Глава двадцать третья. Из книги Владимира Кулакова "Сердце в опилках"

-- Пойдём, Буню увозят в зоопарк, проводим... – Захарыч прервал Пашкину работу – тот, как раз, заканчивал чистку овощей.

  Все, кто были свободны в этот час, пришли попращаться с Буней. Даже те, кто репетировали на манеже, услышав об этой новости, подошли к слоновнику.

  Слониха щекотала хоботом Славкину спину и рыжий затылок, пока тот снимал цепь с её ноги, брала сухари из рук Захарыча и представителя местного зоопарка, куда теперь переезжала бывшая цирковая звезда на вечные времена. Она мирно прикрывала ресницы и улыбалась глазами.

-- Вот и ещё один ветеран уходит на покой... – на лице Захарыча резко обозначились морщины. Он был траурно печален, словно провожал в последний путь дорогого товарища. – Я её помню ещё слонёнком, – Захарыч протянул очередной сухарь Буне. – думаю она меня тоже не забыла. У слонов отличная память! Я тогда вокруг неё всё время крутился, подкармливал, уж очень она тосковала по родине... – Захарыч улыбнулся, ненадолго погрузился в волны воспоминаний прошлого и вынырнул со словами:

– Её к нам сразу после войны привезли, из Германии, из питомника Карла Гагенбека. Маленькая такая, стоит ушами хлопает, трубит как паровозик "железной дороги" Дурова! Ресницы, как у девчонки – пушистые, длиннющие. Влюбились в неё все! Настоящее её имя по документам было – Брунгильда. Тогда все завозмущались: имя не цирковое, к тому же – "фашистское". В первый же день "перекрестили" её в Буню. Так и осталась... – Захарыч погладил кончик хобота слонихи. – Теперь ей лет сорок-сорок пять. А может и больше. Слоны как люди – живут долго...

 Во дворе цирка открыли "слоновозку", к которой прикрепили трап-пандус. Вошли служащие зоопарка со словами: "Всё готово!" Александр Анатольевич строгим голосом инспектора  манежа отодвинул всех "посторонних" с прохода и дал команду к погрузке.

  Дело оказалось не таким простым. Буня тромбоном в высоком регистре выкрикнула своё несогласие покидать цирк. Она совсем не понимала чего от неё хотят, топталась на месте или, сделав пару шагов, возвращалась обратно. Это было на редкость доброе и сообразительное животное, но сейчас оно находилось в полной растерянности. "Слоновожатый" Славка заходил с одной стороны, с другой, ему помогали опытные служащие зоопарка. Они специальными небольшими крюками, направляли животное к выходу. Эти крюки всегда использовались в работе со слонами. Травм они не наносили и боли не доставляли, но с помощью них можно было дать понять животному чего от него хотят. На этот раз Буня заартачилась не на шутку. Она угрожающе подняла хобот и растопырила уши. Из её недр послышались низкие рокочущие звуки. Инспектор манежа тут же приказал отступить. Уж он-то, как никто, знал нравы и повадки слонов.

– Что будем делать, Захарыч? Чужих она не подпустит. – "А.А." стоял озабоченный. Слониха явно представляла угрозу окружающим. – Если  она пойдёт в разнос...

– Не паникуй. Постоим, покурим, время покажет. Ворота во двор пока открой и людей убери.

  В слоновнике остались растерянный Славка, с которого, казалось, осыпались лишние конопушки, Стрельцов и инспектор манежа. Остальные перебрались во двор цирка, где стояла в ожидании "слоновозка" с распахнутыми дверьми. Захарыч подошёл к животному и стал ей спокойным голосом рассказывать об их первой встрече. Буня хлопала ресницами, вслушиваясь в человеческую речь. Стрельцов протянул сухарь. Слониха осторожно взяла и положила его в рот. Захарыч поласкал кончик хобота Буни, подул в него. Слониха встрепенулась ушами и заблестела глазами. Так они "беседовали" несколько минут. Захарыч осторожно потянул Буню за хобот, та сделала первый шаг.

– Браво, Буня, браво! Пошли, милая, пошагали! Там тебе будет хорошо!.. – Захарыч неторопливо и осторожно тянул за хобот мощное животное. Буня, паровозным гудком подала голос, и медленно зашагала к воротам.

– Молодец, Буня! Браво, старушка! – поощрял в свою очередь "А.А." – Хм, старушка, ну сказал! – сам себя поправил инспектор, вспомнив сколько живут слоны.

  Рыжий Славка, невольно отстранённый от дел, шёл сзади, подстраховывая "процессию".

  Незаметно дошагали до фургона. Буня осмотрелась, и как-то, по-человечески, глубоко вздохнула – словно ей всё стало ясно...

  Инспектор манежа, достав из кармана пиджака носовой платок, вытер лоб и шею. Неожиданно слониха протянула хобот к "А.А." и забрала у него платок. Тут случилось то, что меньше всего люди ожидали увидеть. Слониха села на задние ноги и стала махать платком, прощаясь, как она это делала в конце своего номера много лет на манеже. Затем встала, развернулась и, то и дело оглядываясь по сторонам, осторожно, задом, сама пошла по трапу в "слоновозку". Это она делала в своей жизни тоже многократно. Буня зашла в свой передвижной дом и продолжила махать на прощание.

  Всхлипнула Люба Комиссарова, уткнувшись в булавы, в голос реванула служащая Котовой, мужчины потянулись за сигаретами.

– Трап уберите, закрывайте! – каким-то странным срывающимся голосом скомандовал Александр Анатольевич. Он многое видел в своей цирковой жизни, работал и со слонами, но такое...

  Захарыч отвернулся и побрёл на конюшню. Служащие зоопарка быстро подняли борт. Славка прыгнул в кабину тяжёлого грузовика. Взревел мотор. Люди стояли кучкой с печальными лицами, глядя вслед медленно выезжающему со двора цирка "слоновозу".

– Через полчаса будет на новом месте... – сказал кто-то. Люди, не глядя друг на друга, стали медленно расходиться.

– Sic transit gloria mundi... – пробормотал полётчик Женька.

– Чего, чего? – переспросил Володя Комиссаров, который нервно теребил в руках булаву – они с Любой прямо в репетиционном, не переодеваясь, выскочили во двор.

– "Так проходит мирская слава!" – перевёл с латыни Женька и добавил: – Уроки Или Яковлевны Новодворской по истории цирка в ГУЦЭИ...

– Слышь, Жека, "не мунди", и так тошно. "ЧБ", пошли репетировать...

  Пашка зашёл в опустевший слоновник. Гулкая пустота ударила тишиной. Лишь толстая муха, как в прошлый раз, снова билась в стекло. В углу лежали остатки сена, недоеденного Буней. Витал её знакомый запах. Мёртвой змеёй на деревянном помосте свернулась цепь с расстёгнутым кожаным ремнём...

 Молодой служащий вспомнил своё первое знакомство со слонихой после того злосчастного дня рождения, криво улыбнулся. Было ощущение, что прошло не три месяца, а много лет. Странно в цирке ощущается время... Здесь так часто приходится прощаться...

  Вот и сегодня, казалось бы животное, – но, как-то по-человечески, навсегда попрощалось с манежем, со своей цирковой судьбой, своей молодостью, – всем тем, что все эти годы составляло её жизнь...

  Перед глазами Пашки вновь вырисовался синий квадрат прицепа, в котором престарелая слониха машет платком...


 оставить комментарий