Энциклопедия

На вечернее представление жонглер Звонков принес какой-то плоский сверток. Поскольку мы договорились отметить отъезд прыгунов Регининых, я подумал, что это арахисовый торт.

Но Звонков извлек из свертка огромную книгу.

—Вот... в восьми городах искал, в девятом нашел!

После представления, придя к Регининым, он тоже начал хвастаться покупкой.

—Это вам не что-нибудь, а «Театральная эн-цик-ло-пе-ди-я»!

Я никогда не думал, что книжка способна вызвать интерес при аппетитно оформленном столе. Однако все обступили Звонкова.

Он принялся читать.

—Аристофан... выдающийся представитель афинской комедии пятого века до нашей эры. Арлекин... традиционный персонаж итальянской комедии дель арте. Арбузов... литературную деятельность начал в 1923 году...

—А что о цирке? — спросила Танечка Регинина.

—Много! — обрадовался Звонков, — Вот, например... Абакаров... Альперовы... Апач... Бамбук... Бим-Бом... Бугримова...

—А Назарова есть? — спросил турнист Дымба, между нами говоря, до
вольно бестолковый малый.

—Назаровой здесь быть не может, — пояснил Звонков. — В первом томе только от «А» до «Глобус».

Тут захотелось вмешаться и мне.

—Насколько я понимаю в искусстве, глобус — это география!

Никто моей иронии не оценил, а Звонков ответил:

—«Глобус» — название театра времен Шекспира... Так что, насколько я
понимаю в географии, — это искусство!

Вот тут засмеялись все, и громче остальных Дымба. Надо сказать, что с Дымбой это случалось не всегда. Я как-то рассказал анекдот о художнике, который набросился на Бернарда Шоу со словами: «Как вы смеете критиковать мои картины, когда сами не написали ни одной?!» На это Шоу ответил: «Я не снес ни одного яйца, но разбираюсь в яичнице!..» «А кто такой Шоу?» — спросил тогда Дымба. «Гимнаст на кольцах!» — ответил мой партнер, сделав из одного анекдота два.

Теперь же, попавшись с «Глобусом», я стал перестраиваться.

—Теория без практики мертва... Предлагаю перейти к текущим делам.
И начал наполнять бокалы.

Все шумно расселись за аппетитный стол, и сразу посыпались беспорядочные возгласы:

—За успехи отъезжающих!

—Поехали...

—Ап!

Мы выпили, и воцарилась тишина. Я заметил, что она наступает всегда, как только вниманием завладевает закуска.

Но вот сцепились два заядлых спорщика — Костя Регинин и эквилибрист Гуров.

—Ты мне ответь, — начал искать истину Регинин, размахивая своей
вилкой, — если человек блестяще исполняет рекордный трюк, что это -ремесло или искусство?

—Искусство!

—Нет, ремесло!

—Нет, искусство!

—Какая разница, абы гроши платили! — вмешался Дымба.

—Трюк — ремесло! — кричал Костя.

—Женя, — обратился Гуров к Звонкову, — что в твоей книге об этом
сказано?

И все опять занялись энциклопедией.

Затем поднялся мой партнер Вано Рухадзе и приступил к оглашению своего стабильного тоста. За пять лет нашей совместной работы в номере акробаты-эксцентрики я этот тост слышал раз двести. Но «стол есть стол», как утверждает Вано...

—Я попрошу, — начал он, — выпить за большого барана, из кожи которого сшиты наши сапоги, которые привели нас в этот гостеприимный дом. В такой светлый момент, когда мы...

Но тут вошел еще один гость, всеми нами уважаемый «белый» клоун, которого мы, молодые, звали папа-Игорь.

Клоуна усадили на почетное место, и спорщики сразу набросились на него со своей проблемой искусства и ремесла.

—Вы оба правы, — неожиданно ответил им запоздавший гость, — правы
уже тем, что задаете такие вопросы... Это хорошо! Артист должен думать
о своей работе и понимать, что он делает на манеже...

К сожалению, полезные мысли папы-Игоря сейчас попали «не в темп». В цирке он лет пятьдесят и в силу своего возраста привык изъясняться старомодно, с излишними подробностями. За нашим столом его вскоре перестали слушать. Почувствовав это, клоун решил рассказать какую-то, как он выразился, байку, но и она начала тонуть в общем шуме.

Тогда я перебил клоуна:

—Прошу прощения... пока не забыл...

И рассказал новый анекдот.

Папа-Игорь после этого опять вылез со своей байкой, но я его снова перебил анекдотом. В конце концов я сделался полным хозяином стола, а старый клоун, оставив нерассказанную байку, переключился на коньяк. Он совсем не обиделся на меня, и попрощались мы потом тепло и дружески.

А наутро в цирке была лекция-беседа на тему «Духовный мир циркового артиста».

Я пришел с опозданием и уселся в последнем ряду. В голове было тяжело, во рту кисло. Я исподлобья взглянул на манеж.

Не совсем обычное зрелище представлял сейчас цирк. Одна из секций зрительного зала, та, что справа от переднего входа, была заполнена артистами. Другие места оставались пустыми, и лишь на некоторых из них дремали цирковые дети. На манеже водружен был длинный стол. Слева от него стояла трибуна, с которой выступал оратор. Словом, все как у всех. Правда, трибуна была бутафорской, ее взяли из клоунады «Дом моделей», и она была устроена так, что при ударе кулаком рассыпалась на части. Несмотря на это, речи с клоунской трибуны воспринимались всерьез.

Я начал внимательно рассматривать зал.

В первом ряду восседал папа-Игорь, чистенький, свеженький, хотя разошлись мы в третьем часу. Ряду в десятом торчал полусонный Дымба, а над ним эквилибрист Гуров, весь как-то подавшийся вперед. Поймав мой взгляд, Гуров сделал популярный жест пальцами и кивнул в сторону кулис, — дескать, пойдем приведем себя в порядок... Я так же кивком согласился и стал выжидать смены оратора, чтобы покинуть зал.

А на трибуне лектор говорил:

—Я слышал, будто пошли однажды наши артисты в один зарубежный
музей, где было на что посмотреть. Но к концу осмотра их осталось не
более пяти человек. Остальные предпочли три часа просидеть во дворе,
толкуя о своих немудреных делах... То, ради чего люди специально приезжают в эту страну, некоторым показалось неинтересным! Я не хочу верить этому и спрашиваю вас: могло такое быть или нет?

—Не могло! — дружно отозвался зал.

—Я тоже так думаю, — согласился оратор и сделал вид, будто покидает
трибуну. Потом, словно что-то вспомнив, он вернулся.

—Впрочем, та страна далеко, — сказал он. — Но вот в нашем городе
есть тоже много интересного... Кто был в здешнем музее?

Зал притих.

—Жаль... У нас есть в подлинниках Репин, Коровин, Бенуа...

В этом месте Дымба поднял руку,

—Вы были в музее? — обратился к нему лектор.

—Зачем? — простодушно спросил Дымба, и тут же добавил. — Я хочу
высказаться...

Председательствующий, выждав окончание лекции, пригласил на трибуну Дымбу.

—Так вот, — начал он, — музей это, конечно, хорошо. Но что мы вообще видим в этом городе? Взять наши гримуборные... Я уже три раза
заявлял инспектору... Опять же квартиры...

В зале зашумели, и Дымба вынужден был закруглиться.

Я поднялся с места, чтобы пойти с Гуровым за кулисы, но вдруг увидел, как папа-Игорь, легко перешагнув через барьер, направился к трибуне.

—Хочу вам, дорогие друзья, рассказать одну байку, — начал клоун и глазами отыскал меня. Под его взглядом я как загипнотизированный опустился на место. А папа-Игорь смотрел, как бы поддразнивая, дескать попробуй выскочи сейчас да крикни с трибуны: Прошу прощения... пока не забыл... новый анекдот...

Затем он обвел глазами всех присутствующих и спокойно начал.

—Байка эта простая... Жили-были два брата-акробата. Работали одинаково, а жили по-разному: один — в ресторан, а другой — в библиотеку, один — за книжки, другой — за картишки, ну и так далее... И были у обоих тетрадки. Один в свою долги записывал, а другой вырвал однажды листок и написал заявление в институт о приеме на заочное отделение. И вскоре вовсе от книг отрываться не стал... И вот подошли братья к пенсионному возрасту и работать акробатами перестали.

У одного сразу началась вторая творческая жизнь, не менее интересная. Его и в режиссеры, и в училище, и в студию, и пятое-десятое. А другой оказался не у дел... Он все перепробовал: и в униформе стоял, и в экспедиторах значился, да везде ему по сравнению с прошлым не по душе было. Работать он стал нерадиво, из нашей системы ушел, а потом пристроился истопником в женской бане, где и спился...

И старый клоун снова посмотрел на меня долгим взглядом. И тогда, верьте не верьте, весь зал уставился на меня. Все до единого человека! Смотрят и молчат... Я в жизни не испытывал подобного ощущения...

И лишь когда папа-Игорь призвал молодежь не терять в своей жизни ни одной минуты попусту, я облегченно вздохнул.

После лекции Гуров отыскал меня в коридоре и повторил свое предложение. Но я уже и так опохмелился... Я медленно побрел домой, обдумывая случившееся. Почему все, словно по команде, посмотрели на меня?.. Ни на кого-нибудь другого, не на Дымбу, скажем, а именно на меня?! Ведь у меня и брата никакого не было, а судьбу пустого, спившегося человека люди молча предсказали мне. Почему?

Я вспомнил свой небольшой, но пестрый жизненный путь. Сделавшись в юные годы смешным акробатом-эксцентриком, я заметил, что меня и в жизни принимают за весельчака. А я мог просидеть весь вечер в шумной компании, так и не раскрыв рта. Лишь Вано выручал меня своими железобетонными тостами. Я же хотел быть веселым и не умел. Тяга к юмору заносила меня в сторону. Я начал записывать анекдоты и потом рассказывать их. Однажды меня спросили, куда я иду, и услышали: «Если я скажу, что в библиотеку, вы же мне все равно не поверите!»

Случайная эта фраза мне понравилась, и я ее повторял потом много раз. Я так «вошел в образ», что мне казалось неуместным появиться на людях с книгой. Положение обязывало! И если в детстве я мечтал о путешествиях, то сейчас, путешествуя наяву, я знал во всех городах только три пункта: гостиницу — ресторан — цирк...

«Если я вам скажу, что иду в библиотеку, вы же все равно не поверите!» — вновь завертелась в моей голове фраза, вдруг переставшая казаться смешной. Я понял, что ничего в жизни не делаю, кроме того, что честно отрабатываю номер да постоянно репетирую его.

«Ремесло или искусство?» — вспомнился мне вчерашний спор...

Вечером, придя в цирк, я спросил Звонкова:

—В каком магазине ты купил эту?..

—Что — эту? — не понял жонглер. И, пересилив себя, я четко выговорил:

—Энциклопедию...

Всегда к новому 

Чаще всего их знают только всех сразу. Как Кантемировых. Виртуозную

труппу мастеров джигитовки, выпестованную восьмидесятилетним Алибеком. А между тем в ней есть солист, и притом, как говорят в спорте, экстра-класса.

Можно смело, без преувеличения сказать, что самые высокие достижения в джигитовке за последние десять-пятнадцать лет связаны с именем заслуженного артиста РСФСР и Северо-Осетинской АССР Ирбека Кантемирова. Его мастерство знакомо не только завсегдатаям цирка, но и многим любителям конного спорта — Ирбек неоднократный чемпион Советского Союза, чемпион РСФСР и Вооруженных Сил. С его участием, где он исполнял (нередко впервые в кино) сложнейшие конно-трюковые эпизоды, сняты такие фильмы, как «Смелые люди», «Иван Франко», «Лично иззестен», «Атаман Кодр», и другие.

Начиная с 1947 года артист последовательно овладевает и исполняет такие трюки: с завязанными глазами пролезает под живот лошади, затем «вертушка» с полным переворотом в толчок (без седа в шею), «крутка» (из поперек седла полный оборот на 360 градусов в сед), бланш под животом лошади. Вместе с заслуженным артистом Северо-Осетинской АССР Ю. Мерденовым подготовил трюк «двойной под живот» на одной лошади. Вряд ли стоит говорить, что все это проделывалось на полном галопе. Конечно, сухой и скучный перечень трюков мало что объясняет людям неискушенным, но для артистов эти достижения являются как бы эталоном мастерства. И впоследствии эти трюки действительно стали достоянием других наездников. Но они уже шли за Ирбеком.

Многие москвичи помнят впервые показанные на Декаде осетинского искусства в 1960 году скачку по лестнице выдрессированной Кантемировым лошади, высшую школу верховой езды в оригинальной национальной форме, сцену-пантомиму на тему гражданской войны. Здесь следует сказать о
том, что Ирбек не только великолепный вольтижер, но и тонкий знаток лошадей. Это вообще характерно для Кантемировых. Известно, что лошади, на которых работают джигиты, очень быстро «амортизируются». От больших нагрузок, от однообразного движения (только против часовой стрелки) у них образуются профессиональные травмы, и примерно через пять лет нужна смена. Замечательное знание животных, любовь к ним, забота о них, смелый эксперимент, постоянные поиски новых форм тренинга позволили Кантемировым удержать своих питомцев на манеже долгие годы. У них есть лошади, работающие почти по двадцать лет! Явление чрезвычайно редкое в цирке. Ирбек в этом смысле строгий хранитель и продолжатель семейных традиций. Для него лошадь не просто живой самодвижущийся гимнастический снаряд, на котором он проделывает различные эволюции, а полноправный партнер. Артист очень удачно сочетает конную акробатику с дрессировкой.

Это его качество в полной мере проявилось в новом достижении, которым он отметил уходящий год.

Стоя на двух лошадях, Ирбек начинает скачку. Появляется третья лошадь и по его сигналу пробегает между двух первых, на которых он стоит. Потом делает вольт (поворот) и снова пробегает между лошадьми. Следует новая команда, и лошадь самостоятельно перепрыгивает через препятствие. А за ней, стоя на двух лошадях сразу, преодолевает препятствие Кантемиров.

Это очень сложный трюк. Ведь нередки случаи, когда, даже преодолевая препятствия сидя, всадник вылетает из седла. А здесь надо устоять на лошадях, преодолевая силу инерции толчка перед препятствием и при приземлении. Задача неизмеримо труднее. Действительно, нужно обладать незаурядным мастерством, чтобы проделать такое.

Старые артисты подтверждают: подобного отечественный цирк не знал.

Хочется от души поздравить Ирбека Кантемирова, ищущего, творчески беспокойного мастера.

А. Г.
Журнал "Советский цирк" Ноябрь 1962г.