Читает М.С. Щепкин
Очарованный Пушкин схватил перо, написал эти строки и протянул лист Михаилу Семеновичу Щепкину...
Только через десять лет удалось Щепкину написать продолжение этой фразы «...в 1788 году, ноябрь 6 числа». Читайте дальше. Необычные записки. По своему тону. По звучанию. Вы слышите голос рассказчика. Вот он, рядом с вами. Его глаза искрятся улыбкой, горят одушевлением, а чаще — грустят об ушедшем, негодуют на прошлое. Если вам не дано услышать, увидеть это — половина обаяния этих «Записок» .исчезнет. Зато прочти их сегодня на эстраде — заслушаешься. Главное в них — анекдот. Анекдот в его стародавнем понимании — яркий случай, эпизод из жизни человека. Он может окончиться радостью, как рассказ Щепкина о первом школьном спектакле, или случай, выведший его на губернскую сцену. Может окончиться и так: «И тут П. Г. приказал принести розог и выпорол меня преисправно».
А разве не слышен разгневанный голос рассказчика в анекдоте об одной красивой даме? Она нечаянно сделала открытие: чтоб разогнать мучившую ее тоску, достаточно дать по физиономии одной из дворовых девок. Тот же голос — в рассказе об одном офицере, державшем пари на 500 рублей, что солдат Степанов выдержит 1000 палок. «Записки» Щепкина — только предварительные наброски. Многое из того, чем заслушивались Пушкин, Гоголь, Белинский, Герцен, Тургенев, Грановский, мы так и не узнаем. Да и сам Щепкин не все, видимо, собирался вводить в свои «Записки». Многое было уже опубликовано. Можно было просто сделать ссылку: «В 1816 году я уже расстался с Курском навсегда, и первый дебют был в Харькове, где скоро увидел все то же, и доказательством тому служит повесть графа Соллогуба «Собачка». Она написана из моего рассказа, и все было в действительности так, как описано, и автором даже еще много смягчено». Подобные ссылки Щепкин Мог бы сделать на «Сороку-воровку» Герцена, на рассказ «Давняя быль» Некрасова, на образ Любима Торцова в пьесе «Бедность не порок» Островского. В величайшем создании Гоголя «Мертвые души» из устных рассказов Щепкина созданы образы генерала Бетрищева и Петра Петровича Петуха. А в «Записках» можно еще прочесть: «В Судженском уезде было знаменитое лицо Котельников — тот самый, о котором Гоголь сказал в «Мертвых душах» несколько слов и в том числе фразу: «Полюбите нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит».
Конечно, не все неистощимые наблюдения Щепкина, знавшего, по его признанию, российскую жизнь «от дворца до лакейской», использованы в литературе. Но и этот приведенный нами список — красноречивое свидетельство колоссальной роли в истории русской литературы эстрадных выступлений Щепкина. Это была эстрада. До появления профессионального рассказчика И. Ф. Горбунова литературные салоны, дружеские вечеринки, «литературная» кофейня Печкина да редакции журналов — вот места, где звучали устные рассказы Щепкина и Прова Садовского. Здесь, да в доме артиста на Самотеке, усевшись за громадный щепкинский самовар, черпали писатели темы, образы, улавливали изумительные подробности для своих произведений. Да еще в таком незабываемом исполнении, о котором современник писал, что это было «не повествованием, а живым представлением, воскресением былого. Он как бы играл пьесу — один за всех действующих в ней лиц. Что трудно, даже невозможно, передать на бумаге словами, он легко и живо давал о том знать интонацией голоса, мимикой, жестами, слезами — если сцена выходила трогательной, смехом — если сцена становилась забавной. И у нас, слушавших, вслед за ним то выступали слезы, то раздавался смех».
Великим постом 1843 года, когда все театры были закрыты, Щепкин и Садовский устраивают вечера литературных чтений, посвященные Гоголю. Публике того времени, за исключением двух-трех подлинно художественных пьес, приходилось смотреть сотни пошловатых мелодрам и водевилей. Теперь она могла впервые услышать со сцены «Старосветских помещиков», «Тараса Буль-6у», «Тяжбу», «Шинель», «Утро делового человека», «Разъезд после представления новой комедии» в исполнении самого Щепкина, «Повесть о капитане Копейккне» и «Лакейскую» в удивительно непосредственном чтении Садовского. Пять литературных вечеров 1843 года — не только громадная веха в истории русской эстрады. Это великое патриотическое дело Щепкина и Садовского. И отзывы прессы и память современников именно так их и оценили. Это была жгучая, назревшая потребность русского общества. Еще одно окно в душном каземате николаевской империи. И не случайно распахнул его революционер в искусстве Михаил Семенович Щепкин. Журнал «Москвитянин» очень верно указал на причину появления литературных чтений Щепкина: «В этих вечерах выражалось истинно художественное направление нашего комика, теснимое на сцене наплывом созданий эфемерных исчадий заморского водевиля. Ему нужно было поделиться с обществом своими задушевными мыслями, своею любовью к произведениям высокого юмора, созданным духом творческим». Новым в этих вечерах было и то, что Щепкин и Садовский стали читать прозу на эстраде. В дивертисментах читались только стихи. Не случайно Мочалов, согласившийся участвовать в этих вечерах, но никогда не читавший прозы, выбрал «Чернеца» И. Козлова.
В той же рецензии «Москвитянина» находим ценные для нас указания на манеру чтения Щепкиным произведений Гоголя: «Несмотря на то, что он был прикован к стулу, что руки его были связаны и в распоряжении осталась только голос и лицевые мускулы, мы, благодаря неподражаемой изобретательности автора и искусству чтеца, казалось, видели перед собой и Акакия Акакиевича, с трепетом приближающегося к портному и потом с радостным биением сердца надевающего давно желанную шинель, и двух деловых людей, спорящих о том, была ли у Лукьяна Федосеевича пиковая семерка, и Бурдюкова, рассказывающего завещание своей тетушки...» Велико было значение этих вечеров в утверждении реализма на русской эстраде. Здесь еще нагляднее, чем в театре, видна была борьба Щепкина с рутинными приемами декламации с завываниями, с парадной искусственностью. Эта наглядность отчасти и давала возможность современникам ставить Щепкина-чтеца, Щепкина-эстрадника выше Щепкина-актера. «Будучи великолепным актером, он был еще более неподражаемым чтецом», — пишет в своей книге «Закулисная хроника» известный актер А. Нильский. «Как это, может быть, ни покажется парадоксальным, я готов Щепкину-чтецу дать предпочтение перед Щепкиным-актером», — утверждает один из учеников Щепкина, П. Вейнберг. Он же красочно рассказывает об этой революции в чтении, совершенной Щепкиным: «Стоило Щепкину прочесть только «Ворону и лисицу», даже только две строчки из нее:
«Голубушка, как хороша!
Ну, что за шейка, что за глазки!»
чтобы передо мною в полном смысле слова открылся в этом отношении совершенно новый мир. В неописуемое изумление повергла меня резкая противоположность этой читки всему тому, что слышал и чему меня учили до тех пор, — противоположность как в общем, то есть в тоне, манере, так и во всех частностях, например в только что упомянутых двух стихах, которые Михаил Семенович произносил совсем не приторно-сладковато, как произносят их все, даже хорошие чтецы, имея в виду предшествующие слова: «И говорит так сладко, чуть дыша», — а совсем особенным, каким-то отрывистым, плутоватым тоном, в котором слышались и грубая лесть, и тайное, презрительное, насмешливое отношение к глупой вороне, и страх, что эта ложь может обнаружиться прежде, чем цель в виде сыра будет достигнута». Эстрада помогла Щепкину лишний раз доказать, что он был «человек ломоносовской породы». Щепкин — первый комик Малого театра — пробует свои силы в амплуа первого Трагика. Он ставит и играет роль Барона в «Скупом рыцаре» Пушкина. Критик театрального журнала «Пантеон» (1853) писал, что в этой роли «Щепкин был выше, нежели во всех своих прежних ролях, выше всего, что только можно вообразить себе...». Кровь холодела в жилах от чтения им монолога Барона. И это чтение было отшлифовано ранее в эстрадных выступлениях. «Скупой» не удержался на сцене, но до конца своей жизни не расставался Щепкин-эстрадник с любимым творением Пушкина.
Эстрада, именно эстрада давала Щепкину возможность борьбы с жесточайшей николаевской цензурой. То, что запрещалось играть в театре, не возбранялось читать. И Щепкин использует это. Через десять дней после запрещения первой комедии А. Н. Островского «Свои люди — сочтемся» Щепкин вместе с автором и Садовским читает ее на большом традиционном вечере у М. П. Погодина. Тургенев в 1849 году специально для Щепкина пишет антикрепостническую пьесу «Нахлебник». Третье отделение запрещает ее не только для представления, но и для печати. Щепкин пытается поставить ее в своем домашнем спектакле. Безуспешно. Но Щелкин-чтец смело знакомит с запрещенной рукописью многочисленных слушателей. Шевченко отдан в солдаты. Щепкин, великолепно изучивший украинский язык в своих ранних актерских скитаниях, своим удивительным чтением пропагандирует революционные стихи своего друга кобзаря. Особенно любил Щепкин стихотворение: «Думи мои, думи, лихо меми з вами». Едва успел Ф. Миллер перевести стихотворение «Труженик» немецкого революционного поэта Фрейлиграта, как Щепкин, уловив его бунтарский дух, спешит ознакомить с ним публику. Можно только представить себе, как звучало это стихотворение на вечерах и в великосветских гостиных, где большинство слушателей были владельцами крепостных крестьян, да еще в исполнении бывшего крепостного:
«Честь и слава всем трудам!
Честь тому, кто в глубь земли
Тяжким заступом копает,
Кто трудами для семьи
Хлеб насущный добывает,
Кто над плугом льет свой пот,
Кто наемник господина,
Кто под ношей спину гнет
Для жены своей, для сына...».
Воспользовавшись постановкой французской комедии «Жаккардов станок», Щепкин вложил это запрещенное цензурой стихотворение в уста переплетчика Жаккарда. Щепкин почти в каждый свой летний отпуск успевал показать искусство актера и чтеца во многих городах. Он нес туда не только великие творения Пушкина и Гоголя, но и новую, щепкинскую манеру чтения, разрушал особенно цепко державшееся в провинции буффонадное чтение. Это было не декларативное, как нередко бывает сегодня, а конкретное эстетическое воспитание русского народа. Щепкин-эстрадник до конца своих дней сохранил изумительное мастерство чтеца, несмотря на ослабление знаменитой щепкинской памяти, о которой он говорил: «Память — моя специальность и мой самый лучший друг». Вот рассказ об одном из его последних выступлений И. Ф. Горбунова: «Раздались бурные восторженные аплодисменты и крики «браво!». Смолкло. Через несколько секунд аплодисменты повторяются, и опять молчание. Шумский притворил дверь.
— Господа, со стариком-то столбняк! Молчит! Забыл, что он читает!.. Мгновенно решили, что я должен выйти на сцену и сказать ему первую строку из стихотворения Миллера «Труженик»:
«Честь и слава всем трудам...» Я вышел и сам растерялся. Гробовое молчание. У старика голова немного тряслась и глаза увлажнились слезами. «У русского царя в чертогах есть палата...» — произнес я ему тихо первый стих Пушкина из «Полководца». Лицо великого драматического художника моментально прояснилось, приняло серьезное выражение, и он начал торжественно...
При восторженных криках «браво!» и «bis!» старик сошел с эстрады, Я никогда в жизни не слыхал такого высокохудожественного чтения.
— Bis!.. Bis!..
«Честь и слава всем трудам...» — шепнул я ему.
— Спасибо, голубчик! Теперь я сам энаю... — тихо проговорил он, снова вступая на сцену...
— Что с вами сделалось? — обступили меня в кабинете.
— Не знаю. Не могу понять.
— Спасибо, дружище! — заговорил вошедший Михаил Семенович. — Сердечное спасибо.
— А мы решили подсказать вам «Труженика», — сказал Шумский.
— А вот за это-то ему и спасибо, что подсказал «Полководца», его-то я и хотел читать и сегодня утром подготавливал. А ведь тебе, чай, на эстраду-то стыднее было выходить, чем мне стоять на ней.
— Да что вы, оробели, что ли? — сказал с усмешкой П. М. Садовский. Старик всхлипнул.
— Должно быть, Пров, на Пятницкое читать зовут».
Семидесятип яти летний Михаил Семенович летом 1863 года поехал в Крым. По дороге он играет в провинциальных театрах, а из Крыма, уже больной, сообщает, что «читает Гоголя без особой усталости». Это была последняя гастрольная поездка М. С. Щепкина. В Ялте 11 августа 1863 года Щепкин скончался. Похоронен он был в Москве, на Пятницком кладбище. На памятнике из большого белого камня надпись: «Михаилу Семеновичу Щепкину, Артисту и человеку».
Н. СВЕРЧКОВ
Журнал Советский цирк. Октябрь 1963 г.
оставить комментарий