Два Милоша Хакена
Больше двух недель длился в Бухаресте III Международный фестиваль театров кукол. Немалое место (да и немало мест) заняли на этом конкурсе артисты эстрады.
Члены международного жюри, неодобрительно отзывавшиеся подчас не только о «засилии» фестиваля эстрадой, но и об излишней «эстрадности» многих театральных спектаклей, «вынуждены» были присудить им несколько премий. Аплодисментами встретили участники заключительного вечера фестиваля решение жюри о присуждении премий: «За лучшее сольное выступление» — мастеру французской эстрады Жилю, «За техническую изобретательность» — известному французскому артисту и путешественнику Филиппу Жанти, «За исполнительское мастерство» — чехословацкому кукольнику Милошу Хакену.
Разные пути привели на эстраду этих — таких не похожих друг на друга — людей. Стремление показать детям настоящее искусство, борьба с сентиментально-фальшивыми, дидактическими спектаклями для малышей сделали Жиля большим артистом, умным, изобретательным режиссером. Четырехлетние поиски по всем странам света материалов о развитии театра кукол помогли организатору знаменитой «Экспедиции Александр» — Филиппу Жанти остановиться на окончательном выборе профессии: исследователь стал артистом. Милош Хакен — кукольник по профессии и, как говорят, по опыту работы. Он признанный мастер одного из известнейших чешских театров «S+Н»— Спейбла и Гурвинека. Артистом эстрады Хакен стал потому, что сегодняшний кукольный театр не дает ему достаточно глубокого и острого репертуара. Однако, как показал фестиваль, сам художник еще не нашел себя, не определил до конца своей гражданственной позиции в искусстве. Вокруг двух эстрадных номеров пражского кукольника разгорелось особенно много творческих споров.
О том, какое впечатление произвел Милош Хакен на участников III Международного фестиваля, мы попросили рассказать члена советской делегации, кандидата искусствоведения Наталью Смирнову. У Милоша Хакена давно сложилась добрая театральная слава, виртуоз-марионеточник. Настоящий актер. Любит эксперименты. На III Международном фестивале он появился, как артист эстрады. Показал всего два номера — два небольших эстрадных спектакля. Изысканной, придирчивой публике театрального фестиваля угодить было не просто. Но Хакен покорил всех сразу: и сценической свободой, и недюжинным актерским обаянием, и какой-то полудетской застенчивостью, какая бывает у настоящих художников. Знатоки кукольного дела тотчас оценили его волшебные руки и дар властвовать над людьми. Он овладел зрительным залом легко и быстро. В каждом его жесте, даже повороте головы чувствовалась особая, по-мужски строгая грация. Пантомима, которую показывал артист, развивалась с четкой логической последовательностью. Энергичный напор мысли, собранной, динамично и властно выраженной... Еще не кончился номер, а всем вдруг стало ясно: в мире кукольной эстрады открыт новый талант! И вместе с ним в искусство пришла новая тема, появился необычный почерк по-новому выраженного, безупречного мастерства.
Замечу (это очень важно), что в среде кукольников редко даются высокие оценки. Много «средних», меньше «хороших», почти нет «отличных». Наивысшую оценку за три десятилетия получили только три артиста, Сергей Образцов, который впервые в мире увлекательно и талантливо рассказал о людях — смешном, трогательном и трагичном в их жизни — при помощи кукол, а то и «неодетых» рук с двумя полированными шариками на пальцах. Ив Жоли — парижанин, коммунист, который еще в немецком концлагере научился рассказывать о людских заботах и чаяниях, имея в распоряжении несколько палочек и клочков бумаги. Это трагедийный талант: он и сегодня с помощью палок, бумаги и зонтиков повествует со сцены печальные истории о горькой судьбе маленького человека, затерянного в большом мире зла и несправедливости. Сергея Образцова кукольники «титуловали» еще в тридцатые годы, Ива Жоли — в сороковые. В пятидесятые годы к ним присоединился Альбрехт Розер. Он вышел с куклой-марионеткой на открытую эстраду, и в маленьких, внешне беззлобных, но с внутренним сатирическим накалом миниатюрах откровенно рассказал о жизни все, что знал. Его кукольные герои из Федеральной Германии отнюдь не жаловались зрителю, но зритель догадывался, что живется им очень худо. Куклы Розера взывали к человеческой совести.
И вот Милош Хакен, который вывел на эстраду еще одного нового, значительного героя... Впрочем, все так бы и решили, если бы первый номер артиста оказался единственным на фестивале. Но Хакен появился на эстраде вновь. Теперь у него было три партнера: актриса Клара Хакенова и две куклы. И во втором номере по-прежнему покоряла сценическая свобода Милоша Хакена, его недюжинное актерское обаяние... Осталась даже мягкая застенчивость. И в то же время ушло что-то важное. Словно чья-то злая рука оборвала незримый контактный провод между артистом и залом. На сцене стоял Милош Хакен. Это был он, и его там не было. Художник растворился. На сцене был ловкий и равнодушный ремесленник. Упала звезда. Король оказался нищим. Безнадежно нищим духовно. Во втором номере Милоша Хакена, по-своему изящно, мастерски сделанном, тоже присутствовала своего рода талантливость. Но она не распространялась дальше умелой подделки, имитационной похожести на искусство. Я не хочу быть голословной. Взгляните на фотографии. А я попытаюсь с максимально доступной мне ясностью и точностью рассказать о том, что произошло в тот странный вечер, когда мы присутствовали при восхождении и одновременно падении большого артиста.
Начну с первого номера, в котором Милош Хакен был и остается подлинно большим артистом. Название его «Арестанты». На сцену вышли двое: человек в полосатом облачении узника и человечек — пародия на него. Шли рядом. Остановились. Маленький — опрокинутое отражение большого: у одного на груди номер «69», у другого — «96». Они будто бы и не имеют отношения друг к другу. И в то же время маленький—словно тень большого. Человек выжидает. Он готовится к чему-то очень важному. Решительному. Он рвется на свободу. И сознает опасность побега.
Человек и человечек - Милоша Хакена
Лязг металла. Человек вздрогнул... И. будто осенний ветер налетел на малыша. Он трепещет, едва держится на ногах от страха. Большой замер. Потом решился. Маленький оцепенел и отступил. В руках большого напильник. Жутко начать. Потом работа поглощает. Завизжал напильник. Вперед — назад. Раз-два. Десять. Двадцать... Как оглушительны звуки и как торопливо нетерпение. Снова приступ страха. Оба замерли. Лихорадка испуга. Обошлось. И снова — двадцать, сорок, сто движений вперед — назад... Человек выпилил замок. Лицо его меняется: обострены черты. В глазах уже нет страха. Человек почти свободен. А круглые глупые глаза человечка по-прежнему смотрят тупо и вопросительно. Что такое свобода? Человек должен ему ответить. Секунду он размышляет. Потом поднимает маленького человечка и сминает его. И уже нет вопросов, нет мелкого двойника, нет этого — отделившегося и материализованного страха, угодничества перед жизнью. Ничего этого нет. Есть уверенность и свобода!
В поединке боролись двое: человек и человечек. Артист и кукла. Они стояли рядом. И шли как будто рядом. Но каждый жил по-своему. Вы с напряжением следите за ходом событий. Вам и в голову не приходит, что маленький — кукла-марионетка, а в руках у большого — нити, управляющие этой куклой. Человек ни разу не обнаружил зависимости куклы от себя. Напротив. Он пилил (не было ни двери, ни замка, ни напильника — только руки, негромкий звук, да наше воображение). Маленький смотрел на него и реагировал: удивлялся, боялся, ждал. Человек, отвернувшись от куклы, все энергичнее работал. Активнее реагировала и кукла. Но не было в их движениях и намека на синхронность: у каждого свой ритм, свой стиль, свои манеры.
А как же вага? Ведь в руках у артиста должна быть вага— инструмент для управления нитями куклы. Я не боюсь показаться профаном — ваги я не заметила! Словно ее и не было вовсе. Виделись: напильник, замок, ручка двери. А ваги не было. Так филигранна, так мастерски отточена была эта поразительная сцена. Люди в зале волновались. Некоторые смеялись, кое-кто утирал слезы. Многие увидели в этом номере не только тюремного узника. Тема освобождения человека трактовалась артистом свободно, даже полифонично. Освобождение физическое необходимо, если над человеком властвует чужая воля — он в тюрьме. Но решает прежде всего, всегда и во всем — освобождение духовное. Об этом умно, талантливо и отнюдь не назойливо напоминал нам Милош Хакен.
Он и она - Милоша Хакена
Во втором номере все было наоборот. Взгляните на снимок. И вы поймете, как появился Он и как возникла Она. Оба в меру милы, почти элегантны. И оба — никакие. У нее на поводке белый пудель, у него — черный. Псы тянутся друг к Другу. Люди тоже. (Название всему этому «Торжество любви».) Псы бесцеремонны. Люди некоторое время жеманятся и... застывают в поцелуе. Юмора в этом номере нет. Все делается всерьез. А зритель остается ко всему этому равнодушен. Мастерство во втором номере, повторяю, было очень высоким.
И поражало оно здесь, может быть, больше. Потому, что в «Арестантах» мы даже не замечали этого великолепного мастерства, не думали о кукле. А тут с интересом разглядывали собак, прикидывая, из какого материала они сделаны. Удивлялись тому, как хитро управляют собаками люди, и радовались, когда улавливали мягкие, чуть заметные движения их рук. И мы не виноваты — это артисты втянули нас в такое недостойное занятие. Было досадно.
И все-таки, мне думается, можно надеяться, что у победителя фестиваля Милоша Хакена окрепнет свой голос. Он непременно найдет и утвердит себя в главной человеческой теме.
НАТАЛЬЯ СМИРНОВА
Журнал Советский цирк. Декабрь 1965 г.
оставить комментарий