Он был c нами. Г.К. Териков

Эстрада не избалована теоретиками, настоящими крити­ками, и истинными знатоками этого вида искусства. Их всег­да было до обидного мало. Но они были. И один из них, воз­можно, самый известный и преданный, — Юрий Арсеньевич Дмитриев.

Это был человек поистине энциклопедических знаний. Театральная энциклопедия назвала его русским советским теа­троведом, a цирковая и эстрадная энциклопедии более точно и полно — театроведом, критиком, историком театра, цирка и эстрады.

Работая в начале восьмидесятых годов уже прошлого века над книгой «Куплет на эстраде», я, естественно, пользовался трудами Юрия Арсеньевича. Так, говоря o первых исполните­лях куплетов, а ими были артисты театральные, я, конечно же, внимательно знакомился c характеристиками, которые Юрий Арсеньевич давал таким актерам в своей капитальной работе «Истории драматического театра». B частности, об артисте Малого театра B.И. Живокини он писал: «Исполняя куплеты (он их не пел, a говорил речитативом) или танцуя, Живокини делал это легко, грациозно, элегантно и, самое главное, очень музыкально».

Эта характеристика дала мне возможность более полно, бо­лее ярко рассказать o Живокини, как o первом русском испол­нителе куплетов, работавшем в мелодекламационной манере.

Юрий Арсеньевич знал эстраду досконально, он умел на­ходить самые невероятные сведения об артистах, в том числе и об артистах забытых и полузабытых...

Так, я мало знал o куплетисте Г.M. Красавине. Знал толь­ко, что он был салонным куплетистом и подыгрывал себе на скрипке. Даже B.Ф. Коралли, работавший c Красавиным на од­них площадках, не мог рассказать мне ничего любопытного. Помог Дмитриев. Он обнаружил в старом журнале заметку, в которой сообщалось:

«B Елисаветинском театре «Варьете» выступал куплетист Красавин, который в куплетах задел Пуришкевича и последние события в Государственной думе, дежуривший в театре пристав приказал Красавину прекратить выступление. Красавин не подчинился и закончил куплеты. Составили протокол, и Кра­савин, по распоряжению полицмейстера, был лишен возмож­ности выступать в городе и привлечен к ответственности».

И сразу портрет полузабытого куплетиста заиграл новыми красками!

Очень помогли мне и рассказы Юрия Арсеньевича o купле­тистах цирка, – Бим-Бом (И.С. Радунский и М.А. Станевский), братьях Говорящих (ГО. Горелик и Л.B. Лазарев), Игоре Южи­не, его статьи o куплетном жанре в журналах «Театр» и «Со­ветская эстрада и цирк».

B этих работах Дмитриева меня буквально поражало его умение давать точные характеристики, его умение подмечать главное, основное в творчестве того или иного артиста, режис­сера...

И когда в 1987 году в издательстве «Искусство» вышла, на­конец, моя книжка «Куплет на эстраде», мне были очень при­ятны добрые слова o моей работе и на обсуждении этой книги, и в статьях Юрия Арсеньевича, в частности в «Литературной газете».

Я хорошо помню как состоялось наше знакомство. Я напи­сал Б.C. Брунову очередные куплеты на шлягер тех лет «A где мне взять такую песню». B одной строфе я использовал сюжет одной старой, но очень мне понравившейся частушки знамени­того Якова Якова. Частушка выглядела так:

На собранье пусто в зале,
Все на сцене собрались.
Всех в президиум избрали,
Чтоб домой не разошлись.

По-моему гениально!  Я не удержался, и в моих куплетах появилось такое:

На профсоюзное собранье
Позвал внушительный плакат.
Речь приготовил предместкома
Страниц на триста пятьдесят.
A чтоб никто не разбегался
A чтоб никто не разбегался
Решили указанье дать:
Весь зал в президиум избрать.

Конечно, по сравнению c нынешним временем, когда неко­торые, так называемые авторы, «сочиняют», a вернее, Состав­ляют свои опусы целиком из известных анекдотов и чужих реприз, то, что сделал я, выглядит как невинная забава. Но это было, если не ошибаюсь, в конце шестидесятых... Еще, слава Богу, были живы корифеи эстрадной драматургии: В.С. Поля­ков, В.З. Масс, B.E. Ардов, на творчество которых мы, молодые, и почти молодые эстрадные драматурги, пытались равняться. И Юрий Арсеньевич в корректной форме обратил мое внимание на нежелательность такого «соавторства», и посоветовал более уважительно относиться к своей профессии.

Сегодня я уже далеко не молодой автор, но совет Дмитрие­ва помню и соблюдаю до сих пор неукоснительно!

Юрий Арсеньевич был постоянным участником всех собы­тий, связанных c эстрадой. заседал в жюри эстрадных конкурсов, участвовал в теоретических конференциях по вопросам эстрады и цирка, возглавлял секцию Эстрады и Цирка в Центральном Доме Работников Искусств, и мне посчастливилось очень часто быть с ним рядом.

Юрий Арсеньевич всегда c удовольствием принимал участие в творческих вечерах эстрадников, всегда находил для них самые теплые слова. И не случайно на его юбилейных ве­черах всегда было многолюдно, и интересно. Все старались по­здравить юбиляра весело и оригинально.

Вспоминаю юбилей в честь 60-летия Юрия Арсеньевича, в 1971 году. Клавдия Ивановна Шульженко попросила меня тогда написать поздравление Дмитриеву на мелодию «Вальса o вальсе».

3уесь, на наш взгляд, вполне уместно привести небольшое эссе Ю.A. Дмитриева o K.И. Шульженко, в котором он, кстати, анализирует и исполнение актрисой «Вальса o вальсе»:

Певица? Нет, актриса

«Давно это было, лет сорок назад. Тогда на территории Центрального парка культуры и отдыха находился эстрадный театр с высокими стенами, но без крыши. Вот в этом теат­ре, кажется, впервые в Москве выступала Клавдия Ивановна Шульженко. Когда конферансье назвал ее фамилию, это не вы­звало эмоций - артистку просто никто не знал. Вышла совсем молодая женщина, и ее улыбка сразу к себе расположила. Все как-то незаметно подтянулись и поудобнее уселись, готовясь слушать. И вот она запела. И все стало вокруг голубыми зеле­ным. Ее песня o любви звучала и глубоко и проникновенно.

C тех пор спеты десятки песен. Миллионы слушателей аплодировали артистке. Во время войны она выступала перед ранеными в госпиталях, перед солдатами и офицерами во фрон­товой обстановке. И сегодня, когда поет Шульженко, наступает та благоговейная тишина, которая свидетельствует, что слуша­тели попали под влияние настоящего высокого искусства.

Существует старинное выражение: «играть песню», - вот Шульженко как раз ее играет. Когда-то на заре юности была она артисткой драматического театра, ею руководил знамени­тый режиссер H.H. Синельников, требовавший от актеров пре­жде всего проникновения в самое существо характера изобра­жаемого человека. И сейчас, исполняя песню - все равно, за­дорную или грустную, - артистка прежде всего стремится рас­крыть ее содержание, глубину чувств, в ней заключенных.

Для нее слова песни так же важны, как и музыка, Поэтому всякого рода эстрадные фокусы ей решительно чужды. Песен, в кото­рых ритм за счет содержания выдвигается на передний план, в которых все определяет танцевальная стихия, она не поет, они ее не увлекают. Песни Шульженко - это песни-монологи или диалоги, песни раздумья, песни-воспоминания o любви, o жиз­ни, o надеждах и свершениях. В них часто слышится грусть, но никогда сентиментальность. Это лирические песни, и артистка сливается c тем, от чьего имени поет песню. Она вносит свою взволнованность, эмоции, переживания. Говорит о том, что ей близко, что ее трогает, что заставляет трепетать и сжиматься ее сердце. Ее голос наполняется чувствами: страстью, отчаяни­ем, радостью, задором. Все это звучит не только в словах, но и в самом голосе. Поэтому слова приобретают особенную глу­бину, подтекст, взволнованность. Шульженко, употребим здесь выражение великого режиссера K.C. Станиславского, - артист­ка переживания.

И она не просто исполняет песню, она живет в ней и когда заканчивает петь, то покидает эстраду все в той же атмосфере песни, в том образе, который в песне был ею создан.

Попробуем разобрать несколько песен, исполняемых артисткой. Вот, например, «Вальс o вальсе» (музыка Э.C. Колма­новского, стихи E.A. Евтушенко). Первые слова: «Вальс устарел» – она произносит c иронией, более того, c презрением к Тем, кто так говорит o вальсе. Ее жест, органически сливаясь со словами, передает это презрение. «Вальс воевал», – продол­жает артистка, и ее голос наполняется силой, мощью. Да, вальс исполняли в короткие промежутки между боями где-нибудь на поляне солдаты и девушки-санинструкторы. Затем следует воспоминание О первом вальсе, и рука, кажется, сама покор­но ложится на плечо кавалера, и голос окрашивается какой-то особой нежностью и задушевностью. Вся песня подается как раздумье человека, которого больно задела фраза, что вальс устарел. И, слушая только одну эту песню, можно узнать o че­ловеке многое, почти все.

Исполнение песни «Три вальса» (музыка A.H. Цфасмана, стихи Л.H. Давидович и B.И. Драгунского) – право, шедевр. Жизнь человека проходит на протяжении нескольких минут. Вот она, еще совсем молодая девушка, бежала, запыхалась, чтобы не опоздать к открытию бала. В ее коротких ответах тому, кто с ней танцует, и кокетство, и взволнованность, и чистота. Шульженко поет, опустив голову, но вот на какое-то мгновение она поднимает глаза, и они под светом прожек­торов вспыхивают особенно ярко. Одно мгновение. Но, пра­во, сразу можно сказать: тот, на кого направлен этот взгляд, непременно влюбится. Кто разъяснит очарование женского взгляда? A тут это очарование подано, так сказать, в высшей концентрации. «А вчера, – поет Шульженко, – мы собрали друзей на серебряный наш юбилей». Она поет совсем в дру­гом, в медленном темпе, растягивая слова, облокотившись на рояль и раскинув руки. И это передает ощущение покоя, в котором находится героиня, то, что она в себе уверена и что жизнь y нее идет хорошо. Но когда мы вспоминаем взволно­ванную девушку из первой части песни, нам почему-то ста­новится чуть-чуть жаль эту немножечко манерную даму. Мы ждали от нее большего. A когда она c резким и недобрым смешком говорит о Зине, о том, что ей за сорок и что руки y нее совсем некрасивы, мы понимаем, что эта женщина очень ревнива и что теперь она особенно боится за своего мужа, a вернее, за самое себя.

A как поет Шульженко «Песню o пилотах» (музыка O.Б. Фельдмана, стихи Я.A. Хелемского)! Это же настоящее драматическое действие c характерами и очень острым конфликтом. A «Давай закурим» (музыка M.E. Табачникова, стихи И.Л. Френкеля)? Вот встретились два бывалых солдата и вспомнили  про пехоту, и про родную роту и про того, кто им дал им закурить. Тут такая взволнованность души при воспоминании o фронтовой дружбе, которая рождается только в случае, если y человека было нечто действительно большое, и воспомина­ния об этом большом делают его чище, лучше. И одна деталь, взятая из арсенала драматического театра: артистка, конечно условно, делает самокрутку, насыпает в нее махорку. Но как эта точно и выразительно выполненная деталь помогает созда­нию атмосферы песни.

Песня «Синий платочек», может быть, даже и примитив­ная и по музыке и по словам, нов нее артистка вкладывает чувство солдат, помнящих об оставленных девушках, их тоску и нежность. И эта песня захватывает слушателей, из которых многим приходилось быть солдатами.

Свои выступления Клавдия Ивановна Шульженко называ­ет «циклами песен o любви», И это точное определение. Ар­тистка поет o большой, настоящей, всегда прекрасной и вечной любви. И, повторяем, она не просто поет, она играет песни, умело раскрывая заключенные в них душевное тепло и дра­матизм. А это настоящее, большое, очень трудное и нужное искусство».

(Продолжает Териков): И я c удовольствием откликнулся на просьбу K.И. Шульженко и написал к юбилею Ю.A. Дмит­риева текст на мелодию «Вальса o вальсе»:

Ты постарел,
Говорит кое-кто, смеясь.
Но шестьдесят
Для мужчины не старость.
Ты ведь танцор,
И    на сцене плясал не раз...
И    поэтому я
Приготовила вальс.
Годы прошли,
Ты не пляшешь, серьгой звеня,
Ноги не те,
Но зато ты профессор.
Пишешь о нас,
То хваля, a порой браня...
Пишешь ты без помех
Каждый день обо всех...
И    раз в год про меня!
Смеёшься ты
Над всеми модами века.
Ты наш Сократ,
A может, даже, Сенека!
Мы за тебя
Поднимем наши фляги.
И мы тебе нальём,
Нальём и споём,
И споём.
Что шестьдесят,
Если ноги вновь рвутся в пляс,
И тебе в этот день,
И тебе в этот день
Я дарю этот вальс!

И Клавдия Ивановна после этого приглашала Юрия Ар­сеньевича на вальс. A на одном из юбилеев я, помню, прочитал такую эпиграм­му, посвященную Юрию Арсеньевичу:

Знаток всех цирковых потех,
Всё об эстраде знает тоже.
По возрасту он старше всех,
Но по настрою всех моложе!

Время неумолимо, и вот уже пришла пора вечеров Памяти Дмитриева. На первом же таком вечере я, как и многие его кол­леги, друзья, конечно же, поделился своими самыми теплыми, самыми искренними воспоминаниями об этом замечательном человеке, профессионале, знатоке нашего дела. И очень горд, что в этом вечере принял участие и мой внук, Никита Териков, выпускник эстрадного факультета ГИТИСа.

Его номер был о том, что артист эстрады должен уметь всё. A ведь именно за это и ратовал в своих трудах Юрий Ар­сеньевич!

Он любил эстраду, любил эстрадников. И не случайно се­годня вспоминаются его слова o том, что когда-ни6удь на одной из центральных площадей нового города будет установлен памятник артисту советской эстрады.

Юрий Арсеньевич Дмитриев был с нами, и мы будем его помнить всегда!

оставить комментарий