Две новеллы Валентины Сурковой

Валентина Суркова родилась в цирке дважды. Номера спортивного стиля: крафт-акробатика. гимнастика на трапеции, кольцах, воздушном турнике. И вдруг яркая, неожиданная Саламандра на корд-де-па-реле. Конкретный образ, выразительный, пластичный, то глубоко лирический, то страстный и при этом по-настоящему цирковой, образ, решенный через трюки.

Я смотрю вверх, где под куполом старого московского цирка в программе «Кругом 13» выступает на трапеции Валентина Суркова, и мне кажется, будто там. высоко-высоко над манежем, шутя, грациозно, беззаботно и как-то по-детски шаловливо проделывает свои сложные трюки самый счастливый человек на свете. Есть в этом выступлении особая звонкость и солнечность. И может быть, благодаря этим ассоциациям вспомнилось мне прошедшее лето, шапито на берегу Москвы-реки и другие образы, созданные артисткой в воздухе, похожие и непохожие на сегодняшнее выступление. Своим рождением эти образы обязаны канату, который впервые артистка ввела в номер с кольцами, где, выполнив свою маленькую функцию, он становился лишним и отводился в сторону. Так день за днем, пока он не сделал свое большое дело: у Сурковой возникло желание овладеть им до конца. Трюк за трюком, и вот она уже блистательно работает на этом снаряде. А в 1962 году в пантомиме «Карнавал на Кубе», поставленной М. Местечкнным, увидела свет ее «Саламандра».

...Саламандра ползет и ползет ввысь к самому куполу, и каждое ее движение контрастирует с предыдущим. Мгновение — ив луче прожектора скользит, переливается изящное, гибкое тело. Еще мгновение — и под резкий, обрывистый звук барабана ящерица порывисто выгнулась и повисла в воздухе между небом и бездной, разверзшейся под ней. Кажется, она вот-вот сорвется. Мгновение — и пальцы цепко обхватили канат. Сила, страсть, порыв в каждом ее жесте, в каждом движении маленького тела.

Кончится один трюк, начинается другой, но границы между ними нет. Это какая-то непрерывная цепь трюков, которые возникают у гимнастки так естественно, словно льющаяся импровизация из души. Это своеобразный сплав точного расчета и ритма с грацией и плавностью движений.

В мгновенной изменчивости своей саламандры Суркова оставляет цельным и неменяющимся одно — устремленность вверх. Л все остальное как фон для раскрытия самого главного.

Вот стремительно раскрученный канат завертел ее под куполом в головокружительном вихре, и она, легкая, бесстрашная, горда своей победой. Финальные трюки, исполненные необычайно одухотворенно, звучат мажорным аккордом.

Погружаясь в атмосферу этого экзотического образа, почти не видишь за ним исполнительницу, не видишь и снаряда, на котором она работает, потому что он тоже становится частью повествования.

Вспыхнул свет, стихла музыка, и сверкающей ящерицы не стало. На манеже гимнастка делает комплименты. Вначале поражаешься тому, как быстро артистка выходит из образа. Поражаешься, но через некоторое время начинаешь понимать, что иначе и быть не могло.

Как скульптор выбирает материал, наиболее точно соответствующий замыслу, так и артистка нашла для своей саламандры единственно возможный снаряд — корд-де-парель. В процессе творчества снаряд н образ слились настолько, что без каната саламандра уже не может жить. Отсюда и манера поведения Сурковой внизу, на манеже: ее сдержанные прощальные «комплименты» ничем не напоминают ускользающие движения блестящей саламандры.

...Бабочка в паутине. Так назвала Суркова свой номер, появившийся через семь лет после «Саламандры». Трудно оставаться в рамках одного образа, пусть даже самого близкого — нужны новые эмоции. И расстаться навсегда с любимым детищем тоже невозможно, потому артистка решила создать снова конкретный образ, сохранив в нем лирику, присущую «Саламандре».

И опять сюжет, и опять конфликт. В «Саламандре» конфликт глубоко личный, это преодоление самого себя, борьба с самим собой, с успокоенностью. В «Бабочке» Суркова избрала отправной точкой извечную борьбу добра и зла.

Первый вариант, появившийся в 1968 году, назывался «Золотой паук». но желаемый острый сюжет не получился. Только через год родился маленький рассказ о хрупкой, трепетной бабочке. Замысел требовал нового аппарата. Вскоре возникла легкая. ажурная паутина, которая не ассоциируется ни с корд-де-парелем, ни с трапецией, хотя это сочетание и того и другого.

Если корд-де-парель в «Саламандре» растворяется в атмосфере образа, то паутина сама по себе является образом. Когда артистка работает в стационаре. то проецированное изображение паука проползает по манежу и поднимается вверх, где замирает в ожидании жертвы. Жертва появляется в образе легкокрылой бабочки, бездумно несущейся навстречу опасности. Завязывается борьба.

В московском шапито вариант несколько измененный и. пожалуй, более оригинальный — он будит фантазию. Паука здесь нет, есть его мрачное творение, и оттого образ паутины носит собирательный характер: в каждом сплетении чувствуется присутствие паука, и ажурность аппарата приобретает зловещий оттенок.

... Бьется, трепещет в серых объятиях паутины дымчатая бабочка. Она еще не в состоянии понять, что попала в западню, она вся еще в другом мире — светлом, радостном, а поэтому по-прежнему пытается широко взмахнуть крыльями. но усилия тщетны.

Бабочка Сурковой — само страдание. она трогает своей беспомощностью, но поражает какой-то яростной неутомимостью. И в трепетности ее столько разнообразных чувств! Это и страх, но не беспредельный, это и мысль о возможной гибели, и щемящая тоска по утраченному счастью, и надежда на спасение. Именно этот сложный многокрасочный мир переживаний, в котором живет артистка, делает образ драматичным, но не трагическим: бабочка жаждет быть свободной. И уж если ей суждено погибнуть. то на воле, но не в паутине. Погибнуть. потому что уже обломаны большие светлые крылья, без которых невозможно ее существование.

Драматизм действия подчеркивает музыка, написанная композитором В. Белинским, она дополняет образ новыми оттенками, делает его более эмоциональным, помогает артистке глубже раскрыть свой замысел. В конце выступления, когда зловещая паутина исчезает как мучительный кошмар. и обессиленная, изломанная бабочка оказывается свободной, поражает единство звучного ликования музыки и выразительных трюков, в которых — безудержный восторг и упоение свободой. И хотя знаешь, что бабочка погибнет, финал — это гимн торжеству добра над злом.

В манеже Суркова опять как бы сбрасывает с себя образ бабочки и остается самой собой: веселой, жизнерадостной. энергичной. А ведь, наверное. ей не стоило бы труда внешне остаться в образе, сделать не сколько прощальных эффектных жестов, напоминающих трепет крыльев Но нужно ли? Нет больше бабочки, но надолго сохраняется ее зрительный образ, не замутненный ни единым липшим жестом, ни даже взглядом.

... Два образа, две новеллы с четкой, стройной композицией, все части которых продуманы и прочувствованы. Читая их, находишь, что они близки друг другу по духу. Это в них артистка нашла чудесный сплав техничности с образностью, воплотила свою мечту о сюжетных цирковых номерах. которые, по ее мнению, своей яркостью надолго запоминаются зрителям. Именно в этих сюжетных номерах В. Суркова родилась в цирке как бы заново.

При всей общности этих двух образов темы у них разные: горячая, темпераментно-радостная тема «Саламандры». явившейся символом далекой Кубы, и грустная, поэтически светлая, трепетная тема «Бабочки».

...Вспоминается летний цирк шапито и маленький вагончик, где находится гримировочная артистки. Здесь висят два костюма: ярко-зеленый пестрый — саламандры, устало поникший на вешалке (в нем В. Суркова только что выступила днем), и костюм бабочки, в котором она появляется на манеже вечером, серовато-белый, с двойными прозрачными крыльями, готовый в любую минуту вспорхнуть и улететь...


СОФЬЯ РИВЕС

оставить комментарий