До уровня всеобщих сил
Начну с цитаты: «Когда мы видим боязливо скорчившегося, униженно гнущего спину индивида, мы невольно осматриваемся, сомневаясь в своем существовании и опасаясь, как бы не затеряться.
Но видя бесстрашного акробата в пестрой одежде, мы забываем о себе, чувствуем, что мы как бы возвышаемся над собой, достигая уровня всеобщих сил и дышим свободнее».
Эти слова принадлежат Карлу Марксу. Он верно передал самый дух циркового искусства: бесстрашный акробат в пестрой одежде помогает нам возвыситься над собой и достигнуть уровня всеобщих сил. Но если это так — согласитесь, что мы имеем дело с искусством, по своей общественной и художественной значимости не уступающим ни театру, ни кино, ни музыке, ни живописи. Но все же думается, что Маркс говорил об идеальном акробате, в действительности совсем не каждый представитель этой профессии помогает нам достигнуть уровня всеобщих сил.
И здесь возникает первая и, может быть, самая существенная проблема советского цирка: доведение отдельных номеров и целых представлений до степени подлинного искусства, до уровня высокого художества. А это значит, что цирк требует от своих деятелей умения создавать образы, мыслить образами, оказывать образными, то есть художественными средствами воздействие на тех, кто обращается к его искусству. Поэтому главная задача режиссеров, художников, композиторов заключается в том, чтобы помогать артистам находить, утверждать и раскрывать определенные образы. Ибо талантливый артист был, есть и будет главным героем циркового представления. И мы ходим в цирк для того, чтобы в первую очередь любоваться его мастерством, становящимся искусством. Задача же режиссера, художника, композитора, циркового администратора — поставить артиста в максимально благоприятные творческие условия.
Говорят, что основным «строительным» материалом циркового номера являются трюки. Это верно. Но сам по себе трюк еще вне искусства. Искусство требует одухотворения и вдохновения, а главное — оно утверждает образный строй мысли. В театре, в кино и в цирке актер должен уметь зажить жизнью своего героя, перевоплотиться в него. Конечно, такому перевоплощению могут способствовать костюм, грим, сценические аксессуары, но главное — это умение внутренне перевоплотиться в образ. И лучшие цирковые артисты этого добиваются. Дело здесь не в сюжетных сценках, хотя и они могут быть, дело не в бытовых характерах — кстати, в цирке их трудно создавать. Главное — это создание обобщенных характеров, раскрывающих сущность людей и времени, в котором эти люди живут.
Нельзя не любоваться жонглерским номером Нази Ширай, и не только потому, что техника артистки великолепна, но и потому, что в каждом ее движении, в каждом жесте, в глазах, во всем облике заключены и женская застенчивость и уверенность в своих силах. Одетая в национальный армянский костюм, выступающая под национальную музыку, использующая стилизованный реквизит, Нази Ширай в то же время современна. В ее героине нет рабской покорности, нет красивости олеграфического Востока. Наоборот, в ней присутствует та уверенность в своих силах, которая присуща людям нашего времени. Владимир Довейко воплощает все лучшее, что есть в спорте, он играет идеального спортсмена, и исполняемые им рекордные трюки естественны и закономерны — они сливаются со всем его образом, являются как бы частью его.
Артистка Р. ПОЛОВНЕВА
Юрий Мандыч создал новые конструкции для воздушного полета. Эти конструкции дают возможность показать артиста в воздухе в максимально благоприятных условиях. Тело, затянутое в трико, просматривается в сфере купола со всех сторон и предстает в широком разнообразии положений и особой красоте. Артист демонстрирует победу человека над воздушным пространством и страхом. Находясь в воздухе, исполняя головокружительные кунстштюки, он как бы побеждает земное притяжение. Вот это соединение самой высокой техники с человеческой красотой, с умением перевоплощаться в образ, зажить жизнью образа и составляет сущность цирка, и в первую очередь советского цирка, становящегося со все большей очевидностью подлинным искусством и приближающегося к тому идеалу, о котором говорил Маркс.
Полагаю, что именно эта сторона цирка особенно привлекательна для современных зрителей, и именно она производит наибольшее впечатление, когда наш цирк гастролирует за рубежом. Но здесь необходимо сказать о том, что артистизм, художественность, образное начало присущи далеко не всем исполнителям, подвизающимся на цирковой арене. Иным всего этого не хватает, а у иных и вовсе отсутствует. Отсутствие артистизма приводит к тому, что некоторые цирковые представления становятся однообразными, скучными и даже раздражающими зрителей. В самом деле: круг цирковых жанров при всей его широте все-таки ограничен. Мы из года в год смотрим акробатов, гимнастов, наездников, жонглеров, эквилибристов, дрессировщиков.
Позволю провести параллель с музыкой. Если несколько талантливых пианистов будут исполнять одни и те же вальсы Шопена, то каждый из них окрасит музыку своей особой художественной манерой исполнения. И из-за этого каждый музыкант принесет слушателям новое художественное наслаждение. Ну, а если те же вальсы станут играть ремесленники? Тогда третьего пианиста слушать будет трудно, а пятого — невыносимо, потому что ничего нового, отличного от того, что уже было, мы не услышим.
Так и в цирке можно еще и еще раз смотреть жонглеров А. Кисса, Н. Ольховикова или труппу Аберт, джигитов Зариповых, эквилибристов Р. и Ю. Половневых, потому что каждое их выступление несет нечто новое, ибо это выступление артистов, а это значит — оно эмоционально и наполнено вдохновением, а вдохновение всегда заражает. А бывает, что мы видим на арене разных жонглеров, но с тем же реквизитом, с теми же приемами, а главное — с тем же равнодушием подбрасывающих свои мячи и палочки. И здесь кончается искусство и начинается ремесло — вещь тоже почетная, но более пригодная для занятий сапожным или парикмахерским делом.
Воздушные гимнасты НАДЕЖДА и ВЛАДИМИР КАНАРСКИЕ. Фото Е. САВАЛОВА
Проблема цирка как искусства сегодня встает особенно остро, ибо зрители эстетически выросли. Теперь все реже можно встретить тех, кто поражается просто тому, что человек умудряется сохранять равновесие на проволоке, или что он научил собаку ходить на передних лапах. Конечно, какое-то особое цирковое «чудо» может и сегодня вызвать восторги. Но «чудо» приобретает особую силу, когда оно связывается с образной сущностью артиста. Кстати, разве артист, ходящий по проволоке, демонстрирует такое уж чудо? А может быть это скорее цирковой трафарет? А если исполнитель еще действует вне образа, главным образом стремясь удивить самим фактом хождения, то сегодня это совсем не звучит.
То, о чем здесь пишется, имеет прямое и особое отношение к клоунам. Ибо артист, выступающий в амплуа клоуна, вне образа кажется совсем невозможен. Хотя, как это ни странно, есть и такие. Просто-напросто некто рядится в костюм почуднее, делает нос грушей и со всего размаха падает на манежные опилки, благо они мягче, чем деревянный пол. И такой — уж не знаю, как его назвать — персонаж думает, что он смешит зрителей, хотя на самом деле вызывает жалость и недоумение.
Настоящие клоуны — всегда характеры: Карандаш, Олег Попов, Акрам Юсупов, Юрий Никулин, Михаил Шуйдин, Леонид Енгибаров, Андрей Николаев, Онисим Савич, Василий Мозель, Константин Берман, Борис Вяткин, Роман, Михаил и Александр Ширманы. В клоунских характерах названных артистов присутствуют, выраженные ярче или бледнее, бытовые и психологические черты. Собственно, наличие у наших клоунов характеров, а это значит определенной логики поведения, поразило зарубежных зрителей. За границей большинство клоунов давно создали неподвижные маски, они механически показывают различные фортели. И от этого искусство клоунады стало однообразным и перестало быть смешным.
Клоуны, во всяком случае зачастую, положительные персонажи. И вот почему, на первый взгляд, неловкие, неуклюжие и даже недалекие, они на поверку оказываются и умны, и смелы, и ловки. Зрители смеются не только и даже не столько над клоунами, сколько с клоунами. Последнее обстоятельство очень существенно. Так как, если клоун указывает зрителям на то, над чем следует смеяться, значит, он сам должен быть и умен, и образован, и остроумен. В противном случае зрители только пожмут плечами в ответ на призыв клоуна смеяться вместе с ним.
У нас имеются великолепные мастера комического, например, Енгибаров. Он воплощает современного молодого человека, немножко изломанного и манерного, о котором иногда говорят: стиляга. А когда мы в это почти поверили, артист обнаруживает такое физкультурное мастерство и такую душевную наполненность, что это потрясает. И мы вместе с клоуном смеемся сами над собой: здорово он нас провел. И тут же думаем: а может быть, и у других молодых людей за эксцентрической внешностью также скрывается большое содержание. В тысячный раз мы убеждаемся: нельзя о человеке судить по наружности.
Конечно, можно было бы рассказать и о других талантливых клоунах, каждый из них — индивидуальность. Но вот чего нашей клоунаде не хватает, так это подлинной злободневности, стремления отразить текущие злобы дня, хотя в общем клоунаде это вполне свойственно. И привести в доказательство этого примеры, взятые из истории цирка, не так-то уж сложно. Впрочем, иногда клоуны острят и на международные и на внутренние темы. Беда в том, что их остроты зачастую повторяют давно известные истины или скользят по поверхности явлений, отличаются иллюстративностью. Писатель или актер, раздумывающий о современном репертуаре, должен найти если не новую тему, то хотя бы новый ракурс раскрытия старой темы. Он должен сообщить зрителям нечто для них интересное, только в этом случае клоунада будет иметь настоящий успех.
И тематические представления — их называют пантомимами — могут быть очень разными по содержанию и форме. В таких представлениях все может быть: бушевать вода, гореть и рушиться дома, лошади брать препятствия, а слоны танцевать или таранить крепости. Но совершенно обязательно, чтобы спектакли ставили и решали важные вопросы жизни. Решали, а опять-таки не иллюстрировали, как это, например, случилось в пантомиме «Приключение поводыря с медведем» Н. Зиновьева и Н. Эрдмана. Здесь в эпизодах пьесы показывались те или другие случаи из жизни циркового артиста, который в конце концов становился знаменитым дрессировщиком медведей. Но даже не было попытки раскрыть характер этого персонажа. И строить пантомимы следует, используя в первую очередь не театральные, а цирковые приемы, то есть трюки. Пантомима — один из самых романтических цирковых жанров, и то, что она редко присутствует на наших манежах, не может не огорчать.
И все-таки — вот приходим мы в цирк и ждем «чуда». Того, чтобы акробат в пестрой одежде сделал нечто удивительное, невероятное. В цирке мы хотим видеть могущество человека — хозяина жизни, хозяина природы.
В цирке есть манеж, покрытый опилками и ковром, лестницы, шесты, трапеции, лошади, львы, слоны, обезьяны. Но главное в нем Человек-Артист. И он превращает благодаря чуду своего таланта и труда цирковое представление в волшебство. И мы любуемся тем, что происходит на арене, кричим «браво» и бросаем к ногам артистов цветы и наши восхищения.
И коли речь идет о советском цирке, то здесь чудо мастерства и искусства, о котором говорил Маркс, доведено до высоких ступеней. И поэтому он — лучший в мире.
Ю. ДМИТРИЕВ, доктор искусствоведения
Журнал Советский цирк. Май 1967 г.
оставить комментарий