Глава двадцать вторая. Из книги Владимира Кулакова "Сердце в опилках"

  Осень держала фасон. Было ещё сравнительно тепло. Но по утрам воздух стал свежее и был с какой-то морозной кислинкой.

  Всё больше листьев оказывалось на земле. Всё чаще по утрам дворники шуршали мётлами, словно готовили серый мольберт асфальта к новой картине небесного художника.

  Наконец-то Пашка мог вздохнуть этот утренний воздух полной грудью, спеша из цирковой гостиницы на работу. Рёбра ещё, нет-нет, давали о себе знать, но постепенно служащий по уходу за животными возвращался к привычной работе.

  Теперь вечерами Пашка ходил в школу рабочей молодёжи. Точнее, не ходил, летал, – настолько ему нравилось учиться! Он, пожалуй, единственный из класса, кто приходил постоянно, без пропусков и опозданий.

  Класс был разношёрстным по возрасту и тяге к знаниям. Кому-то просто нужен был аттестат о среднем образовании, кто-то подумывал о высшем и теперь "пыхтел", грызя науку. Кого-то направили с работы "по обязаловке". Последние то и дело опаздывали на занятия или часто пропускали "по болезни". Никто никого особенно не заставлял и "родителей не вызывал". Атмосфера была демократичной, близкой к анархии. Учителя с радостью помогали тем, кто хотел учиться, и почти не обращали внимания на тех, кто "отбывал время".

  Пашка учился взахлёб. Он словно жаждущий путник прильнул к ручью знаний и никак не мог напиться, навёрстывая упущенное. Когда-то он даже не мог себе представить, что учёба в школе может доставлять такое удовольствие! Ночами засиживался над учебниками, днём, толком не выспавшийся, работал в цирке, то и дело поглядывая на подаренные Казбеком часы, торопя время наступления вечера. Субботы и воскресенья были испытанием в ожидании начала очередной учебной недели. Благо, пережить это помогала закулисная суета и хлопоты ежедневных представлений.

  Время изменило привычный ритм. Оно то замедлялось и надолго останавливалось, как товарняк с животными при цирковых переездах, то неслось курьерским. Новые ощущения и заботы навалились на Пашку, закружили осенним хороводом, в котором он растворился счастливым и наполненным...

– Много "гусей" принёс? Иль одни "пятаки"? – встретил на пороге конюшни своего молодого помощника радостный Захарыч. Старик в душе был безмерно горд собой, что ему удалось Пашку "определить" в школу – теперь он как все!..

– Каких гусей? – находясь ещё под впечатлением от школьных занятий и замечательной прогулки по ночному городу, никак не мог понять смысл вопроса Жарких.

– Ну ты даёшь, школяр! – Захарыч удивился несообразительности своего "протеже". "Пятаки" – они и есть "пятаки" – это пятёрки. Двойки – те на гусей и лебедей похожи! Эх ты, учёный!..

  Пашка настолько устал, что не стал ни спорить, ни каламбурить на эту тему. Он слабо улыбнулся и просительно произнёс:

– Чайку бы! С сухарями...

  Захарыч засуетился, захлопотал, нарезая колбасу, сыр, ржаной хлеб и ставя видавший виды ковш с водой на электроплитку. Через пять минут они неторопливо ужинали, обсуждая школьные и цирковые темы. Под прикрытым полотенцем, в пузатом фарфоре, томился "фирменный" Захарычевский чай...

– Я приберусь чуток! – Стрельцов собрал остатки трапезы. По-мужски, степенно, как это делают только в деревнях, смахнул крошки со стола.

  Пашка сидел, сыто улыбался, и "клевал носом".

– Пойду заварку вытряхну и вернусь! – Старик вышел из шорной и направился к кухне.

  ...Захарыч стоял с мокрым фарфоровым чайником, прислонившись к дверному косяку шорной и молча улыбался. Нерастраченная отцовская нежность тёплой волной накатывала на старого циркового берейтора. Перед ним за столом, положив голову на руки, тихо посапывал его Пашка Жарких..
.

 оставить комментарий