До нового сезона

Таким веником не только что подметать, таким и попариться не грех! — сказал мужичонка и хихикнул, пряча трешник в недра засаленного пиджака.

—    Тебя послушать, так я купила не веник, а букет. Да и цена...

Но это Вера Ивановна сказала уж так, для приличия. Веником она была довольна. Конечно, дороговато, но веник— прелесть! Нет, недаром она предприняла это путешествие на Центральный рынок. Она приглядела еще роскошную мочалку из люфы, но за нее тоже просили три рубля. Это уж слишком — а один день выкинуть шесть рублей! И мочалку Вера отложила до другого раза. Еще и старая мочалка вполне может послужить...

Oт рынка Вера Ивановна пошла к переходу через бульвар, на троллейбусную остановку. На ступенях цирка было оживленно и многолюдно — дневное воскресное представление!

И вдруг кто-то тронул Веру сзади за плечо. Она резко обернулась. Перед ней, покачиваясь, еле стоял на ногах мелкий мужчина средних лет. Деликатно прикрывая рот ладошкой, он тихо сказал:

—    Лишний билетик... Гражданочка.
—    Да нет у меня никакого лишнего билетика, — в сердцах сказала Вера. — Не видишь, что ли, с базара я, с веником!
—    У меня есть лишний билетик, — жалобно сказал мужчина, — но обстоятельства не позволяют... Обстоятельства сильнее меня...
—    Где уж... Какой тут цирк, когда пивная рядом!
—    Купи, гражданочка, по своей цене отдам. Один рубль!
—    Еще не хватало, не по своей цене, алкоголик ты есть неисправимый! Говорю тебе, с базара иду, с веником!
—    Ну и что? Там вешалка есть, сдашь свой веник... Купи билетик мой лишний... Гражданочка, умоляю...

И вот это «умоляю» вдруг проняло Веру. Она посмотрела на толчею у цирка, подумала о том, что ни разу и жизни не была в цирке и, может, уж и не доведется. Она махнула рукой — была не была, вынула новенький хрустящий рубль из маленького кошелечка и сказала:

—    Твоя взяла! Иди. пропивай, бедолага!..
Вешалка была почти пуста в этот осенний день. Несколько старых плащей да пара зонтиков.... Вера не доверила свой драгоценный веник вешалке и прошла с ним в зал. Место ее оказалось очень хорошим. Не высоко, не низко, зато в самом центре и первое от прохода. Ока аккуратненько положила веник под стул, да так, чтобы ногой асе время его ощущать — небось не стащат!

В антракте тетя Вера переживала совершенно новое, никогда не изведанное счастье. Ей и привидиться во сне не могло то, что она увидела. Сердце ее замирало, разрывалось от страха. Она исходила восторгом и удивлением. Бывает же такое на свете!.. Когда ее сосед сказал: «Так себе программка, бывали и получше!" — она хотела спорить, защищать это открывшееся ей чудо, но не посмела. Она была в цирке первый раз в жизни. Ей не с чем сравнивать. А вдруг и вправду все это может быть еще лучше...

Дрессированные животные вызывали у нее такое умиление, что слезы сами наворачивалось на глаза. Непостижимыми казались трюки, выполняемые медведями и собаками, голубями и слонами. Больше всего ей понравились танцующие белые лошади с пышными султанами.

Вера Ивановна предвкушала удовольствие от одного того, как она будет своим соседям рассказывать о цирке. Ведь они, пожалуй, тоже не знают этого прекрасного места...

Рыжий клоун смешил публику до колик. Хохотали все — и стар, и млад Вера всплескивала руками, закрывала глаза, складывалась в смехе вдвое. Ведущий программу, рассердившись наконец на озорство клоуна, громогласно объявил:

—    На коленях будешь просить прощения! На колени!..

И вдруг... произошло что-то совершенно непонятное... Кто-то толкнул Веру Ивановну, сел ей на колени. Яркий свет ослепил ее. Кто-то гладил ее по голове и что-то орал ей в самое ухо... Она судорожно, ничего не понимая, спихивала с колон нахала, слепящий прожектор мешал ей рассмотреть его... Зал умирал от хохота... И вдруг Вера поняла, что на коленях у нее сидит рыжий клоун, он измазал ее жирной краской, целуя ее, она услышала, что он кричит на весь зал:
—    Прости меня, на коленях прошу!.. Прости, бабуся!..

«Ах, нахал! Ах, подлец!.. Сейчас я тебе такую бабусю покажу, родной матери не узнаешь!» Вера с трудом вытащила из под стула веник и начала лупить наглеца.

—    Смейся, смейся!.. Я тебе посмеюсь!..

Клоун закрывал голову руками и вопил на весь зал противным голосом:

—    Я ошибся!.. Это но бабуся! Это чья-то теща!.. Уймите ее, простите меня!.. Я хороший! Я рыжий!.. На коленях прошу простить меня!..

Он исчез так же внезапно, как и появился, а Вера, красная, растрепанная, отдуваясь, растерянно и смущенно оглядывалась. Из нее нечленораздельно вылетало:

—    Ух ты!.. Это надо же!.. Скажите пожалуйста!..

Все на нее смотрели, смеялись, а мужчина, сидящий впереди, сказал маленькому мальчику, не сводящему с Веры восторженных глаз:

—    Это тоже артистка. Подсадка называется...
—    Какая еще подсадка? — возмутилась Вера.
— Сами вы подсадка! Нашел подсадку!.. Психи все какие-то! Цирк! Кино!..

И всо жо этот инцидент не омрачил настроения Веры. Представлением она осталась очень довольна и так и не смогла себе представить, что оно может быть еще лучше.

Когда она вместо с густой толпой выходила из зала по узенькому проходу, к ней подошла женщина в специальной форме — она торговала программками и усаживала зрителей на места — и сказала:

—    Гражданочке, пройдите со мной... Вас очень просят...

И Вера почему-то даже не спросила, кто просит, зачем, и пошла за этой женщиной, поймав на себе взгляд мужчины с мальчиком. Теперь уж он был, конечно, уверен — она «подсадка».

В ярко освещенной комнате было много народу. К Вере подошел низенький мужчина в свободной курточке, он вытирал лицо большим красным полотенцем. Он протянул тете Вере руку:

—    Ради бога, простите меня!.. Разрешите мне все объяснить вам... Как ваше имя-отчество?..

И Вера неожиданно узнала в нем веселого рыжего клоуна, который так бесцеремонно вел себя у нее на коленях. И она сразу застеснялась веника, который стал мешать; она прижимала его к груди, стараясь сжать его пышную сторону, похожую на балалайку.

К ней подошел еще один мужчина, тоже улыбнулся.

Откройте нам секрет, Вера Ивановна, где вы взяли билет на это место?

—    Какой же это секрет? — растерянно сказала Вера. — Никакого секрета. За рубль купила у одного пьянчужки, прямо около входа... Умолял...

—   Taк и есть! Больше на порог его не пускать!..
—    Простите меня, — снова сказал клоун, милый и даже красивый без своего смешного наряда и грима, — на этом месте всегда сидит специальный человек, а я не разглядел... Еле дедусю на бабусю сменил...
—    Подсадка? — догадалась Вера.

—    А вы откуда знаете?
—    Это меня так один назвал... Но я-то не подсадка...
—    Вера Ивановна, вы замечательно сыграли роль подсадки. Вы очень помогли нам. Скажите, вы не согласились бы еще раз прийти на это же самое место, с этим же веником и сделать то, что вы сделали сегодня?

Вера растерянно оглядывала людей в комнате, а они улыбались ей.

—    Я, конечно, могу... Мне не трудно — Но я могу только в воскресенье... Когда свободная...
—    Речь идет именно о воскресном представлении...Если бы вы согласились, вы бы очень нас выручили...
—    Я не знаю, как выйдет... Это все так неожиданно...
—    Отлично выйдет! Ждем вас в воскресенье, ровно в двенадцать часов дня. В кассе на вашу фамилию будет оставлен билет на это же место... Наш Михаил Петрович уже привык к этому месту... Можете прихватить и свой веник, это так непосредственно... И мы вам за это заплатим...

—    Нет уж, — сказала Вера. — Какая же это подсадка, если все, как было. А вдруг, кто второй раз придет? Или дети, они сразу догадаются. Нет уж. — Я приду так, чтобы меня никто не узнал... И денег мне не надо. Только билет, разве, да и то я могу купить. Рубль найду, не разорюсь...

В полдень через неделю она сидела на знакомом месте, ей не верилось, что она снова в цирке, и не просто случайный зритель, нет, она свой человек, помощница, это ей на колени сейчас сядет веселый рыжий клоун, а она будет его сгонять авоськой, в которой у нее укроп, петрушка и пара маленьких кабачков (вот удача-то— базар рядом с цирком!), еще она сделает так, что клоун собьет с нее шляпку, — вот хохоту будет в цирке!..

Так все и было, и хохот стоял такой, что не слышен был отчаянный голос клоуна. И сама Вера смеялась и сердилась. Она храбро стукнула своей зеленой сумкой клоуна по спине, и, когда он, притворно рыдая, убежал, сказала соседке, водворяя на голову шляпку:

—    Подумать, привязался... Шляпку помял... Нашел бабусю... Мне до пенсии еще три года!..

Соседи сочувственно улыбались, дети глядели на нее с откровенной завистью— вот повезло!..

Воскресное посещение цирка стало ее радостью, ее удовольствием, ее работой. Всю неделю она трудилась на своей родной маленькой галантерейной фабрике, штампуя на старом станочке серые пуговицы. Официально они именовались «мраморные». Станочек ритмично постукивал, пронзительно резко пахло ацетоном, в цехе было сумрачно — он помещался в полуподвале. Но Вера ничего этого не замечала. Она ждала воскресенья. Всю неделю она придумывала себе новый костюм. Нет, не была она модной женщиной, туалетов было маловато в ее фанерном шифоньерчике. Но каждый раз она приходила на представление иной, не такой, как в прошлое воскресенье. Больше всего она боялась, что ее узнают, догадаются, что она «подсадка». И еще боялась, что кто-нибудь из знакомых увидит.»

Она меняла прическу и шляпки (просила даже у соседок), красила губы и подводила брови, чего никогда не делала в жизни, брала с собой то зонтик, то хозяйственную сумку, то книгу. Однажды она пригласила соседского внука Сереженьку. Когда Михаил Петрович бросился к ней на колени, Сереженька тоже стал его отпихивать, барабанить своими кулачками по его бокам, кричать:

—    Уйди, не обижай тетю Веру!

Вышло все удивительно натурально.

Веру Ивановну похвалили за выдумку. Просили еще раз привести Сереженьку, но она знала меру. Не могло же быть второй такой случайности, чтобы клоун снова выбрал именно се для своей шутки... Сереженька, захлебываясь, рассказывал дома о том, как он видел клоуна совсем рядом, как тот целовал тетю Веру, как он, Сережа, спасал ее. И все ахали и смеялись, и все верили, что это чистая случайность. И билеты, Вера сказала, случайно дали на работе, и Сереженьку прихватила случайно, подружка забюллетенила. А больше и не с кем ей идти, никого у Веры близких нет...

Висит у нее на стене портрет безусого мальчишки в военной пилотке. Фотография плохонькая, увеличенная с маленькой, старой, мутной... Двадцать два года было Ване, когда он погиб в сорок первом под Вязьмой. И Вере было столько жо, невесте его—

И Ваня навсегда остался молодым и безусым, а Вера старела, годы прибавлялись и прибавлялись. И теперь, если кто войдет в комнату, оглядит немудреную обстановку, обведет взглядом стены, обязательно спросит:

—    «Сын?..
—    Сын! — кивнет Вера Ивановна.

Так время распорядилось, что двадцатилетний Ваня стал сыном пятидесятилетней Веры... Незаметно пролетели годы, и теперь уж это все не имело значения. Все это было в другой жизни — молодая Вера и молодой Ваня и их любовь...

И все шло хорошо. Но только однажды Вера пришла после представления за кулисы к Михаилу Петровичу и сказала:

—    Больше мне пока не надо приходить... Вы не подумайте, я и рада бы, вы водь знаете, как я цирк полюбила... Сегодня меня, как тогда, в первый раз, назвали подсадкой... Приметили, стало быть, или чего упустила я... Михаил Петрович, миленький, вы не обижайтесь, но ведь главное в нашем деле, чтобы никто не знал, кто я есть... Может, немного погодить надо... Все равно уж цирк скоро закроется. А с осени я снова приду... Придумаем что-нибудь славное. — Я за лето волосы отпущу, прически можно будет менять...

—    Дорогая Вера Ивановна, да вы настоящая артистка! Я понимаю вас, отдохните, успокойтесь... А с осени мы с вами в цирке такой номер отгрохаем!.. Костюмы будете подбирать в костюмерной... Оформим вас, жалованье положим...
—    Это-то ни к чему... Мне до пенсии всего два годика... Тогда, если уж пожелаете, я хоть каждый день буду с вами...
—    Вы даже не представляете, как вы всех нас, а главное меня выручаете...  Отдыхайте, набирайтесь сил, а с осени — за работу!

Он крепко пожал ей руку.

—    Итак, до нового сезона!

И Вера улыбнулась ему благодарно и радостно.

оставить комментарий