Эквилибрист

Лев Осинский стал причиной спора с одним эквилибристом, рослым симпатичным парнем с широкими плечами, и очень тонкими, худыми, как палки ногами, это позволяло ему исполнять, редкие и очень сложные трюки.

Казалось,  что  на  руках  ему  стоять  привычнее,  чем  на  ногах.  Свои  трюки  он  считал  уникальными,  и  никем  кроме  его  не  исполняемыми,  а  некоторые  из  них  готовы  пополнить  книгу  рекордов  Гиннеса.  Он  был,  безусловно,  прекрасным  трюкачом,  но  говорить  с  ним  о  композиции,  о  художественном  образе,  бесполезно.  Номер  его  не  был  выстроен,  он  был  наполнен  трюками,  ни  связанными  между  собой,  ни  здравой  логикой,  ни  пластической  завершенностью.

Однажды  я  его  остановил,  когда  он  проходил  мимо,  и  вежливо,  как  бы  невзначай,  случайно,  ненавязчиво,  изложил  в  краткой  форме  работу  Осинского.  Я  знал,  артисты  страшно  не  любят,  когда  им  в  пример  ставишь  кого-то  из  коллег,  особенно  из  старшего  поколения.  На  что  он  мне  ответил: 

 - Ай,  знаю  я  всех  этих  стариков  и  их  постановки,  так  ничего  особенного.  Но  я  заметил,  что  это  обстоятельство  сильно  его  задело.  Чувствовалось,  что  он  был  раздражён  и  даже  обижен.  Он  часто  проходил  мимо  меня,  почти  не  замечая,  увлекшись  собой  и  своими  творческими  планами.  Куда  же  он  ходит,  подумал  я,  вот  как  тень  промелькнет,  через  спортивный  зал,  и  тут  же  исчезнет.  Через  спортивный  зал  можно  пройти  и  спуститься  вниз  на  арену,  но  в  манеже  я  его  никогда  не  видел.  Как  потом  оказалось, его  путь  был  в   оркестровку,  там  он  упражнялся  игрой  не  фортепиано.  Звуков  игры  до  меня  не  доносилось,  разве  только  когда  была  чуть  приоткрыта  тяжелая  металлическая    дверь.  Видно  было,  что  этот  парень доволен  собой,  и  сам  себе  нравился.

Через  неделю,  как-то  проходя  мимо,  он  остановился,  но  чувствовалось,  это  стоило  ему  определённых  усилий,  потом  высокомерно,  небрежно,  стараясь  не  потерять  собственного  достоинства,  выдавил  из  себя:

  - Я  делаю  трюк,  который  никем  в  мире  не  исполняется.

 - Какой? -  я  с  интересом  вступил  с  ним  в  разговор,  надеясь  лучше  его  узнать.

  - Ну,  как-же,  разве  ты  не  видел,  я  его  делаю  каждый  день.

 - Может  и  видел,  но  не  обратил  особого  внимания,  потому  как,  не  все  трюки  оставляют  о  себе  память,  хочу  заметить,  это  зависит  не  от  трюка,  а  от  его  исполнителя.

 - Да  причём  тут  исполнитель? – раздражался  он – трюк  сам  говорит  за  себя.

 - Трюк,  это  ещё  не  искусство – попытался  возразить  я.  Вот  ведь  какая  оказия,  можно  иметь  голос,  но  не  уметь  петь.

 - Я  тут  с  тобой  не  совсем  согласен – продолжал  он  сопротивляться,  но  его  уверенность  стала  ослабевать.  Тут  он  не  так  уверенно  себя  чувствует,  подумал  я,  в  его  голове,  однако  достаточно  тумана,  но  тем  интереснее  будет  спор.

 - Никем  не  исполняемый  трюк  не  искусством  быть  не  может.

 - Так  что  же  это  за  трюк,  который  не  искусством  быть  не  может?

 - Курбет  с  трости  на  трость  в  одну  руку.

  - Понятно,  это  особенности  твоего  телосложения,  надеюсь,  тут  ты  со  мной  спорить  не  будешь?

  - Да,  согласен.

  - У  тебя  хорошая  складка,  лёгкие  ноги,  трюк,  безусловно,  сложный.  Скажу  больше,  в  пример  никого  не  ставлю,  просто  некого.  Но  давай  не  будем  друг  другу  морочить  голову.  Любой  курбет  (если  это  курбет)  предполагает  фазу  полёта.  То  есть  такое  положение  в  пространстве,  когда  тело  находится  в  воздухе  в  безопорном  состоянии.  Ну  ладно  пусть,  я  согласен,  ты  делаешь  на  трости  курбет  в  одну  руку,  хотя  я уверен , этого  сделать  на  трости,  не  представляется  возможным.  Трюк  этот  маловыразительный,  и  очень  опасный,  если  ты  промахнешься  (не  приведи,  конечно,  Господь),  то  последствия  трудно  просчитать,  это  первое.

  - Что  второе? 

  - Второе,  чтобы  сделать  этот  трюк,  ты  композиционно  разрушаешь,  все,  что  было  сделано  ранее,  до  этого.  Получается  что  «курбет»  ты  делаешь  отдельно  от  своего  номера.

  - А  что  нельзя?

 - Да  нет,  можно,  делай  все,  что  ты  хочешь,  но  не  становись  на  одну  ступень  с  Осинским.  Там  свершившееся  чудо,  а  тут  только  надежда.  Не  заходи  глубоко  в  дебри,  выбираться  из  них  будет  труднее.  В  цирке  много  работает  дилетантов,  особенно  среди  режиссёров,  они  много  говорят,  но  ничего  порядочного  создать  не  могут.

Поставить  номер;  это  значит  открыть  дверь  в  неизвестное,  создать  то  что  до  тебя  не  было.  Расставить  трюки в  определённой  последовательности,  это  ещё  не  номер,  это  композиция.  Композиция – монтаж  разрозненных  трюков,  но  на  этом  создание  номера  не  заканчивается  и  нужно  идти  дальше.  Если  ограничится  только  этим,  а  у  нас  в  цирке  большинство  таких  номеров,  то  это  спорт..В  искусстве  необходим  сюжет.  Сюжет – внутреннее  движение  мысли  и  чувства  художника.  Вот  ты  куда  - то  ходишь,  и  чем –то  занимаешься

 - Да,  я  пробую  играть  на  фортепиано.

  - Вот  видишь,  ты  стараешься   обогатить  свою  душу  другими  видами  искусства.  Это  нам  крайне  необходимо.  Сложность  заключается  в  том,  как  нам  на  практике,  применить  то,  что  мы  получаем  в  теории.  Ни  один  талантливый  человек  не  расскажет,  как  у  него  получилась  удачная  постановка,  тем  более  запрограммировать  успех.

 - Ну  а  что  третье?

 - Третье,  это  финал,  о  нём  я  даже  не  хочу  говорить,  оставим  это  на  потом,  когда  у  тебя  будет  хорошее  настроение.  Дней  через  десять,  он  уже  сам  подошел  ко  мне  и  спросил.

 - А  что,  этот  Осинский,  хорошо  проходил?  На  что  я  ему  ответил.

  - Он  не  проходил,  он  навсегда  остался  в  памяти  благодарных  зрителей.

Потом  спросил,  видимо  это  мучило  его  более  всего.

- А  что  там  у  меня  в  финале?

- Финал,  это  самая  уродливая  часть  твоего  номера,  совершенно  ненужная.  Вкус  и  мера  во  всём,  вот  чего  надо  придерживаться, съезд  по  наклонному  канату,  стоя  на  голове,  в  шлеме  на  роликах,  уродует  твой  номер.  Я  знаю  это  не  твоя  идея,  не  ты  первоисточник,  и  не  ты  первый  исполнитель,  этот  трюк  разрушает  целостное  восприятие  твоей  композиции.  Не  стремись  сделать  всё,  что  ты  умеешь.

  - А  что,  кто-то  до  меня  это  уже  исполнял?

 - До  нас  с  тобой  всё  делали,  они  тоже  думали,  и  были  не  глупее  нас,  а  съезд  по  наклонному  канату  делал  эквилибрист  Арзуманян..Прошла  неделя,  за  ней  другая.  Проходя,  мимо  не  останавливаясь,  он  сказал:

  - Ты  прав  по  мизансценам  моего  номера,  которые  следовало  бы  изменить,  но  в  остальном  я  не  согласен.

В  последнее  время  я  стал  замечать  в  его  работе  перемены.  Трюки  он  продолжал  делать  те  же  самые,  от  этого    сразу  вдруг  не  отказываются,  но  было  видно,  что  его  мучают  обсуждаемые  нами  вопросы.  Уезжая  к  месту  новой  работы,  как  ни  трудно  ему  было,  он  все-таки  подошел  ко  мне  и  согласился  с  тем,  что  финальный  трюк,  лишняя  и  даже  не  нужная  деталь  в  его  номере,  но  в  остальном  ты  не  прав,т-  сказал  он  мне.

  - На  остальное  у  нас  с  тобой  просто  не  хватило  времени, - ответил  я  ему.

Увидел  я  его  через  несколько  лет,  на  гастролях  в  Улан-Баторе,  в  Монголии.  Мы  с  группой  артистов  прибыли  туда  от  «Союзгосцирка»,  а  он  от  Ленинградского  Мюзик – Холла.  Мы  работали  в  цирке,  они  в  концертном  зале.  Мы  к  ним  пришли,  они  к  нам  нет.  Номер  его  эстетически,  безусловно,  выиграл,  но  заблуждения  в  композиционном  построении  всё – же  остались.  Но  более  всего  меня  в  нём  поразило  другое,  черты  его  характера,  высокомерие,  надменность,  гипертрофированное  чувство  собственного  достоинства,  нарциссизм.

Была  зима,  пустынная  улица  Улан-Батора.  Мы  шли  друг  другу  навстречу,  он  со  своей  подругой  «воздушной  гимнасткой»,  а  нас  было  четверо.

Я  сказал  ребятам, - вот  он  тот  самый  эквилибрист,  узнает,  остановится,  или  пройдёт  мимо.  Не заметить  нас  было  невозможно,  не узнать  тем  более,  мы  не  монголы.  Когда  мы  поравнялись,  он  отвернулся  к  своей  спутнице,  и  что-то  стал  ей  говорить,  я  тоже  сделал  вид,  что  не  заметил  его.  Так  нужно  было.  Так  он  хотел.  Так  я  и  сделал.


 Из книги Паяцы Владимира Фалина

оставить комментарий