Цирковой художник Виктор Шмохин
Когда и как цирк вошел в его жизнь, он не помнит. Не было какого-то особенного случая, который запал в душу и определил его творческое кредо.
В детстве не так часто приходилось бывать в цирке: в первые послевоенные годы семья Шмохиных жила трудно. Случалось, дети проникали в мир фантазии и грез без билета, испуганными воробьями разлетаясь от сердитых билетерш. И немножко хотелось стать клоуном — веселым любимцем публики, дарить людям улыбки и радость. Клоуном он не стал, но желание передать другим радостное ощущение праздника осталось.
К цирку он обратился еще в годы учения в Художественном институте имени В. И. Сурикова. Люди из заповедного мира фантастических воспоминаний детства стали его героями. Художник наблюдает их в жизни («У шапито»), перед выходом на арену («За кулисами», «Арлекин с попугаем»), на репетиции — прямо так и названа одна из его литографий. К репетиционным зарисовкам можно отнести и другие его листы: «На манеже клоун и гимнастки», «Наездницы». Кстати, некоторые из вышеназванных работ были опубликованы в четвертом номере нашего журнала за 1973 год. Первые композиции Шмохина довольно спокойны, хотя и здесь уже были попытки передать действенную сущность цирка средствами графики. И все-таки художник больше тяготел к созерцанию, внимательно изучал натуру. Он вырисовывал детали, увлекаясь неожиданными сочетаниями форм и обилием цирковых атрибутов. Он всматривался в жизнь цирка со стороны и замечал в ней не только внешние праздничные проявления, но и скрытый внутренний драматизм. Скупыми средствами офорта и акватинты он передает волнение клоуна («Первый выход на манеж»). Контрастное соотношение белого, освобождающегося от бархатистой первобытной тьмы, тонкая моделировка линий подчеркивают напряженный момент абсолютной сосредоточенности артиста на предстоящем выступлении.
Более двадцати лет рисует художник цирк. Множество работ скопилось в его мастерской, в фондах Союза художников, лучшие из них экспонировались на многочисленных выставках, в том числе и международных. Одна из них вошла в антологию на немецком языке Р. Бергера и Д. Винклера, посвященную цирку в изобразительном искусстве от античности до наших дней. Листая это красочное издание и рассматривая иллюстрации произведений прославленных мастеров, можно увидеть и цветную автолитографию Шмохина «Веселый клоун». Состояние легкой грусти своего героя, весь вечер веселившего публику, художник передает спокойной, ритмически упорядоченной композицией. На ночную репетицию вывели гордых и прекрасных лошадей, размеренным шагом шествующих по манежу. Каждое их движение — такт музыкальной фразы. Главный акцент на юном лице без грима. Элегическое настроение передано и в колористической гамме.
Если «Веселого клоуна» можно назвать камерным произведением, то «Танец с медведями» — это многофигурная композиция, где гимнасты, акробаты, танцовщица с бубном, дрессировщик с медведями, всадницы с развевающимися разноцветными лентами и воздушными шарами, голуби, звери, играющие в футбол, — все смешалось в одну яркую и шумную толпу. Лист бурлит спрессованной энергией праздничности. Пространство листа втягивает нас в свой искрометный фейерверк движения и цвета.
Совершенное овладение техникой и материалом позволило художнику вывести своеобразную формулу цирка как уникального философского отражения жизни, что наиболее очевидно в серии цветных литографий «Цирк-84». Клоуны, лошади, гимнастки, птицы, звери, всевозможный реквизит — если раньше это было самостоятельным предметом рассмотрения, изучения и анализа формы, то теперь цирк становится лишь поводом к глубокому размышлению о всеобщих категориях жизни и искусства.
Словно после долгой разлуки встретились двое одержимых любимым делом друзей («Клоун и веселая гимнастка»). С легкостью преодолевая все невзгоды на своем пути, они бредут по пыльным дорогам времени, из века в век напоминая людям, погрязшим в мелочах быта и повседневной суете, о прекрасном и вечном, что есть в человеке.
В устало-задумчивой позе, слегка опираясь на трос, к которому привязана тяжелая маска всеобщей печали («Клоун с грустной и веселой масками»), стоит Арлекин. В левой руке у него своеобразные весы: один конец тросточки опустился под непосильным бременем быстротекущего времени, часы сегодняшнего бытия перевесили мыльные пузыри вчерашних иллюзий. А наверху в окружении сверкающих ламп оскалилась другая маска, осмеивающая без разбора всех и вся.
Линия манежа накренилась, как палуба корабля во время крушения («Клоунская буффонада»). И в эту сторону устремился клубок тел. За шею центрального персонажа судорожно ухватился клоун, за плечи клоуна — гимнастка, готовая вот-вот сорваться в бездну. Спасаясь от неминуемой гибели, петух взлетел повыше, а глупый гусь торопливо семенит за болтающейся на веревке марионеткой, очень похожей на забинтованную Афродиту. Свободно раскачиваются две маски. Веселая хохочет беззубым ртом, вместо носа у нее — черный провал. Мир катастрофы освещают два тусклых, грязно-серых прожектора. Может, это ядерный взрыв расколол солнце? Спасется лй Ноев ковчег человечества в обезумевшем от гонки вооружений мире? Бытие распалось, элементы действительности разъяты на части и поставлены в сложный контекст в их логической и нелогической связи («Иллюзионный номер»). Коза закрученными спиралевидными рогами держит блюдо с фруктами и развлекается, стуча копытами по разнокалиберным шарам. Рядом с ней клоун, скармливающий виноградную гроздь невиданному созданию — громадному трехглавому голубю-фениксу с двумя женскими головами и одной птичьей. На фоне фантастического чудища — вполне реальные фигуры гимнастки с лентами и жонглера, перекидывающего гирлянду шаров, готовых мгновенно превратиться в мириады сверкающих звезд. Шкатулки, рассыпающиеся бусы, шары и невозмутимый попугай, познавший за свой долгий век многие истины.
О жизненной коллизии с ее взаимопереходящий от трагического к комическому сущностью, сиюминутностью человеческого бытия и вечным обновлением природы размышляет в изломанной, крайне неустойчивой позе паука-спрута и огромной уродливой маске «Буффонадный клоун». Это странно скрюченное существо балансирует на одном носке неестественно вывернутой ноги. Неустойчивость его положения подчеркивает рассыпающаяся пирамида катушек. Всепонимающая застывшая улыбка грустного уродца контрастирует с его живым и проницательным взглядом. Две спокойные вертикали удерживают гнома от падения. На длинных лапах крепко стоит цапля, и в параллель к ней в руке у клоуна цветок, гордо устремляющий вверх свои стебли. Природа спасет человечество от падения — очевидно, этот секрет знает маска, но как открыть его нежелающим видеть? Тревожное мироощущение человека последней четверти XX века отразил Шмохин в листах серии «Цирк-84».
Многие работы художник посвятил конкретным людям манежа: «Аттракцион экзотических животных дрессировщиков Любови и Бориса Федотовых», «Дуэт клоунов. Михаил Захаров и Игорь Павлов». В нескольких листах фигурирует Муза Касьянова, с которой художника связывает многолетняя дружба («Муза Касьянова на фоне плаката», «У шапито», «Гимнастка со скрипкой», «Дрессировщица М. Касьянова со своими животными»). Поэтическая литография «Воздушный полет» отразила восторг художника перед мастерством группы «Галактика».
Цирк в жизни художника давно уже стал не столько поводом для восхищения его романтической красотой и таинством закулисья, сколько средством передачи самого сокровенного. В пределах краткой статьи нет возможности дать последовательную картину развития творческой манеры художника. Шмохин умеет работать напряженно и плодотворно, преодолевая штампы, отказываясь от внешней красивости и устремляясь к самому главному. И пусть не все одинаково равноценно в многолетнем цикле, посвященном цирковому искусству, — это закономерный творческий процесс, когда озарение чередуется иногда с долгим блужданием по кругу. Но из того, что уже сделано Шмохиным, можно было бы составить прекрасный альбом.
Елена ШАХМАТОВА, кандидат искусствоведения
оставить комментарий
RSS 
