Глава семнадцатая. Из книги Владимира Кулакова "Сердце в опилках"

  С очередной зарплаты Пашка немного приоделся. Впереди ждала осень, поэтому новая куртка и брюки были ко времени. По пути отправил сколько мог денег родной тётке в Воронеж.

– Не в прок, пропьёт... – со вздохом предсказал Захарыч.

– Это её дело. Вдруг ей там есть нечего... – парень дёрнулся лицом и замолчал.

  ...Пашке нравилось много ходить пешком, гуляя по незнакомому гастрольному городу. Особенно по ночам, после работы, когда город спал и лишь некоторые окна светились чужой тайной. Пашка любил "разгадывать" эти тайны, представляя себе кто там жил, живёт теперь, и придумывая разные небывалые сюжеты. Он открывал для себя новые переулки, площади, тихие бульвары, удивляя местных рассказами об их же городе...

  На этот раз он появился в воротах конюшни в новеньких, только что купленных кроссовках, и с порога сообщил:

– Я теперь не то что до края света, до Берендеева тридевятого царства дойду! И он мне собственноручно прикрепит значок ГТО – "турист-ходун" первой степени! Ну, как, Захарыч, черевички? – Пашка покрутил носком новой кроссовки.

– Трепло "первой степени"! – буркнул Захарыч. – На пять минут опоздал сегодня!.. – Захарыч коротко глянул на обновку своего помощника. – Хм, "черевички"! Кеды – они и есть кеды! В них только от нужды бегать. Или – "по нужде"...

– Вот так и гибнут молодые дарования! – с притворным вздохом пожаловался Пашка лошадям, словно призывая их в свидетели. – Не успеет поэт родиться, как его тут же убивают! Точно как с Пушкиным...

– После твоих стенгазетных творений, стихоплёт, сразу чувствуется, что Александр Сергев умер. – (Отчество поэта Стрельцов озвучил как-то на свой манер, именно "Сергев"). – Ты чего это там про меня написал, проходу не дают? – Захарыч имел ввиду смешные стихи про "Главнокомандующего конюшни" под дружеским шаржем, где он скакал на Пашке верхом, размахивая веником, как саблей.

– Не я Дантес, а то б давно тебя на дуэль вызвал! – подчёркнуто мрачно пообещал Захарыч. На самом деле ему льстило внимание его помощника и артистов программы.

– Один уже пробовал... – Пашка, ухмыляясь, вспомнил дуэль с Рыжовым. – Ничего, ничего, когда-нибудь и я дорасту до "Главнокомандующего". И обо мне напишут!..

– Иди переодевайся, "говнокомандующий"! – Захарыч смешно исказил почётное слово, которое точно соответствовало сиюминутной ситуации – один из скакунов поднял хвост и готов был усыпать пол денника свежим "удобрением".

  Пашка сам себе крикнул привычную команду тех, кто работает с копытными: "сово-ок!" и не переодеваясь, бросился убирать за лошадью...

     ...Рабочий день был в разгаре. Из приоткрытых дверей конюшни слышался весёлый голос Пашки. Ему вторил глухой возмущённый голос Захарыча. Они только что вдоволь напоили лошадей и теперь кормили животных, расставляя металлические тазы с овсом и морковью. Не отвлекаясь от работы, спорили о лошадях, преимуществах современной техники и вселенском прогрессе.

  Пашка вдохновенно защищал век настоящий, упрямо наступая на душу старому берейтору.

– Договоришься у меня, хомут тебе в дышло, уволю! – в сердцах пообещал Захарыч.

  На секунду Пашка замолк, словно оценивая реальность угрозы, затем перешёл на фальшиво-сочувствующий тон:

– Скоро лошади вымрут на земле. Как мамонты. И останешься ты, Никита Захарович, без работы. Я-то себе место найду где-нибудь, ну, скажем, в гараже. Лошади – это, по-моему, пережиток прошлого, – наступил он на любимую мозоль своего наставника, искусно мстя за "уволю". – Этот, как его... – Пашка спародировал Захарыча, пощёлкав на его манер пальцами, – "атавизьм"! – И продолжил свою аргументацию:

– То же мне – "двигатель внутреннего сгорания" на овсе и сене в одну лошадиную силу! Не экономично! К тому же – тихоход. Любой мотоцикл даст этой сивке-бурке сто очков вперёд! – подогревал Жарких Стрельцова.

– А душа есть у твоего драндулета? – всерьёз взорвался Захарыч. – Один карбюратор! Знаешь, сколько твоей техники бросали на фронте, когда кончался бензин, а подвоза не было, или грязь была непролазная! А лошади – шли! Голодные, но шли! Крыши соломенные разбирали на хатах, кое-как кормили их, и воевали дальше. А когда кавалериста ранило, или того хуже, так некоторые лошади ложились рядом, как собаки, и не отходили. Взрывы там, пули. Лежали, прикрывая. Или наоборот неслись дальше в атаку, вместо бойцов, создавая лавину. Твой мотоцикл прикроет тебя в бою?.. Тихоход!.. – Захарыч немного выплеснул эмоции и теперь говорил боле-мене сдержано:

– Много ты понимаешь в лошадях! Отец рассказывал, у нашего атамана Шмелёва  его Улан о шестидесяти вёрст ходил, он им зайцев в степи топтал.

– Ну, да! – удивился, на время присмиревший, Пашка. – в нём что, полторы лошадиной силы было,  с пропеллером?

– Да что там шестьдесят! – не унимался, вновь разошедшийся сторонник гужевого транспорта. – Лошадь и на все семьдесят способна!

– Ага! Под горку, с парусом! – уточнил сторонник современной техники.

– Вот натура, хомут тебе в дышло! Да я родился среди лошадей! – взвился старый казак, убирая из-под носа коня опустевший таз.

– Кто-то рождается в рубашках, а наш Захарыч в хомутах и дышлах. Не повезло, бывает!.. – с притворным вздохом посочувствовал Пашка.

  Кормёжка лошадей походила к концу. Осталось задать немного сена. Стрельцов вернул себе былое спокойствие и даже шутливый тон.

– Я уж не спрашиваю у тебя о дышлах, "соплезавр"! Ты хоть знаешь, как на лошадь садиться: лицом к голове или к хвосту?

– А это смотря в какую сторону ехать... – Не моргнув глазом, нашёлся начинающий наездник.

  Захарыч, как бы устало и безнадёжно, махнул рукой, внутренне улыбнулся остроумию Пашки. К тому же Стрельцов видел, что тот искренне любит лошадей – по глазам видел. И чувствовал своей старой цирковой интуицией: этот – свой!..

– Сена дай! И почище, – без веток, балабол! У тебя когда-нибудь рот к ушам прилипнет – никакой серьёзности! – Захарыч говорил это беззлобно, скорее, даже наоборот, поощряя своего помощника. За свою нелёгкую долгую жизнь он насмотрелся на "серьёзных" людей. Они ему не нравились...

– По этой жизни надо идти легко и с улыбкой! – артистично раскинул руки Пашка. (Он где-то подобное то ли видел, то ли слышал и сейчас ему эта фраза пригодилась).

– Вот, звонарь! Тебе не в цирке, – в церкви надо работать. На колокольне!

– Не-а, – отрицательно замотал головой помощник Захарыча, – я высоты боюсь! – вспомнил он свой недавний полёт. – Вот, если только дьяконом. Он закатил глаза, вскинул руки к небу и попытался спародировать:

– Иежеси на небеси, поднеси и вынеси, во имя овса и сена и сенного духа, ами-и-инь... – гнусавым тенорком пропел Пашка.

– Не богохульствуй! И в церкви и в цирке есть купол. И там и здесь – живёт Бог. Все под ним ходим. А-а, да что ты ещё понимаешь… – Захарыч даже не попытался продолжить эту тему. Для многих сия тайна была непостижима на протяжении всей жизни. Для других – обыкновенной истиной с рождения. Кто Чего выбирал...

– Я, Захарыч – атеист! Так что кроме как здесь мне работать негде.

– Хм, атеист. Ну-ну!.. – старый человек внимательно посмотрел на молодого, как будто видел его впервые, и удовлетворённо хмыкнул про себя: "Сво-ой!.."  И ещё раз повторил, с глубоким потаённым смыслом:

– Ну, ну...

оставить комментарий