский цирк. Октябрь 1964 г.
оставить комментарий