Глава двадцать седьмая.  Из книги Владимира Кулакова "Сердце в опилках"

 – Дядя Толя, поздравляем! Мы за вас так переживали вчера! – радостно встретил Пашка Смыкова утром на конюшне. Тот безо всяких помощников сам убирал за Кралей и кормил её. Свинка весело хрюкала и тёрлась о стену вольера.  

– Хм, спасибо, конечно, парень, только поздравлять меня не с чем. Просто повезло. Обычно такие истории заканчиваются иначе...

– Почему? – Пашка искренне удивился. Он вспомнил, как вчера зрительный зал и все, кто стояли в проходах буквально сходили с ума. Он думал, что теперь Смыкова будут носить на руках, печатать о нём в газетах, рассказывать по телевидению. О том, что вчера произошло в цирке, Пашке казалось, знал весь мир!

– Почему?.. – задумчиво повторил вопрос клоун.

  Что мог ответить этот толстый почти лысый дядька, с морщинами под глазами и на сердце, молодому несмышлёнышу, смотревшему на него восторженными серыми глазами?..

  Он мог, конечно, поведать ему, что в окружающем мире очень много людей никчёмных, пустых, но научившихся в нужный момент делать серьёзные лица, носить галстуки и портфели. Людей конъюнктурных, приспособившихся к реалиям этого мира, с детства знающих что и где сказать, чтобы их заметили и выдвинули, поставили над другими людьми, которым это делать совестно...

  Вот кто были – настоящие "лицедеи"!..

  Смыков же научился приспосабливаться лишь к спартанскому быту кочевья: обшарпаным цирковым гостиницам, к жёсткой плацкарте поездов и осеннему холоду периферийных цирков-шапито. Взамен люди дарили ему свою искренность, симпатию и любовь. И ещё – аплодисменты! В его жизни было что-то Настоящее, чего не пощупать руками и не увидеть глазами!..

  Он ничего этого не стал рассказывать, ответил просто:

– Да потому, что так устроена наша жизнь. Каждый выбирает то, что выбирает...

  Пашка подошёл к вольеру Крали и протянул ей угощение – сухари, которыми подкармливают лошадей. Он задумался...

  Смыков внимательно посмотрел на молодого парня. Вдруг, с серьёзным лицом, задал неожиданный вопрос:

– Ты мороженное когда-нибудь ел?

  Пашкины губы, как баянные меха, растянулись в улыбке, – мол, что за вопрос! – А обращал внимание: кто как ест его?

  Помощник Захарыча неопределённо пожал плечами.

  У клоуна под глазом задёргалась жилочка.

– Те, кого с детства учили его лизать, в этой жизни как-то неплохо устроились. Те же, кто кусал... – Смыков вздохнул и почесал Кралю за ухом. Та хрюкнула и закрыла глаза.

  Пашка стал прокручивать в памяти картинки своего воронежского детства на Чижовке. Он и его сотоварищи, эта "босота" из частного сектора, многие из которой – безотцовщина, наскребали тогда мелочь, чтобы купить вожделенный вафельный стаканчик пломбира и всей ордой его съесть. В той компании за возглас: "сорок один – ем один!" можно было схлопотать по шее или остаться надолго с пацанской отметиной – "жлоб!" Пашка припоминал, если мороженное было подтаявшее – его лизали. Так хватало большему количеству пацанов и казалось, что удовольствие растягивалось на подольше. Тому, кто давал денег больше или сам покупал пломбир, позволялось прогрызть дырочку в донышке вафельного стаканчика и высасывать оттуда сладкую молочную массу. Это был верх наслаждения... Когда же мороженное было твёрдым от холода, а терпения не хватало, его кусали...

  Теория Смыкова вроде была проста и понятна. Однако Пашка так и не смог толком определиться, что же его, согласно этой теории, ждёт впереди...

  ...Жизнь вошла в своё привычное русло, как река после бурного весеннего разлива. Неожиданны в нашей житейской повседневности ненастья, ураганы и землетрясения. Нежданны-негаданны и животоврящие лучи солнца, однажды озаряющие судьбу и смысл происходящего. Спасение часто приходит оттуда, откуда его и не ждёшь. Тем и хороша наша жизнь...

  Смыкова, после просмотра, поставили на программу. Директору, за самоуправство, "поставили на вид". Аркадий Андреевич попытался, было, бурно сопротивляться решению руководства "Союзгосцирка", но те, по секрету, сообщили, что его скоро переведут в управление культуры, а там и до министерства – шаг, так что -- не стоит "поднимать волну".

  Директор с виду успокоился, стал ждать, когда закончатся гастроли этой "дурацкой" программы. А ждать он умел...

 В случайных разговорах о Смыкове, он величал того не иначе как -- "дутая звезда", при этом обязательно обрисовывал руками широкую окружность, намекая на габариты клоуна. Директору было невдомёк, что тем самым он рисует прежде всего себя...

  Программу, наконец-то, перестало "штормить". За кулисами снова "включился свет". На манеже своим чередом шли репетиции и представления. В зрительном зале вновь не было свободных мест...

   Время, словно гадая себе на счастье, срывало с настенного календаря листки...

  ...Осень основательно вступила в свои права. По утрам изо рта шёл пар, пощипывало крылья носа. Пришибленные первыми морозцами жёлтые листья жались друг к другу, но не сдавались. Клёны усыпали бульвары своими жёлтыми ладошками. Днём солнце отогревало землю и небо. Река, что текла рядом с цирком курилась паром. Оттаявшие тучи в безбрежном тёмно-синем небе радостно гонялись друг за другом. Ветер на бульварах дурачился с собранной дворниками опавшей листвой. Желто-оранжевые кучи лежали повсюду, словно свернувшиеся в клубок уснувшие лисицы. Ветер теребил их, будто хотел разбудить...

  Программа, отработав свой положенный срок, постепенно готовилась к окончанию гастролей. Можно было видеть, как кто-то упаковывал репетиционный реквизит, он теперь был не нужен. Из гостиницы постепенно приносились лишние вещи. Упаковочные ящики и контейнеры с распахнутыми дверцами всё чаще стали появляться за кулисами, где копошились участники программы. Всё чаще голос инспектора манежа напоминал, чтобы не загромождали проходы кулис "барахлом" и чтобы следили за установленным порядком.

  У всех было "чемоданное" настроение, – этакий переездной "зуд", который появляется у артистов цирка за неделю-другую до окончания гастролей. Начали обсуждаться первые присланные разнарядки из Главка. Кто-то радовался предстоящим гастролям в новых городах, иные недовольно роптали, мол, "в третий раз едем в эту глушь", остальные ждали распоряжений, как счастливых лотерейных билетов. По присланным распоряжениям из Москвы, по названиям городов, пытались угадать отношение к себе начальства. Дружно поругивали Главк за нерасторопность, за нелогичность в планировании маршрутов, за всё! Даже за то, что он есть...

-- Засиделись в этом городе, за три месяца вещами обросли, упаковываться замучаемся! – ворчал Захарыч. -- Обычно в городе работаешь месяц-полтора и переезд. Правда в Москве и Питере – там вообще полгода. Вот где привыкаешь, словно врастаешь в землю! Потом задницу не оторвать!..

  Для Пашки это был первый гастрольный город. Выступлениям и дням, прожитым здесь казалось, не будет конца. Но колесо жизни неустанно вращалось, оставляя глубокие следы на извилистых дорогах планеты, лицах и судьбах людей...

  На молодого парня тоже напала какая-то безотчётная то ли хандра, то ли озабоченность предстоящим переездом. Что-то неосознаное, подспудное, беспокоило, волновало сердце. Пашка вдруг заметил, что рассматривает людей и закулисье, словно видит это в первый раз. Всё стало острее, весомее, значимее...

-- Привыкай! – попытался ответить Захарыч на вопрос своего помощника, что с ним происходит. – Хотя, хм, я так к этому и не привык. Каждый раз рву себе сердце, уезжая из очередного города, словно прощаюсь навсегда... Собственно, так оно и есть. Даже, если и приедешь сюда ещё раз -- всё будет по-другому, лучше-хуже, не важно, -- не так!.. Ничего, парень, не повторяется. Надо ценить каждую секунду этой жизни! – Захарыч задумался, похлопал по карманам в поисках табака, как он это обычно делал в волнительные минуты, забыл чего хотел, вздохнул, и продолжил:

-- Ты только вслушайся в слова: "С началом!", "С окончанием!"...

В первом случае – впереди жизнь, надежда. Во втором... – Захарыч не договорил, вяло махнул рукой. – Не люблю я этого слова... Хорошо, если программа переезжает целиком, но в основном – кто куда. У каждого свой путь, своя жизнь. Бывает, Пашка, что больше и не встретишься с понравившимся человеком, не поработаешь в одной программе. Никогда. Вот такая она -- цирковая жизнь. Вроде и манеж круглый, а ничего не повторяется...


оставить комментарий