Двадцать шестой час в сутках

3 часть из книги Леонида Бабушкина. Цирк в объективе.

Шло большое заключительное представление в Свердловском цирке.

— Аттракцион «Шар смелости» под руководством и при участии заслуженного артиста РСФСР Петра Маяцкого,— торжественно возвестил инспектор манежа.

Многие свердловчане уже видели захватывающий номер.

В шаре из металлической сетки Маяцкий на мотоцикле начинал выписывать головоломные восьмерки и петли. А на плечах у него двенадцатилетний мальчишка выполнял сложные гимнастические упражнения.

Соль номера заключалась в том, что шар поднимали под купол, нижняя его полусфера уходила вниз, и Маяцкий мчался по внутреннему экватору шара над пустотой.

Внезапно цирк погрузился в темноту. Смолк оркестр.

Затаив дыхание, зрители напряженно следили за бесконечными кругами, описываемыми над их головами тусклым снопиком света от мотоциклетной фары.

Круг. Еще один. Пятый, десятый, двадцатый!

А за кулисами царила паника: электролебедки не работают, нижнюю полусферу поднять нельзя, как нельзя и опустить артистов.

Только через пять минут было включено аварийное освещение.

Шар опустили. Зал рукоплескал. После неоднократных комплиментов артисты оказались, наконец, за кулисами.

Присев на свернутые маты, Маяцкий спросил:

— Ну как, Славка?

— Ноги и руки свинцовые, дядя Петя...

Петр Никифорович положил тяжелую, пахнущую бензином ладонь на кудрявую голову Славика Запашного.

...Под крылом нашего самолета стелется зелено-синий ковер тайги.

Летящий вместе со мной артист цирка Вардо Беньяминов отрывается от иллюминатора:

— Я тебе эту историю не случайно рассказал. Ведь на роль Клода Мишо утвержден Славик Запашный.

Все дело в том, что в Свердловском цирке в то время начался показ нового спектакля «Песня докеров», поставленного режиссером Марком Соломоновичем Местечкиным. Главное управление цирков поручило мне сделать рекламу. Любая информация по поводу этого спектакля вызывает у меня живейший интерес, а тем более полученная от участника представления Вардо Беньяминова.

Содержание «Песни докеров» коротко сводится к следующему. Во французском порту идет погрузка ящиков. Среди докеров распространяет газету «Юманите» маленький газетчик Клод Мишо.

Один из грузчиков роняет ящик. Из него высыпается оружие. Вспыхивает забастовка.

Решительно звучит песня докеров:

Сегодня в доках не дремлют французы,

На вахте мира докеры стоят.

Мы не пропустим военные грузы.

Долой войну! Гоните смерть назад! Среди других участников пантомимы юный Слава Запашный. Он создал своеобразный и запоминающийся образ мальчика-газетчика.

Естественно, что спектакль изобиловал разнообразными трюками, каскадами, акробатическими номерами и смотрелся на одном дыхании.

Как только мы очутились в воздухе, Марк Соломонович сказал:

— Леня, извините, но я страшно устал и буду спать.

Я его извинил и мгновенно уснул сам.

Перед Москвой Местечкин разбудил меня:

— Вы что, прикидываетесь? Я не могу глаз сомкнуть, а он спит сном праведника.

— Конечно, прикидываюсь,— ответил я, освеженный трехчасовым сном.

Я уже знал, как много сил и энергии потратил Местечкин, занимаясь постановкой. Вполне естественно, что он и в самолете еще продолжал жить жизнью своего детища.

Мои творческие муки только начинались, так как в портфеле лежали десятки отснятых фотопленок будущей рекламы.

Спустя недели две с рекламной афиши на прохожих настороженно и сосредоточенно смотрел симпатичный паренек с круглым лицом и завитками буйных волос над высоким, открытым лбом. Вот таким был Слава Запашный.

Мне запомнились слова заслуженного артиста РСФСР Семена Ивановича Арнаутова, воздушного гимнаста, в номере которого выступал и Слава: «Поверьте мне, у этого парня вырастут крылья».

С тех пор я внимательно следил за артистической карьерой Мстислава и вообще за очень интересной, на мой взгляд, семьей Запашных.

Корневищем, давшим соки для богатых побегов, был дед, Сергей Запашный, артист дореволюционного цирка, талантливый и одаренный человек, который мог дирижировать оркестром и блистать на манеже в костюме клоуна.

Он погиб во время первой мировой войны.

Его сын, Михаил, поначалу не имел никакого отношения к цирку. Он работал биндюжником в Ейском порту. Дальнейший путь грузчика определила встреча с Иваном Поддубным, который сам в свое время ворочал мешки и тюки на дебаркадерах Севастополя и Феодосии.

Михаил Запашный начал выступать в цирке в состязаниях борцов под кличкой Орленок.

Позже он вошел в номер «Мильтонс-снайперы», в совершенстве овладел оружием и без промаха поражал цели, одновременно удерживая на голове стрелка-партнера. Этот номер   демонстрировался до самой Великой Отечественной войны.

В 1941 году Михаил ушел на фронт морским пехотинцем. Вернулся с войны инвалидом...

Узнал я о том, что в 1943 году пятнадцатилетний Вальтер и пятилетний Слава Запашные были эвакуированы по Дороге жизни из осажденного Ленинграда. После трех лет разлуки вся семья Запашных встретилась в Саратове.

Здесь я приведу рассказ самого Мстислава.

— Выжили? Уцелели? Ну и хорошо! Чем будем заниматься? На первых порах мы с Вальтером перебирали морковку для животных Юрия Владимировича Дурова. И пусть простят четвероногие артисты нас, изголодавшихся мальчишек из Ленинграда...

Немного окрепли и поднабрались силенок.

Парням, родившимся и выросшим за кулисами цирка, не представлялось иного пути, как путь из гримерной на манеж, под свет прожекторов и шквал восторженных рукоплесканий.

Мы стали разрабатывать номер, который должен был затмить все, что имелось в цирке до нас.

Как бы то ни было, в конце Великой Отечественной войны мы с Вальтером были уже в Ленинграде, где от Ленинградского цирка выступали со своим номером в госпиталях и в воинских частях.

В следующем году нас перевели в колхозный филиал Ленинградского цирка, который, к нашему ужасу, был вскоре расформирован.

Владельцы «потрясающего» номера остались не у дел.

Мы бросились к художественному руководителю Московского цирка Шехту. Шехт разрешил выступить на утреннике.

Наша молодость, трюки, исполняемые в неистовом темпе, привели публику в восторг. Пожилой полковник из первого ряда, грудь которого была увешана таким количеством наград, что казалось, состояла из одних орденов и медалей, аплодировал не только ладонями, но и сиденьем соседнего откидывающегося кресла, что никак не вязалось с его внешним видом.

Это была победа, это был наш триумф!

Двенадцать раз Карандаш выводил меня на поклон. Я не вырывался. Я был счастлив.

Узнали мы с Вальтером, что за вознаграждением морального плана последует вознаграждение и материальное, в котором мы нуждались, откровенно говоря, куда сильнее. Ведь, идя на следующий день в Главное управление цирков, мы никак не могли разделить на двоих только один, имевшийся у нас в наличии, пиджак.

Начальник главка Лебединский долго и добро рассматривал нас сквозь очки.

Нам была установлена высшая по тем временем ставка — по 1300 рублей в месяц и выдана премия — 2000 рублей.

Посмотрев на наш пиджак, Лебединский добавил, что в мастерской главка Вальтеру бесплатно сошьют костюм, а мне — нарядную матроску...

После трехмесячных гастролей по Дальнему Востоку мы возвратились в Москву,— заканчивает рассказ Мстислав.

4 октября 1957 года весь мир облетает сенсационная новость: в Советском Союзе впервые в истории человечества произведен запуск искусственного спутника Земли.

И первым из цирковых артистов на это событие откликается Мстислав Запашный, показывая зрителям новый, оригинальный номер «За спутником», в котором выступает вместе с сестрой Анной.

Среди жокеев-наездников, не один год работавших в цирках с лошадьми, разнеслась весть: Запашный решил партерную акробатику перенести... на спины лошадей!

Мнения знатоков-специалистов разделились.

— Подобное сделать невозможно,— категорично утверждала большая их часть, ссылаясь на авторитет акробата Александрова - Сержа и жокея-наездника Соболевского.— Это пустое прожектерство и утопия,— безапелляционно заявляли они.

Меньшая часть была более осторожна:

— Жизнь не стоит на месте. Цирк тоже...

Запашный же не видел ничего нереального в том, что партерные акробаты смогут выполнять самые сложные упражнения не на опилках арены, а на спинах скачущих лошадей. Но для осуществления этой дерзкой мечты требовались средства.

Руководство цирка, слепо веря мнению авторитетов, наотрез отказало в приобретении лошадей, сопроводив свой отказ недвусмысленной репликой: «Не будем соединять ужа и ежа...»

Но отказ лишь подлил масла в огонь.

В Уссурийске на собственные деньги Мстислав покупает свою первую лошадь. И понравилась она ему не столько пепельной расцветкой и белой волнистой гривой, сколько спиной. Ровной и широкой. Какая и требовалась для работы акробатов.

Здесь сделаю небольшое отступление. Чтобы лошадь могла работать в цирке, ее сначала нужно научить ходить и бегать по арене, по кругу. Занимаются обычно этим два человека. Удерживая животное на лонжах, один бежит рядом с лошадью внутри арены, другой — снаружи. И много нужно иметь физических сил, терпения, выносливости, чтобы выработать у лошади ровный ход.

Следующий этап — приучить лошадей к акробатам, к их движениям и трюкам. Для этого пользуются мешками, туго набитыми сеном, которые наездники, стоя на спинах лошадей, перебрасывают друг другу.

Короче говоря, воспитание лошади для цирка дело не легкое.

А потом начались и тренировки артистов.

Первый удачный трюк. К манежу пригласили всех присутствующих на репетиции и... фотографа.

Лошади идут по кругу. На передней стоит акробат, удерживая на плечах товарища.

Ап! И верхний акробат, делая заднее сальто, приходит точно «в руки» наезднику, стоящему на спине второй лошади!

Трюк запечатлел объектив фотоаппарата. Потом снимок, заверенный подписями очевидцев, был направлен начальнику главка.

Невозможное оказалось возможным!

Было вынесено официальное решение о создании номера «Вольтижеры на лошадях». Впоследствии этот номер был отмечен медалями в Болгарии и во Франции как лучший номер программ.

Новый цирк на проспекте Вернадского. Мстислава Запашного нахожу в артистической уборной. В теплом махровом халате Слава сидит в небольшой комнате, которая легко трансформируется то в спальню, то в кухню, а при некоторой игре воображения — и в гостиную.

— Ну, теперь с неба звезды снимаешь? — шучу я и помахиваю глянцевым буклетом, на лиловой обложке которого четкие строчки: «Аттракцион «К звездам». Руководитель заслуженный артист РСФСР Мстислав Запашный».

— А про жесткую землю не забываю,— смеется Запашный и усаживает меня в кресло, сбросив с него предварительно сверкающую от блесток рубашку.

Слава берет из моих рук буклет и достает авторучку.

— Держи! На память!

Вокруг фотографии бегущие строчки: «Моему старому и вечно молодому другу Леониду Бабушкину. С любовью. Твой М. Запашный».

Смотрю на портрет в овале, смотрю на оригинал... Да, это именно тот человек, первую фотографию которого я сделал 23 года назад. И вместе с тем уже далеко не тот...

К XXIV съезду КПСС Слава создал номер «К звездам».

А накануне XXV съезда выступил с новым «космическим» аттракционом «Союз — Аполлон».

— Значит, от спутника — к стыковке? В ногу идешь, Славик?

— Мне это приятно не только как артисту, но и как секретарю парторганизации. Это без хвастовства. Когда мы «Союз — Аполлон» в США показывали, американцы смотрели номер стоя. Вот как, знай наших! Нил Армстронг, что на Луну летал, мне медаль вручил. А Ван Клиберн аккомпанировал, когда мы рванули «Подмосковные вечера». Впрочем, и недругов там хватало...

В это время дверь в комнату распахивается и на пороге показывается стройная женщина с двумя детьми — мальчиком и девочкой.

Запашный всплескивает руками.

— Вся семья в сборе. Знакомься, моя жена, Долорес. А это наследники и продолжатели.

Я чуть задерживаю крепкую ладонь Долорес:

— Уже имел счастье встречаться. Помню ваш выпускной номер «Оригинальные эквилибристы». И вашего преподавателя Юрия Гавриловича Мандыча помню.

— Все так,— смеется Долорес.— И я вас вспомнила: каждого выпускника фотографировали. Все помню.

Теперь смеюсь и я.

Ребятишки уходят.

— Слава, смотрю я на тебя и диву даюсь, когда ты все успеваешь? — Я начинаю загибать пальцы и перечислять: — За каких-то два десятка лет заслуженным артистом РСФСР ты стал, лауреатом Шестого Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве стал, цирковым режиссером, закончив ГИТИС, стал и стал, вдобавок, мужем красавицы жены и отцом двоих замечательных детей. И номера все новые и новые... Ну открой секрет, где ты берешь время?

— Двадцать пять часов в сутках, да еще я на час раньше встаю...

— Скажи лучше, что ты по шесть дней не вылезаешь из цирка,— перебивает мужа Долорес.— То репетиции, то реквизит, то костюмы, то жратва нашему зверью... А сам на сосисках из буфета перебивается. Хорошо сейчас, дети подросли, с нами работают. А ведь в пеленках и в ползунках он их и не видел.

— Каюсь, не видел... А он вот еще наших зверей не видел. Пойдем со мной.— И Запашный буквально вытаскивает меня из комнаты.

Мы идем различными переходами и оказываемся перед вольером с четырехлетней слонихой Рони.

— Знаешь, ведь Долорес права. Чтобы приручить вот эту Рони, я полтора месяца спал с ней рядом.

Потом он ведет меня к клеткам с тиграми. Кратко поясняет:

— Вася родом с Суматры, Юпитер и Кабира оттуда же. А Ханум и Акбар прибыли из Бенгалии. Тайфун же наш, уссурийский.

Я чувствую, что открывается новая страница в творчестве Запашных. Запашные начинают работать с хищными животными.

И действительно, полгода спустя я видел замечательный аттракцион Мстислава «Слоны и тигры».

А сейчас, предвосхищая мой вопрос, он спрашивает:

— Знаешь, как я вошел первый раз в клетку?

Пятнадцать лет назад в Ивановском цирке шло представление Вальтера Запашного «Среди хищников». Вальтер уже сделал комплимент, когда всегда послушная и спокойная тигрица Багира бросилась на него.

Уже позднее мы поняли, что причиной, вызвавшей гнев и ярость Багиры, стал только что надетый новый костюм Вальтера, к которому тигрица не привыкла и запах которого ее раздражал.

Дрессировщик находился в клетке один. Оружия у него не было.

Народный артист РСФСР Борис Эдер сквозь прутья клетки пытался палкой отвлечь от Вальтера разъяренное животное. Но безуспешно.

И тогда на помощь брату в клетку вбежал Слава.

Вот после того тяжелого случая в клетках с хищными зверями рядом с Вальтером можно было видеть и Мстислава.

Так Мстислав Запашный стал дрессировщиком. Впоследствии родился аттракцион «Слоны и тигры».

2 декабря 1981 года Москва прощалась с народным артистом РСФСР Марком Соломоновичем Местечкиным.

В зрительном зале притушены светильники, печально звучат траурные мелодии, столь непривычные для циркового оркестра. На манеже, в окружении цветов и венков, установлен гроб человека, отдавшего цирку более тридцати лет жизни. А мимо нескончаемой вереницей идут артисты театров и цирков, студенческая молодежь, москвичи и посланцы других городов, знавшие Местечкина или работавшие вместе с ним.

Сегодня арена, где три десятилетия подряд ставились искрометные, брызжущие юмором спектакли и пантомимы, провожала в последний путь их автора, режиссера и постановщика.

Во время траурного митинга на кладбище в Кунцеве я почувствовал, как кто-то крепко, до боли стиснул мою руку.

Я обернулся. Рядом стоял Запашный. Всегда оживленное, полное жизни лицо его осунулось.

— Вот и все... А мы мечтали о «Спартаке»... Поехали ко мне...

Нет, не привык я видеть таким Мстислава. Он то присаживался на тахту, то подходил к книжным полкам и бездумно водил ладонью по коленкоровым корешкам.

— Ведь, кажется, только вчера был этот самый Клод Мишо... Споры, бесчисленные повторы репетиций. Я даже злился на Марка... А как он мне помогал. Особенно в очень для меня трудный момент. Даже ты об этом не знаешь...

На всю жизнь я запомнил фразу,— продолжал Запашный,— оброненную Петром Никифоровичем Маяцким: «В жизни артиста и не такое бывает». Это когда мы гоняли в «Шаре смелости» и в цирке отключился свет.

И действительно, в жизни моей было всякое.

На детском утреннике какой-то пострел испугал лошадь, я сорвался и оказался под копытами. Драли меня и разъяренные звери. Срывался с трапеций... Сколько сломанных ребер, вывихов, ушибов и травм — не счесть. Но никогда я не распускал нюни, не канючил. Сам выбрал такую работу.

А вот одного случая никогда в жизни себе не прощу. И детям о нем рассказываю, и партнерам младшим.

Слушай, что случилось во время моих гастролей в Токио.

Выступаем во Дворце спорта. Сорок градусов жары в тени. Влажность воздуха — 98 процентов. После выступления костюмы выжимать приходилось.

В таких условиях перед каждой работой я обматывал детали аппарата сухим фитилем, чтобы руки не соскользнули.

И вот — последнее выступление. Настроение уже чемоданное, и я подумал: отработаю как-нибудь... И не стал готовить аппаратуру.

Я ненавижу недобросовестность. Но вот тебе пример безобразнейшего легкомыслия. Первый и последний в моей жизни. К чему он привел? Я сорвался с восемнадцатиметровой высоты и грохнулся на бетонное покрытие.

Самолетом меня доставили в Москву, в институт имени Бурденко. Двое суток не прихожу в сознание. Когда же очнулся, узнаю: сотрясение мозга, смещение шейных позвонков, двенадцать переломов и шесть выбитых ребер. Красивый букет?

Восемь месяцев провалялся я в институте. И до сих пор благодарю его персонал за то, что выжил.

Поселился я на даче у Марка Соломоновича.

Вижу плохо, баланса никакого, все плывет в каком-то белом тумане.

Теперь стал меня выхаживать Местечкин...

Сосновый бор, воздух, медицина и крепкий организм все же сказали свое слово. А прогулки, велосипед, канат, кольца, каждодневные кратковременные тренировки помогли окончательно встать на ноги.

О многом мы тогда беседовали с Марком Соломоновичем. О многом я тогда думал. Благо времени было вдоволь.

Да, хороший был мужик. Из цирка!

Запашный замолкает.

Уже прощаясь, я спрашиваю у него:

— А о каком «Спартаке» ты упоминал?

— Есть задумка одна. Нет Местечкина, но цирк-то живет.

— А как со временем?

Мстислав Запашный чуть заметно усмехается:

— В сутках двадцать пять часов. Теперь на два часа вставать раньше буду. Понял?

Я понял. И, спускаясь в лифте, уже был убежден, что скоро зрители увидят новый номер Запашного. Запоминающийся и отточенный, как все, что представляет на суд зрителей этот мальчик с выросшими крепкими и широкими крыльями.