Глава двадцать первая. Из книги Владимира Кулакова "Сердце в опилках"

  ...Пашку выписали из больницы и очередным приказом перевели на "лёгкий труд" при цирке. В приказе значилось: "...на усмотрение администрации и руководителя номера". С этого дня ему не разрешалось поднимать тяжести и делать резкие движения. Он и сам себе не мог этого позволить, так как трещины в нескольких рёбрах по-прежнему давали о себе знать и, судя по всему, собирались напоминать ещё долго.

 Казбек, как мудрый горец, "на своё усмотрение" быстро "перевёл стрелки" на Захарыча, предоставив тому полную свободу действий по отношению к своему помощнику.

  Долгое многозначительное рукопожатие руководителя номера джигитов было лучшей наградой Пашке за его "доблесть". Вместо всяких громких слов Казбек снял со своей руки дорогостоящий, купленный за границей "Orient" и защёлкнул браслет часов на левом запястье Пашки. – Тэбе! Носи! – Благодарно сверкнув глазами, гордо вскинул красивую голову. Мужчина жал руку мужчине. Теперь уже – цирковому собрату...

  Инспектор манежа стал к Пашке уважительно внимателен, словно взял над ним шефство. "А.А." то и дело привлекал его к своим делам, что-то показывая и объясняя азы профессии. Иногда даже просил Пашку заполнить табеля (почерк у того был на удивление красивым – буквы получались с какими-то художественными вензелями).

  Дирекция тоже не осталась в стороне, и теперь "легкотрудник" вместе с беременной женщиной – работницей осветительного цеха Раей разносил какие-то документы по кабинетам цирка, помогал в канцелярских делах директорской секретарше, бухгалтерии и везде, "куда пошлёт страна". Одним словом, его как геройски раненого бойца, отправили с "передовой искусства" в тыл цирковой жизни. Временно отстранённого от дел "ответственного работника веника и совка"  это коробило и злило. Особенно доставали "подколы" джигитов:

– Твоя работа?.. – вопрошали они, намекая на "интересное положение" Раи. А то и того хуже:

– Пашка! Когда рожать будешь? Чего-то живота не видно?..

   Чувство неполноценности и ущемлённого собственного достоинства сжирало Пашку:

– Захарыч! – вопил с возмущением "раненый", отхлёбывая чай из стакана в шорной берейтора. – Я, конечно, в "положении", но не в таком же "критическом", как Рая, чтобы с ней соревноваться: кто быстрее родит или отнесёт "депешу" из одного кабинета в другой! Забери меня назад на конюшню!..

– Пашка, ты и так здесь, вот чай пьёшь. – глаза Захарыча искрились смешинками и цвели синими июльскими васильками...

  Осень однообразно шуршала листками отрывного календаря. Пашка маялся и почти не обращал внимания на свой любимый листопад, который буквально завалил город "червонным золотом". Пошла третья неделя после того памятного случая. Корсет сняли, а рёбра всё ещё продолжали предательски болеть и досаждать.

  Пашка, наконец-то, решился появиться на репетиции воздушного полёта. До сего дня он отчаянно избегал встречи с Валентиной в таком, как он считал для себя, "жалком" виде. Он уходил из-за кулис раньше, чем появлялись там воздушные гимнасты и появлялся, когда уже все расходились по домам. Приходя в гостиницу, он никому не открывал дверь. Ему рассказывали, что Валентина дважды стучалась к нему. Наконец, он не выдержал, собрался с мужеством и пришёл. Не видеть Валю так долго было ещё большей мукой, чем терпеть неожиданно свалившуюся "хворь".

  Извечный пересмешник Женька тут же "ожил", когда сверху, стоя на мостике, вновь увидел "воздыхателя" Валентины в рядах:

– Ур-ра! Вот он – непобедимый наш Ромео, прошедший огонь, воду и "скорую помощь"! – вместо приветствия закричал он из циркового поднебесья. – Сначала выиграл войну у Капулетти, (он намекнул на дуэль с Рыжовым во дворе), потом "подложил" всем свинью в цирке (это уже был удар ниже пояса), а теперь, как феникс, восстал из пепл... – он не договорил, так как получил от Валентины удар локтем в бок. Женька согнулся и со сбитым дыханием сиповато закончил:

– Короче, Пашка, привет от "крылатых и безгрешных"! А меня тут бьют без тебя! Живу как в преисподней! – притворно пожаловался воздушный гимнаст...

  Шли день за днём. Пашка по привычке вставал рано и приходил в цирк. Так же по привычке хватал вёдра с водой, тазы с овсом и овощами или щётки для чистки лошадей. Но Захарыч занял "круговую оборону" и не подпускал своего помощника ни к каким делам. Вместо этого Стрельцов то и дело что-нибудь предлагал Пашке, как заболевшему ребёнку:

– Па-аш! Морковочки! – Захарыч протягивал парню крупную очищенную морковь, влажную от сока. – Каротин в ней, – для зрения полезно...

  Пашка отказывался, это была уже третья морковка за последние полчаса.

– Па-аш! – нараспев призывал своего помощника Захарыч в очередной раз – Яблочко – витамины!.. – Это было уже шестое яблоко за наступивший день.

  Пашка сходил с ума, изнывал, дурел! Он и не подозревал, что безделье среди постоянно репетирующих и всё время что-то делающих цирковых – это пытка!

  Попробовал было порепетировать с Комиссаровыми. Но удовольствия от полюбившегося жонглирования в этот раз он не получил. Ещё шевеление руками можно было терпеть, но вот наклоняться и поднимать, то и дело падающие мячи и кольца, было испытанием. Кончилось тем, что взмокший Пашка съездил себе ручкой вращающейся булавы по рёбрам, в глазах потемнело, он охнул и завершил карьеру жонглёра до лучших дней...

   Захарыч ежедневно судорожно думал чем бы занять скучающего парня? К "А.А." он уже обращался. Тот помогал, как мог, и даже более того. Всё остальное требовало здоровья и физических сил.

  Стрельцов понимал, что парень с таким характером, таская бумажки из кабинета в кабинет, бок о бок с беременной Раей, рано или поздно – "сгорит".

  И тут он увидел входящих в цирк Валентину и Валерку Рыжова. Валентина с распущенными волосами "сонно" вышагивала павой. Валерка, улыбаясь, семенил с портфелями в руках. 

– Вот оно! – стукнул себя по лбу Захарыч...

  На следующий день, вечером, после представления, в котором Пашка принимал посильное участие, подавая джигитам лошадей, они сидели с Захарычем, пили чай, и по-мужски говорили "за жизнь".

– Павлуха! Скоро октябрь на дворе... – сменив тему, начал издалека Стрельцов. Он внимательно рассматривал своего помощника, словно хотел выведать: догадывается тот о чём пойдёт сейчас речь или нет? Пашка спокойно, и без особых мыслей в голове, попивал ароматный чай? Захарыч неторопливо отхлебнул пару глотков и продолжил:

– Все нормальные люди уже почти месяц, как ходят в школу. Наши пацаны пошли: Родыгина сын, Рыжова, Абакаровская дочка, Валя вот... – Захарыч остановился, переводя дух, – серьёзный разговор начался. Он увидел как Пашка напрягся.

– А что, всё равно времени полно, чего его зря терять! Давай в школу, Паш, а? В вечернюю! – Захарыч смотрел на Пашку с таким лицом, словно умолял его о пощаде. Все аргументы старого берейтора, которому всю жизнь не хватало образования, кончились, и он теперь не знал, что ещё сказать.

  Теперь Пашка взял паузу, которой позавидовали бы старые мхатовцы...

– А как же работа? – наконец подал он голос.

– Да решим, Паш, решим, не в первой! – заторопился Захарыч. Тут вечерами работы-то, справлюсь! Казбек "разового" в помощники должен взять вот-вот... Это же – школа! – Стрельцов произнёс последнее слово с таким благоговением и придыханием, словно речь шла о какой-то невероятной святыни.

  Пашка вдруг перешёл на тон, которым обычно доверяют сокровенную тайну:

– Я давно об этом думал... Валя... Вон какая! Даже – Валерка Рыжов. А я со своей восьмилеткой... Короче, как это... – Пашка пощёлкал пальцами, как когда-то Захарыч, и вновь, с хитрой улыбкой, напомнил его любимое слово – Атавизьм!.. – Оба облегчённо и радостно захохотали. Захарыч протянул клочок тетрадного листа:

– Адрес школы Валентина принесла. Это оказывается там же, где она учится днём. Наш директор цирка уже созвонился с директором школы, завтра с документами туда. Ну, Пашка, не подведи!.. – Захарыч поднял стакан с недопитым чаем, как поднимают, чтобы чокнуться.

– Ай да Захарыч! Ну, – хитрец!.. – Пашка резко выпрямился, с улыбкой охнув по пути. Стаканы с остывшим чаем встретились в воздухе, звуками гранёного стекла оповестив мир о начале "новой эры" в жизни хороших людей...

  ...Пашка с Захарычем выводили ахалтекинцев из конюшни за кулисы, готовясь к работе. Джигиты принимали животных, осматривали подпруги на лошадях, водили их по кругу, разминая перед выступлением, по ходу разминались сами.     Пашка вёл осёдланного Малахита. За ним шагал Захарыч с Сапфиром.

  С манежа слышался радостный лай собак и весёлая музыка. Оркестр сыграл финальный "галоп".

-- Котова закончила! – сообразил Пашка. – скоро мы...

  Впереди был понедельник. Всех отработавших традиционно поздравляли с "выходным". В цирке так принято. К этому стал привыкать и Пашка.

  Униформисты раскрыли форганг. С манежа с визгами и гамом за кулисы ворвались афганские овчарки Котовой. Вся эта шумная свора пролетела по закулисью этаким "торнадо" в собачник.

  Вслед за ними неторопливо шла уставшая дрессировщица, смешно хромая. Она кому кивала, кому отвечала на традиционное: "С выходным!"

  Джигиты и некоторые из воздушных гимнастов, кто успел спустится за кулисы, тоже на разные голоса стали поздравлять артистку. Женька-полётчик, как всегда, напомнил о себе:

-- Людмила Тимофеевна! С выходным! Хорошо, что не "с окончанием!.." – намекнул он на хромоту.

-- Эт-т точно! Спасибо, мужчины! Окончаний не люблю! Но кончаю с удовольствием – чего и вам, бойцам, желаю!..

  Котова приближалась к Пашке. Тот набрался смелости, – он всегда робел, встречаясь с этой артисткой, и выдохнул:

-- С выходным, Людмила Тимофеевна!

  Она остановилась, задержав взгляд на молодом служащем. Тот невольно втянул голову в плечи и остановился тоже. Сзади послышался голос Захарыча:

-- С выходным, Тимофевна! Чего хромаешь?

-- Спасибо, казаки-разбойники! Да вот, каблук сломала! В магазине обещали, что они как х… -- не ломаются! Хотя с дури, говорят, можно и его, родимого, сломать... – она была в своём репертуаре.

  Котова кроме "перчёных слов" любила высоченные каблуки, которые делали её стройную великовозрастную фигуру по-прежнему девичьей. Она прекрасно знала, что на манеже в такой обуви работать о-очень трудно, но работала...

-- Ноги не поломаешь на таких "котурнах"?

-- Ой, Стрельцов, мне бояться – трусы не снимать! Всё "нужное" уже давно сломано, остальное срастётся. – Она вернула взгляд на Пашку.

-- Это тот самый герой, что спас весь цирк, а потом прятался в поликлинике?

  Пашка сначала хотел было поправить артистку, мол, -- не в поликлинике, а в больнице, но вовремя одумался. Попадать "на клык" этой женщине ему не хотелось никак. Он знал "языковые возможности" Котовой. После её "перлов" клички к людям прилипали навечно...

  Она несколько секунд серьёзно смотрела на "героического служащего" и потом изрекла очередную "нетленку":

-- Запомните, юноша: женщина опасна "спереди", а лошадь сзади! – и похромала дальше...

-- ...Почему женщина опасна спереди? – через какое-то время посмотрел Пашка на похмыкивающего и качающего головой Захарыча. (С лошадьми молодому служащему было всё боле-мене понятно).

-- Потом, как-нибудь... объясню... – ушёл от ответа улыбающийся наставник. – Пошли работать...

оставить комментарий