Героическое на эстраде

Трудно писать про героику на эстраде и в то же время надо. Трудно потому, что хочется избежать общих слов, ненужной риторики, а надо — так как героического на нашей эстраде все еще мало.

Некоторые говорят: «эстрадный концерт — это где человек отдыха­ет, развлекается». Этакое место, где зри­теля забавляют, ублажают, доставляют ему приятные минуты, после чего он, успокоенный, идет домой спать. Мои старшие товарищи по театру, знавшие выдающегося артиста Московского Художественного театра Леонида Мироновича Леонидова, вспоминают, что он, определяя воздействие театра, любил говорить: «Я прихожу в театр для потрясений». Мне думается, что на эстрадное представление или концерт зритель тоже приходит для потрясений. Потрясений веселых, лирических и обя­зательно гражданских.

Зритель, приходящий на эстрадный концерт, хочет слышать не только «Добрый вечер. Здрасте», не только репризы и фельетоны о разного рода «пятнах» в нашей жизни. Он хочет услышать в хорошем исполнении все самое лучшее, что есть в советской литературе о герои­ческих делах и людях нашего времени. Героическое на эстраде всегда волнует его.

Я хорошо помню, как молодежь со слезами на глазах слушала чтецкий ду­эт артистов Софьи Фадеевой и Николая Першина, исполнявших «Молодую гвар­дию» А. Фадеева, как потрясал зал за­мечательный артист Николай Мордви­нов, читавший «Русский характер» А. Толстого, с какой любовью принима­лись отрывки из «Тихого Дона» М. Шо­лохова или «Василия Теркина» А. Твар­довского в исполнении Дмитрия Орлова.

Я знаю, с какой эмоциональной си­лой звучит в наши дни в «Театре одно­го актера» героическая композиция «Сердце с правдой вдвоем», исполняе­мая Сергеем Балашовым, как волнует героическое в произведениях М. Алигер или Ю. Друниной, А. Вознесенского или Р. Рождественского, когда их читает Валентина Попова.

Некоторые понимают героическое на эстраде так: вышел артист без пиджака и галстука, расставил ноги циркулем, заложил руки в карманы и начал кричать. Вот это, дескать, и есть героика на эстраде.

Нет, не в этом суть исполнения герои­ческого. Можно снять пиджак и все же плохо читать. Можно кричать до сипо­ты, а зритель тебя не услышит, пото­му что за криком не поймет смысла. Можно раскрашивать отдельные словеч­ки, создавая впечатление выразительно­сти, а в зале через несколько минут начнут зевать, так как за всем этим пропадает сквозное действие.

Что же такое героика на эстраде? Как исполнять то или иное героическое произведение? На мой взгляд, это исполнение долж­но быть прежде всего человечным. А это значит, оно должно быть искренним, сердечным, простым и в то же время действенным. Оно должно опираться на гнев и любовь. Исполнение может быть доверительным рассказом. И может быть откровенно обостренным, когда ар­тист открыто, в основном через словес­ное действие, несет в зал идею исполня­емого произведения. Но в том и в дру­гом случае, повторяю, надо быть чело­вечным. Необходимо видеть то, о чем говоришь, кому говоришь, и знать, для чего говоришь. Эти «три кита» должны быть у исполнителя всегда. Только в этом случае можно овладеть стилем ав­тора. И тогда Блок не будет похож на Есенина, Пастернак на Асеева, Багриц­кий на Ахматову и т. д. А это самое трудное и интересное в искусстве худо­жественного чтения.

В. Маяковский в статье «Как делать стихи» писал, что для начала поэтической работы необходимо «точное знание или, вернее, ощущение желаний вашего класса...». И дальше: «Надо всегда иметь перед глазами аудиторию, к которой этот стих обращен, В особенности важно это сейчас, когда главный способ обще­ния с массой — это эстрада, голос, непосредственная речь. Надо в зависимости от аудитории брать интонацию — убеждающую или просительную, приказы­вающую или вопрошающую».

Вот таким ощущением желаний со­ветского народа, ощущением сегодняшнего дня и слушателя обладал легендар­ный артист Владимир Николаевич Яхонтов. В наиболее трудные годы Оте­чественной войны Яхонтов выпустил программу «Россия грозная». Именно в это время, случайно проходя мимо Ок­тябрьского зала Дома союзов, я попал на его концерт. На эстраду вышел, как мне показалось, несколько усталый Яхонтов и начал читать, вернее, играть композицию «Россия грозная».

Шли сцены из «Войны и мира» Тол­стого. Звучали грустные и лихие солдатские песни, исполняемые вокальным квартетом. Летели в зал стихи Лермон­това... И вдруг я поразительно ясно по­нял: артист каждым словом говорит о нас, о наших днях. О наших неудачах и победах. Поэтому и «Бородино» Лер­монтова звучало не так, как бытовой диалог, а затем рассказ бывалого солда­та, калякающего про походы. Нет, это был рассказ торжественный, размаши­стый, высокого строя, с ощущением ве­ликих исторических событий под Моск­вой и Сталинградом. Особенно это чувствовалось в строчках:

«Ребята! не Москва ль за нами?
Умремте ж под Москвой,
Как наши братья умирали!»
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
Мы в Бородинский бой».

Как сейчас слышу крылатый яхонтовский   голос:

«И залпы тысячи орудий
Слились в протяжный вой».

«Тысячи орудий» звучало как одно слово. Оно летело и перекатывалось и, казалось, передавало героику и размах нашего современного боя с участием мощных орудий и «катюш». А вот еще пример того, как исполни­тель безошибочно точно ощущает время и аудиторию. Это было на Ново-Девичь­ем кладбище, на открытии памятника-надгробия Маяковскому. Вступление к его поэме «Во весь голос» читал замеча­тельный артист Всеволод Николаевич Аксенов.

«Во весь голос» можно читать, как размышление, как осмысливание прожитого, как предсмертные стихи поэта. Но Аксенов читал их по-другому. Его исполнение было пронизано только од­ним — торжеством поэзии Маяковского. И поэтому стихи звучали светло, при­поднято, звонко, с нарастанием голоса и темперамента. Только так их и можно было читать в этот памятный день, сре­ди синего неба, солнца и зелени.

Говоря об исполнении героического на эстраде, я позволю сослаться и на свой скромный опыт. Разбирая собст­венные работы, легче сформулировать мысли, которыми мне хотелось бы поде­литься с читателями. Мне часто приходится читать в эст­радных концертах отрывки из поэмы Маяковского «Владимир Ильич Ленин». И, несмотря на то, что поэма всем из­вестна (ее проходят в школах), она на­ходит горячий отклик в любой аудито­рии. В этой поэме много героических мест, да и вся она как героическая сим­фония.

В. Н. ЯХОНТОВ выступает перед военными моряками

Вот, например, как я читаю ту часть поэмы, где Ленин приезжает в Петро­град. Вы помните, что Февральская ре­волюция застала Ленина в Швейцарии. Маяковский пишет, что Владимир Иль­ич горит одним желанием — быть с вос­ставшими рабочими. Он весь нетерпе­ние. Восставшие рабочие, солдаты, мат­росы тоже ждут приезда своего вождя. Пламя Февральской революции мерк­нет, заплывает салом. Революции нужна помощь, и она придет только с приездом Ленина. Восставшие ждут Ильича с не­терпением и надеждой. Волнуются. А вдруг не приедет? Задержат? Арестуют? Вот состояние, накал и ритм, с какими я начинаю читать:

«И в город,
уже
заплывающий салом,
вдруг оттуда,
из-за Невы,
с Финляндского вокзала
по Выборгской
загрохотал броневик».

В этих строчках накопленное нетер­пение и надежда, выливаются в радостную весть, которую я, исполнитель, хочу сообщить всем: Ленин приехал! Всем су­ществом я стараюсь передать радость волнующей встречи Ильича с народом. Радость, от которой захватывает дух, как при сильных порывах свежего вет­ра:

«И снова
ветер
свежий, крепкий
валы
революции
поднял в пене.
Литейный
залили
блузы и кепки:
«Ленин с нами!
«Да здравствует Ленин!»
— Товарищи!»...

Здесь пластический намек на Лени­на-оратора и пауза. В паузе то, чего нет в тексте, но что очень нужно мне, ис­полнителю. В эти секунды я как бы вглядываюсь вместе с Лениным в род­ные, несколько изменившиеся, возбуж­денные лица товарищей по подполью и незнакомые радостные лица рабочих. Затем я словно смотрю на Ленина как один из стоящих в толпе очевидцев этой встречи. И это последнее дает мне возможность уже с ощущением прошед­ших лет сказать сегодня:

«И над головами
первых сотен
вперед
ведущую
руку выставил».

И дальше опять строки прямой речи Ленина:

«Мы —
голос
воли низа,
рабочего низа
всего света.
Да здравствует
партия,
строящая коммунизм,
да здравствует
восстание
за власть Советов!»

В этом куске я не играю Ленина и почти играю, так как живу в его задаче. Рассказывая, я показываю, как Влади­мир Ильич говорил эту вдохновенную речь, и, что самое главное, стараюсь не­сти ленинское действие словом. А дей­ствие это в том, чтобы поднять массу на восстание за власть Советов. Тогда не было теперешних мощных микрофо­нов и все же, мне думается, слова Лени­на были слышны и поняты в любом конце площади. Они достигали сознания и чувства каждого, ибо были предельно целенаправленны, действенны.

Или вот, к примеру, как решается мною глава из поэмы Евтушенко «Брат­ская ГЭС» — «Казнь Стеньки Разина». Я, естественно, веду рассказ к главному событию — к казни Разина. Все персонажи с разными мыслями и в разных ритмах спешат к месту казни. Сам Ра­зин, которого в белой рубахе везут на Красную площадь, тоже готовится к этой казни.

Все действия персонажей, их мыс­ли — это интересно, но это еще не самое значительное: все главное впереди — так строю я движение рассказа. И вот на­ступает казнь, а перед этим — самое главное для меня: прозрение Разина. Перед смертью, стоя на помосте и вгля­дываясь в «толпу», Разин увидел «сквозь рыла, ряшки, хари» лица людей. Людей, жаждущих правды и свободы. Людей, которые потом отомстят за его смерть и продолжат его дело. Он прозрел. Это прозрение дало ему покой и непоколеби­мое ощущение, что он не зря жил и не зря умрет. Вот ради чего исполняется эта глава...

Мне думается, что очень хорошо, если в героическом, исполняемом с эстрады или со сцены, прозвучит юмор. Это за­ставит слушателей еще острее воспри­нимать основное, героическое. Смешное в серьезном необходимо и для разрядки. Наверное, не случайно в трагедиях Шек­спира есть комедийные персонажи. Помнится, в годы Отечественной вой­ны мне довелось играть в спектакле Центрального театра Красной Армии «Сталинградцы». В нем была сцена, происходящая в развалинах дома, где пятеро наших солдат стоят насмерть. И вот в этой трагической сцене возникал монолог о ложке — «личном оружии» солдата. Какими раскатами смеха и ап­лодисментами принимал зал каждое сло­во об основных частях «ложки кашеме-та». И после этого зрители с еще боль- ] шей горечью и болью воспринимали | гибель этих замечательных парней.

Правда, этот смешной монолог не был зубоскальством. Он был вызван тем, что один из солдат, понимая неизбежность гибели, хочет во что бы то ни стало раз­веселить товарищей, поднять их настрое­ние. В этом была подлинная правда жиз­ни, увиденная драматургом Ю. Чепуриным, участником Сталинградской битвы. На эстраде героика и юмор были у автора и исполнителя фельетонов Нико­лая Павловича Смирнова-Сокольского. У этого артиста серьезное сменялось ка­скадом метких сатирических зарисовок. Это была разрядка, даже, если хотите, завоевание зала. И после разрядки — открытый, полный гражданского темпе­рамента призыв на большие свершения, взволнованный разговор о романтике наших дней, как это было в одном из фельетонов, который кончался гимном кремлевским звездам.

Исполнению героического на эстраде иногда очень помогает музыка, если только она необходима и органична. Му­зыка создает нужную атмосферу, наст­роение. Например, взятие Зимнего из поэмы Маяковского «Хорошо!» исполня­ется мною в сопровождении музыки из «Героической симфонии» Бетховена. Чи­тая «Гренаду» М. Светлова, я использую «Матросский танец» («Яблочко») из ба­лета Глиэра «Красный мак». Стихи К. Симонова «Хозяйка дома» идут на фоне старинного вальса. Музыкальный фон то исчезает, то появляется вновь, создавая лирическое настроение, кото­рое еще больше подчеркивает мужество и героизм защитников Родины. В фина­ле стихов вальс звучит сильно, жизне­утверждающе:

«Кто лгал, что я на Праздник не пришел?
Мы здесь уже. Когда все будут пьяны,
Бесшумно к вам подсядем мы за стол
И сдвинем за живых бесшумные стаканы».

В заключение хочу сказать: без ге­роического я не мыслю советской эстра­ды. И думается, что именно в эти дни, когда мы вступаем в юбилейный пятидесятый год существования Советского государства, — именно в эти дни светлая революционная героика особенно нужна и желанна нашим слушателям, всем, кто | любит жизнеутверждающее искусство советской эстрады.

Журнал Советский цирк. Ноябрь 1966 г.

оставить комментарий