Эксцентричность характера прежде всего

На манежах советского цирка около сорока номеров музыкальных эксцентриков. Надо сказать, что за последние годы возросла музыкальная культура исполнителей, в далекое прошлое ушли факты, когда на арену выходили артисты, даже не знавшие нот.

Лучшие номера в этом жанре пользуются заслуженным успехом у нас в стране и за рубежом. Лучшие! А остальные? К сожалению, музыкальных эксцентриков, создающих яркие, запоминающиеся образы, не так уж много. А если нет четкой мысли, нет образа, то номер, как правило, теряет своеобразие, появляются штампы в его построении, в приемах. В этом случае исполнители, даже хорошо владея инструментами и цирковыми трюками, актерски невырази-тельны. Такие номера выглядят удивительно однообразно, построены они по неизменным примитивным схемам. В одном случае это демонстрация игры на различных инструментах, причем переход от одного к другому сопровождается незамысловатым диалогом. В другом случае разыгрываются разного рода комические сценки, никак не связанные между собой. Нередко включаются танцы, чаще всего чечетка или степ, но танцы эти не имеют, в сущности, никакого отношения ко всему происходящему. Что же получается? Есть оригинальные инструменты, эксцентрические трюки, но отсутствует логика поступков, не намечены характеры, номер лишен мысли, а отсюда и его легковесность.

Жанр музыкальных эксцентриков сложен своей синтетичностью. Он требует от исполнителя, музыкальности, актерского мастерства, пластики, ритмичности, иногда вокальных данных и, конечно же, умения владеть средствами цирковой выразительности. Музыка, слово, трюки, танцы -— все эти компоненты призваны служить созданию полноценного художественного образа. Подлинная эксцентричность, как мне кажется, — это прежде всего эксцентричность характеров, взаимоотношений партнеров, их поступков.

Нет, никто не возражает против бутафорских носов, рыжих париков, оригинальных по покрою и расцветке костюмов, против необычного реквизита, инструментов и приемов игры на них. У Морозовских, например, звучат рапиры и пинг-понг, у А. Поповой и И. Колпенского — бутафорские коты, у Г. Анзорге и С. Петрова — кольца и боксерские перчатки, Ароновы играют на «малярных кистях», Макеевы — на «музыкальном водопаде». Все это хорошо, изобретательность можно только приветствовать. Но все эти аксессуары важны не сами по себе, они должны служить лучшему выявлению характеров,, лучшему раскрытию образов. Если этого нет, то номер превращается в исполнение более или менее удачных мелодий, в набор более или менее смешных трюков.

К сожалению, именно такоЬ порой приходится наблюдать в наших программах. Вспомним номер Евтушенко. Он распадается на несколько самостоятельных сценок, в которых музыка не заняла доминирующей роли в решении художественных задач. Как это выглядит? Первый эпизод. Продавщица мороженого, суетливая и крикливая, сталкивается с чудаковатым музыкантом. На лбу у нее надувается пресловутая шишка, «пломбир» летит на манеж. «Собирай!» — приказывает она незнакомому человеку. Звучит популярная мелодия, исполняемая на колокольчиках, декорированных под стаканчики с мороженым. Второй эпизод никак не связан, с первым. Перед зрителями предстают грозная женщина и перепуганный чудак, стреляющий из кларнета. Партнерша сбрасывает костюм продавщицы и остается в концертном платье, излишне, на мой взгляд, акцентируя внимание на акте своего преображения. Третий эпизод — коллективный ритмический танец.

Еще один номер, построенный по такой же схеме. На манеже Г. Богомолова в вечернем платье, В. Коротков в клоунском костюме. Начинают играть. Партнеру что-то мешает, он срывает воротничок вместе с галстуком и втыкает его, как нож, в деревяшку. Продолжает играть, но опять что-то мешает — оказывается, в одежду артиста угодила пчела. Он извлекает ее, и вот она уже летает над манежом, жужжит. Тогда выстрелом из кларнета артист ее убивает. Ну, конечно, тотчас же в оркестре раздается траурная мелодия, которая диссонансом врывается в праздничную атмосферу цирка. Клоун, преувеличенно горько рыдая, уносит погибшую пчелу. Затем исполнительница оказывается в черном трико; идет ритмический танец.

Был такой номер и у артистов Латтик. В нем кроме игры на музыкальных инструментах демонстрирбвался трюк эквилибра. Вначале партнерша исполняла мелодию стоя на лестнице, которую ногами балансировал партнер. Затем исполнялась мелодия на колокольчиках. Но заканчивалось выступление опять же танцем. Все это было, как и в приведенных выше примерах, не объединено единым замыслом.

Итак, три в общем разных номера, отнюдь не худших, исполнителям их не откажешь в музыкальности, чувстве ритма, умении двигаться. Но просчеты у них общие — нет характеров, которые создавались бы при помощи музыки (ведь на манеже — музыкальные эксцентрики!). Можно еще и еще называть номера, которые обладают теми же недостатками.

Почему так получается? Почему существуют такие номера? Ответ, видимо, в том, что ни у артистов, ни у режиссеров, работающих с этими артистами, нет ясного, четкого представления, каким должен быть номер музыкальной эксцентрики. Они не учитывают, что надо стремиться создать выразительный образ.

Надо четко себе представлять, что номер музыкальной эксцентрики отвечает требованиям современности лишь в том случае, если он содержателен, весел, по-настоящему музыкален, вызывает добрые мысли, то есть если действующие в нем артисты создают яркие, запоминающиеся образы. Для примера сошлюсь на известные уже номера Е. Амвросьевой и Г. Шахнина, Валентины и Александра Макеевых, Германа и Людмилы Отливаник.

Из молодых мастеров музыкальной эксцентрики тут хочется назвать 3. Мустафина, В. Довганя и П. Толдонова. Ярко, эксцентрично поведение их на манеже. Номер оформлен в русском стиле, он весел, задорен, есть в нем что-то от скоморошьих развлечений.

А вот новый номер артистов А. Поповой и И. Колпенского «Музыкальный экспромт» решен в ярко гротесковой манере с применением буффонадных приемов. Здесь применены эксцентрические инструменты и своеобразные клоунские костюмы. Развитие действия и характеристика образов решаются у них посредством музыки, трюка, взаимоотношений партнеров. В числе лучших номеров этого жанра надо назвать и таких артистов, как Поповы («Цирк на льду»), Ароновы, Наровские, В. Гаврилов и Н. Добронравов, А. Аскеров, А. Асадчев, Морозовские и другие.

Но, как ни горько это сознавать, номеров малохудожественных, примитивных еще немало. Некоторые из них вообще нельзя причислить к жанру музыкальной эксцентрики»

В юбилейном для цирка году мы вправе ждать от музыкальных эксцентриков произведений свежих и значительных, решения в номерах общественно значимых тем, решения выразительными средствами того искусства, которое всем нам так близко, так дорого. Пусть же будет у нас больше музыкальных эксцентриков — хороших и разных.

Ю. АРХИПЦЕВ

оставить комментарий