Цирк на стадионах

Учитывая это важнейшее отличие, можно сказать, что в нынешней практике сформировалось два суверенных вида творчества: цирк и киноцирк. Впрочем, можно уточнить, что киноцирк явился на свет едва ли не с момента рождения кино. Достаточно вспомнить хотя бы ранние американские кинокомические с участием Макса Линдера, Бастера Китона, Лаурела и Харди и, конечно же, фильмы неподражаемого Чарли Чаплина. С появлением телевидения общая картина еще более усложнилась.

Вездесущее ТВ, кажется, не оставило без внимания ни одной области культуры. ТВ стало многофункциональным, всепроникающим. В век «информационного взрыва» все хотят знать как можно больше о все большем. Помимо информационной и коммуникативной функции ТВ обладает (если быть точным — ее художественная подсистема) своей отличительной поэтикой. Поэтому-то при «переводе» цирка на телеяэык неизбежны потери и ограничения, равно как открытия и приобретения. Такова диалектика взаимоотношений этих искусств.

С утверждением на телевидении такой жанровой подсистемы, как художественная, стало возможным говорить о таком новом виде зрелища — телецирке. (По аналогии с существующим телетеатром, телеэстрадой, телебалетом.) Телецирк строится на качественно иной, отличной от цирка и кино технической и эстетической основе. Среди заметных в этой области явлений назовем циклы «На арен© цирка», «На манежах мира», «Новогодний аттракцион», телефильмы «Кто рассмешит клоуна?», «Цирк нашего детства», «Пирамида», «Прощание со старым цирком». Сложившуюся ситуацию в целом можно охарактеризовать так: цирку адекватен только сам цирк) Никакие технические достижения, включая ныне прогрессирующие кассетное кино и голографию, не в силах поколебать коренного различия двух групп искусств по признаку тиражируемости. Поставив таким образом необходимые точки над «i», вернемся к начатому разговору о цирке, устремившемуся на стадиона.

Не секрет, что использование спортивных сооружений для проката цирковых представлений — солидное финансовое подспорье, если не сказать резче, финансовая «палочка-выручалочка» для Союзгосцирка. Задумаемся, однако, цирк ли то, что видят зрители со спортивных трибун, вмещающих, как правило, от пяти до десяти тысяч зрителей? Не слишком ли опрометчиво упущено важное замечание Станиславского, что театр на три тысячи мест — нонсенс?)

Удаленность зрителей от арены или того места, которое арену обозначает, создает для восприятия стадионного, скажем так, цирка серьезные затруднения, а скорее всего, непреодолимые преграды. Глаза исполнителей, их лица, исполняемые трюки, мимика, пластика артистов и тому подобное трансформируются в «стадионном» зрелище до неузнаваемости. Л. Выготский в книге «Психология искусства» объясняет это тем, что сколько-нибудь значительное уменьшение или увеличение абсолютных составляющих произведение искусства средств выразительности приводит к закономерной деформации, искажению средств выразительности, искажению самих произведений, а следовательно, и их воздействия на зрителей. Очевидно, что и количественные и качественные различия в нашем случае не «сколько-нибудь», а весьма значительные и принципиальные.

Не слишком, однако, терзаясь сомнениями, ревнители «стадионного цирка» нарушают ту пропорциональность зрелища, которая сложилась исторически. Обратившись к истокам цирка, нетрудно заметить, что гистрионы, жонглеры, скоморохи и прочие прямые и косвенные потомки доцирковых эпох в своей эволюции неуклонно двигались в сторону локализации того зрелища, которое в более поздние времена обрело свои законченные формы и содержание как цирк. Не так уж трудно заметить, что с течением времени выкристаллизовывалось нечто вроде «золотого сечения» цирковой архитектуры, начиная от оптимального тринадцатиметрового манежа и кончая размерами здания, вмещающего 1,5—1,7 тысяч зрителей,(При желании можно проделать любопытную работу, выяснив, что отклонения от этого как в одну, так и в другую сторону неизменно влекли за собой качественные сдвиги в художественной структуре как целого ряда представлений, так и отдельных номеров.) Я убежден, что цирк даже на четыре тысячи мест — не цирк. И вот почему.

В зале, превышающем полторы тысячи мест, утрачивается самое важное в любом искусстве — контакт со зрительным залом. Изменяется сама природа этого контакта. Из соучастника и сопереживателя зритель незаметно для себя становится пассивно-созерцательным потребителем. «Стадионный цирк» навязывает зрителю свою, отличную от цирковой эстетику — эстетику стадиона и массовых театрализованных представлений. Нужны сотни и даже тысячи участников стадионного дей-ствия, чтобы оно «смотрелось» и «читалось».

Вспомним, что на закрытии XII Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве в 1985 году цирковому представлению «аккомпанировал» кордебалет в две тысячи статистов, а своеобразной декорацией служил многотысячный художественный фон. На празднике открытия Игр доброй воли в Москве 1986 года в кавалькаде на стадионе принимали участие около 600 артистов цирка, плюс 400 знаменосцев, плюс 800 спортсменок и все это в обрамлении того же многотысячного фона.

Участвуя в стадионном зрелище, цирковой лицедей вынужден отказаться от собственного лица и надевать бутафорскую маску. Одной из наиболее выразительных и в художественном отношении удачных сцен в спектакле «Приключения неуловимых» в спортивном комплексе «Олимпийский» была сцена «Гномы». Исполнителей этого эпизода режиссер весьма резонно «спрятал» за крупные маски — более или менее точные копии героев знаменитого диснеевского мультфильма. Фестивальным летом 1985 года в цирковой кавалькаде клоунов не было. Были личины, обозначавшие клоунов,— большие шаржированные маски; еще были четыре огромных надувных клоуна, которые помогали создавать атмосферу карнавала, увлекательной игры, свойственной цирку. В центре поля располагались двадцатиметровые в диаметре сценические подмостки, на которых работали велофигуристы; поодаль сбоку находились площадки для демонстрации номеров роликобежцев; прямо перед главной трибуной — традиционный манеж, где показывались дрессированные лошади; на поле выступали две труппы акробатов с подкидными досками; работало более двух десятков жонглеров; на двух «жирафах» (стрелы автокранов, соответственно декорированные), высоко задиравших шеи над стадионом, работали воздушные гимнасты...

Рядом с артистами действовали две тысячи спортсменок. И все это, непрерывно движущееся, вращающееся, танцующее, сальтирующее и переливающееся всеми оттенками радуги и фонтанирующее блестками мастерства, представало взору восхищенного стадиона.

При том, что я многократно смотрел репетиции и точно знал, что и в каком именно месте будет происходить, во время праздника, скажу откровенно, растерялся. Что же говорить о зрителях, впервые и единожды, попавших на стадион?! Было очевидно, что они ошеломлены напором фантазии и изобретательности. Внимание их двоилось, троилось и пятерилось, не в силах отдать предпочтение чему-либо. Воспринимался в конечном счете общий рисунок синхронных и асинхронных движений, цветовая гамма, динамика грандиозного зрелища, что, надо полагать, соответствовало замыслу.

Открывая цирковой «блок», В. Леонтьев в шутливой песенке вопрошал: «Кто сказал, что цирк не приедет? Он приехал. Приехал на фестиваль...» Понять певца и поэта-песенника можно. Нельзя согласиться с тем, что зрители Лужников увидели именно Цирк. При повторной трансляции праздника по телевидению я лишний раз убедился, что и телезрители цирка как такового не увидели. Не станем рассуждать о том, кому повезло больше — не о том речь. Будем считать, что каждый из видевших остался доволен полученным впечатлением. Зададимся тремя вопросами. Вопрос первый: что увидели зрители, сидевшие на трибунах Лужников?

Я бы рискнул назвать это ходовым нынче словом — шоу. Изначальный синонимический ряд значений этого английского термина таков: показ, демонстрация, зрелище, спектакль, выставка, витрина, организация, грандиозное предприятие. Можно сказать, что шоу — это организация предприятия, ставящего целью создание пышных постановок и спектаклей в парадных, выставочных тонах, грандиозными по масштабам и яркости постановочными средствами. Не случайно крупнейший в мире цирковой синдикат «Цирк братьев Ринглинг, Барнум и Бэйли» называется — «Величайшее шоу на Земле». В самом названии зрелища подчеркнуто, что это не цирк, или, скажем точнее, не вполне цирк, а именно шоу, некая версия цирка. Теперь зададимся вторым вопросом: что же увидели телезрители?

Они, я думаю, увидели великолепный образец, а вернее фрагмент (он занял 18 минут) того зрелища, которое мы обозначили как телецирк. Работа нескольких номеров одновременно в разных местах обусловила частую смену ракурсов трансляции, возможность электронного телемонтажа, комментарий, крупный план и многие другие специфические телевозможности, которые режиссером передачи сводились на экранной «картинке» в увлекательное телезрелище.

И, наконец, зададимся третьим вопросом: что же происходит собственно с цирком, когда он в своей повседневной практике устремляется на спортивные арены?