До уровня всеобщих сил

Начну с цитаты: «Когда мы видим боязливо скорчившегося, униженно гнущего спину индивида, мы невольно осматриваемся, сомневаясь в своем существовании и опасаясь, как бы не затеряться.

Но видя бесстрашного акробата в пестрой одежде, мы забываем о себе, чувствуем, что мы как бы возвышаемся над собой, достигая уровня всеобщих сил и дышим свободнее».

Эти слова принадлежат Карлу Марксу. Он верно передал самый дух циркового искусства: бесстрашный акробат в пестрой одежде помогает нам возвыситься над собой и до­стигнуть уровня всеобщих сил. Но если это так — согласи­тесь, что мы имеем дело с искусством, по своей обществен­ной и художественной значимости не уступающим ни теат­ру, ни кино, ни музыке, ни живописи. Но все же думается, что Маркс говорил об идеальном акробате, в действительно­сти совсем не каждый представитель этой профессии помо­гает нам достигнуть уровня всеобщих сил.

И здесь возникает первая и, может быть, самая сущест­венная проблема советского цирка: доведение отдельных номеров и целых представлений до степени подлинного искусства, до уровня высокого художества. А это значит, что цирк требует от своих деятелей умения создавать обра­зы, мыслить образами, оказывать образными, то есть худо­жественными средствами воздействие на тех, кто обращает­ся к его искусству. Поэтому главная задача режиссеров, художников, композиторов заключается в том, чтобы помо­гать артистам находить, утверждать и раскрывать опреде­ленные образы. Ибо талантливый артист был, есть и будет главным героем циркового представления. И мы ходим в цирк для того, чтобы в первую очередь любоваться его мастерством, становящимся искусством. Задача же режиссе­ра, художника, композитора, циркового администратора — поставить артиста в максимально благоприятные творческие условия.

Говорят, что основным «строительным» материалом цир­кового номера являются трюки. Это верно. Но сам по себе трюк еще вне искусства. Искусство требует одухотворения и вдохновения, а главное — оно утверждает образный строй мысли. В театре, в кино и в цирке актер должен уметь зажить жизнью своего героя, перевоплотиться в него. Конеч­но, такому перевоплощению могут способствовать костюм, грим, сценические аксессуары, но главное — это умение внутренне перевоплотиться в образ. И лучшие цирковые артисты этого добиваются. Дело здесь не в сюжетных сцен­ках, хотя и они могут быть, дело не в бытовых характерах — кстати, в цирке их трудно создавать. Главное — это создание обобщенных характеров, раскрывающих сущность людей и времени, в котором эти люди живут.

Нельзя не любоваться жонглерским номером Нази Ширай, и не только потому, что техника артистки великолепна, но и потому, что в каждом ее движении, в каждом жесте, в глазах, во всем облике заключены и женская застенчи­вость и уверенность в своих силах. Одетая в национальный армянский костюм, выступающая под национальную музы­ку, использующая стилизованный реквизит, Нази Ширай в то же время современна. В ее героине нет рабской покорности, нет красивости олеграфического Востока. Наоборот, в ней присутствует та уверенность в своих силах, которая присуща людям нашего времени. Владимир Довейко воплощает все лучшее, что есть в спорте, он играет идеального спортсмена, и исполняемые им рекордные трюки естественны и закономерны — они сливаются со всем его образом, являются как бы частью его.

Артистка Р. ПОЛОВНЕВА

Юрий Мандыч создал новые конструкции для воздушного полета. Эти конструкции дают возможность показать арти­ста в воздухе в максимально благоприятных условиях. Тело, затянутое в трико, просматривается в сфере купола со всех сторон и предстает в широком разнообразии положений и особой красоте. Артист демонстрирует победу человека над воздушным пространством и страхом. Находясь в воздухе, исполняя головокружительные кунстштюки, он как бы по­беждает земное притяжение. Вот это соединение самой высо­кой техники с человеческой красотой, с умением перевопло­щаться в образ, зажить жизнью образа и составляет сущность цирка, и в первую очередь советского цирка, становя­щегося со все большей очевидностью подлинным искусством и приближающегося к тому идеалу, о котором говорил Маркс.

Полагаю, что именно эта сторона цирка особенно привле­кательна для современных зрителей, и именно она произ­водит наибольшее впечатление, когда наш цирк гастроли­рует за рубежом. Но здесь необходимо сказать о том, что артистизм, худо­жественность, образное начало присущи далеко не всем исполнителям, подвизающимся на цирковой арене. Иным всего этого не хватает, а у иных и вовсе отсутствует. Отсут­ствие артистизма приводит к тому, что некоторые цирковые представления становятся однообразными, скучными и даже раздражающими зрителей. В самом деле: круг цирковых жанров при всей его широте все-таки ограничен. Мы из года в год смотрим акробатов, гимнастов, наездников, жонглеров, эквилибристов, дрессировщиков.

Позволю провести параллель с музыкой. Если несколько талантливых пианистов будут исполнять одни и те же валь­сы Шопена, то каждый из них окрасит музыку своей особой художественной манерой исполнения. И из-за этого каждый музыкант принесет слушателям новое художественное наслаждение. Ну, а если те же вальсы станут играть ремеслен­ники? Тогда третьего пианиста слушать будет трудно, а пятого — невыносимо, потому что ничего нового, отличного от того, что уже было, мы не услышим.

Так и в цирке можно еще и еще раз смотреть жонглеров А. Кисса, Н. Ольховикова или труппу Аберт, джигитов Зариповых, эквилибристов Р. и Ю. Половневых, потому что каж­дое их выступление несет нечто новое, ибо это выступление артистов, а это значит — оно эмоционально и наполнено вдохновением, а вдохновение всегда заражает. А бывает, что мы видим на арене разных жонглеров, но с тем же ре­квизитом, с теми же приемами, а главное — с тем же равно­душием подбрасывающих свои мячи и палочки. И здесь кончается искусство и начинается ремесло — вещь тоже почетная, но более пригодная для занятий сапожным или парикмахерским делом.

Воздушные гимнасты НАДЕЖДА и ВЛАДИМИР КАНАР­СКИЕ. Фото Е. САВАЛОВА

Проблема цирка как искусства сегодня встает особенно остро, ибо зрители эстетически выросли. Теперь все реже можно встретить тех, кто поражается просто тому, что чело­век умудряется сохранять равновесие на проволоке, или что он научил собаку ходить на передних лапах. Конечно, ка­кое-то особое цирковое «чудо» может и сегодня вызвать восторги. Но «чудо» приобретает особую силу, когда оно свя­зывается с образной сущностью артиста. Кстати, разве артист, ходящий по проволоке, демонстрирует такое уж чу­до? А может быть это скорее цирковой трафарет? А если исполнитель еще действует вне образа, главным образом стремясь удивить самим фактом хождения, то сегодня это совсем не звучит.

То, о чем здесь пишется, имеет прямое и особое отношение к клоунам. Ибо артист, выступающий в амплуа клоуна, вне образа кажется совсем невозможен. Хотя, как это ни стран­но, есть и такие. Просто-напросто некто рядится в костюм почуднее, делает нос грушей и со всего размаха падает на манежные опилки, благо они мягче, чем деревянный пол. И такой — уж не знаю, как его назвать — персонаж думает, что он смешит зрителей, хотя на самом деле вызывает жалость и недоумение.

Настоящие клоуны — всегда характеры: Карандаш, Олег Попов, Акрам Юсупов, Юрий Никулин, Михаил Шуйдин, Леонид Енгибаров, Андрей Николаев, Онисим Савич, Васи­лий Мозель, Константин Берман, Борис Вяткин, Роман, Ми­хаил и Александр Ширманы. В клоунских характерах названных артистов присутствуют, выраженные ярче или бледнее, бытовые и психологические черты. Собственно, на­личие у наших клоунов характеров, а это значит определен­ной логики поведения, поразило зарубежных зрителей. За границей большинство клоунов давно создали неподвижные маски, они механически показывают различные фортели. И от этого искусство клоунады стало однообразным и пере­стало быть смешным.

Клоуны, во всяком случае зачастую, положительные пер­сонажи. И вот почему, на первый взгляд, неловкие, неуклю­жие и даже недалекие, они на поверку оказываются и умны, и смелы, и ловки. Зрители смеются не только и даже не столько над клоунами, сколько с клоунами. Последнее обстоятельство очень существенно. Так как, если клоун указывает зрителям на то, над чем следует смеяться, значит, он сам должен быть и умен, и образован, и остроумен. В противном случае зрители только пожмут плечами в ответ на призыв клоуна смеяться вместе с ним.

У нас имеются великолепные мастера комического, на­пример, Енгибаров. Он воплощает современного молодого человека, немножко изломанного и манерного, о котором иногда говорят: стиляга. А когда мы в это почти поверили, артист обнаруживает такое физкультурное мастерство и такую душевную наполненность, что это потрясает. И мы вместе с клоуном смеемся сами над собой: здорово он нас провел. И тут же думаем: а может быть, и у других моло­дых людей за эксцентрической внешностью также скры­вается большое содержание. В тысячный раз мы убеждаем­ся: нельзя о человеке судить по наружности.

Конечно, можно было бы рассказать и о других талант­ливых клоунах, каждый из них — индивидуальность. Но вот чего нашей клоунаде не хватает, так это подлинной злобо­дневности, стремления отразить текущие злобы дня, хотя в общем клоунаде это вполне свойственно. И привести в до­казательство этого примеры, взятые из истории цирка, не так-то уж сложно. Впрочем, иногда клоуны острят и на меж­дународные и на внутренние темы. Беда в том, что их остроты зачастую повторяют давно известные истины или скользят по поверхности явлений, отличаются иллюстратив­ностью. Писатель или актер, раздумывающий о современ­ном репертуаре, должен найти если не новую тему, то хотя бы новый ракурс раскрытия старой темы. Он должен сооб­щить зрителям нечто для них интересное, только в этом случае клоунада будет иметь настоящий успех.

И тематические представления — их называют пантоми­мами — могут быть очень разными по содержанию и форме. В таких представлениях все может быть: бушевать вода, гореть и рушиться дома, лошади брать препятствия, а слоны танцевать или таранить крепости. Но совершенно обяза­тельно, чтобы спектакли ставили и решали важные вопро­сы жизни. Решали, а опять-таки не иллюстрировали, как это, например, случилось в пантомиме «Приключение пово­дыря с медведем» Н. Зиновьева и Н. Эрдмана. Здесь в эпи­зодах пьесы показывались те или другие случаи из жизни циркового артиста, который в конце концов становился знаменитым дрессировщиком медведей. Но даже не было попытки раскрыть характер этого персонажа. И строить пантомимы следует, используя в первую оче­редь не театральные, а цирковые приемы, то есть трюки. Пантомима — один из самых романтических цирковых жан­ров, и то, что она редко присутствует на наших манежах, не может не огорчать.

И все-таки — вот приходим мы в цирк и ждем «чуда». Того, чтобы акробат в пестрой одежде сделал нечто удиви­тельное, невероятное. В цирке мы хотим видеть могущество человека — хозяина жизни, хозяина природы.

В цирке есть манеж, покрытый опилками и ковром, лестницы, шесты, трапеции, лошади, львы, слоны, обезьяны. Но главное в нем Человек-Артист. И он превращает благо­даря чуду своего таланта и труда цирковое представление в волшебство. И мы любуемся тем, что происходит на арене, кричим «браво» и бросаем к ногам артистов цветы и наши восхищения.

И коли речь идет о советском цирке, то здесь чудо мастер­ства и искусства, о котором говорил Маркс, доведено до высоких ступеней. И поэтому он — лучший в мире.
 

Ю. ДМИТРИЕВ, доктор искусствоведения

Журнал Советский цирк. Май 1967 г.

оставить комментарий