Как важно быть... Дмитриевым. И.Л. Вишневская

Юрий Арсеньевич Дмитриев - доктор искусствоведения, профессор, главный ведущий сотрудник Отдела театра Института искусствознания, автор почти неисчислимого количества книги статей, крупнейший знаток в области цирка, театра, эстрады, кинематографа, педагогики, эстетики - ушел из жиз­ни.

B 2006 году ему исполнилось бы 95 лет. Естественно, смерть каждого человека - большое горе для его близких. Но для нас, учеников, друзей, коллег Юрия Арсеньевича -это поистине беда, потому что мы потеряли не просто талантливого ученого, прославленного педагога, ренессансную натуру посреди капиталистического прагматизма. Но еще и очень доброго, хорошего человека, интеллигента старой закалки, для которого порядочность -норма, честность - врожденна, доброжелательность - манера жизни.

Юрий Арсеньевич учил нас не только свято любить театр, постоянно восхищаться цирком, серьезно относиться к самой веселой эстраде, читать пьесы, a не пересказы пьес, видеть спектакли, a не только читать о них рецензии. Но, быть может, еще важнее, что он учил нас чистой и, если говорить громко, праведной жизни. Мы твердо запомнили особые «за­веты» нашего старшего коллеги. Всегда улыбаться друг другу, улыбка подозревает равенство, уважение, расположение, по­желание доброго дня; всегда спросить o здоровье, и не только личном, но и вашего батюшки, матушки, супруга, супруги - как прелестно, трогательно и грамотно выговаривал эти поня­тия Юрий Арсеньевич. Мы твердо запомнили, что к цирковой арене никогда нельзя становиться спиной: там идет страшная, кровавая работа, там идет бесконечный жертвенный труд. Мы твердо запомнили, что увлечение пародиями говорит не о ценности пародий, но o падении цены истинного искусства. Мы твердо запомнили, что нельзя, не стоит укрываться в какой-нибудь одной своей научной нише - я, мол, специалист по ис­кусству XI, XII, XIII и еще бог весть какого века. Сам он пода­вал тому пример.

...В понедельник Юрий Арсеньевич Дмитриев был на от­крытии III съезда Союза театральных деятелей. Во вторник — писал статью o чтеце Г.B. Сорокине, ездил за авторскими эк­земплярами своей новой книги «Прекрасное искусство цирка».

B среду редактировал статьи для готовящейся к выходу (третье издание) энциклопедии «Цирк», вечером был в «Театре на Покровке» — отмечалось пятилетие. B четверг оказался на Красной площади, где в специально возведенных шапито проходил Международный конкурс на лучшее цирковое представление. B пятницу был на заседании Сектора театра России Институ­та искусствознания, в котором служит многие и многие годы.

Выступал на обсуждении очередной кандидатской диссертации, посвященной взаимоотношениям Чехова и Станиславско­го. Остался с молодыми сотрудниками пить «дружеский чай» и беседовать o жизни в искусстве. Вечером отправился на но­вое представление в цирк. B субботу продолжал редактировать статьи для цирковой энциклопедии. Так, приблизительно, вы­глядел не один день жизни Юрия Арсеньевича.

Он был несказанно популярен. Каждый его приход в цирк был как 6ы своеобразным цирковым представлением. Пришел Мастер, поэт цирка, его певец, его знаток, и поэтому, как ка­жется, с ним здоровались и люди, и звери. Он приходил в Ма­лый театр, самый любимый для него на свете, и, как пред­ставлялось, ему кланялся даже сам бронзовый Хозяин этого Дома — Островский. Он скользил на кафедру гитисовских ау­диторий — и студенты, раскрыв рты, слушали его лекции, по­тому что это были даже и не лекции, a живые воспоминания, радостные открытия, постоянная сопричастность прекрасному.

Я помню его, как и многие-многие мои коллеги, преподавателем курса русского театра, когда мы оканчивали Государственный институт театрального искусства. Это был особый преподаватель — влюбленный свое дело, молодой, стараю­щийся никогда не влезать нив какие интриги и удивительно уважающий нас, тогда еще совсем-совсем начинающих. Он не только был со всеми «на вы», но знал все имена-отчества, все биографии и постоянно велел кланяться «бабушке», переда­вать привет «матушке». Тогда y многих из нас еще не было су­пругов, но он велел кланяться даже и нашим молодым людям или девушкам наших студентов-мужчин. Они их знал — наших возлюбленных, потому что хотел выучить не просто профес­сионалов, но и воспитать личность, индивидуальность, сделать нас, по возможности, интеллигентными людьми.

Юрий Арсеньевич Дмитриев — это сама эрудиция, причем во всех областях знания. Пестрый, веселый, шумный и яркий цирк – это его стихия. Разноголосая, современная эстрада – это его жизнь. Театр, от Мочалова до Качалова и дальше, дальше, дальше – до самых-самых «пост-авангардов» - это его заботы.  

И мы уже давно не удивляемся, когда Юрий Арсеньевич вдруг говорит: «Да, я прочитал это y Якова Борисовича». — «Кто это — Яков Борисович?» — спрашивает кто-либо, не знающий Дми­триева, полагая, что речь идет о сегодняшнем газетчике или o директоре ресторана. — «Яков Борисович Княжнин — драматург XVIII века», — отвечает Дмитриев. И также может называть он по именам и отчествам всех, кто жил в XVII, XVI и еще каком-нибудь веке. Все они — его друзья: люди цирка, люди театра, люди эстрады, веселые клоуны, острые куплетисты, великие трагики.

Юрий Арсеньевич Дмитриев — это книги. Я не знаю, сколь­ко книг y него было, и никто не знает. Их просто огромное количество. Он каждый год издавал по книге — и все интерес­ное, прекрасно выполненное. То o трагиках Адельгеймах, то o знаменитых клоунах, то o волшебном мастере Лентовском, то o великом комике Живокини, то.., но обязательно o ком-нибудь, o ком очень хочется прочитать.

Ю.A. Дмитриев — это до6рожелательносты редчайшее се­годня качество среди озверевших, помешавшихся на самых различных дефицитах людей. Есть дефицит и на доброту. Этот дефицит в нашем Секторе полностью покрывал Дмитриев. Он и ругал как-то вкусно, и критиковал как-то аппетитно, и замо­рочивал голову как-то приятно, словом, работать с ним было одно удовольствие. Он обязательно заметит, что на тебе новое платье, какое-нибудь новое украшение, он спросит как дела дома, он разузнает, чем больны внуки, просто — не наш чело­век, какой-то забредший в этот кошмарный быт старый рус­ский интеллигент, ренессансный человек, милый чудак, все еще уверенный, что люди должны оставаться людьми.

Юрий Арсеньевич — это само остроумие. Если у нас плохое настроение, если уже кажется, что мы никогда не поднимем­ся, обронит Дмитриев словечко, расскажет «старый» анекдот, вспомнит две-три фразы из репертуара своих старых друзей — Райкина, Утесова, Ардова, Смирнова-Сокольского, Шкваркина, Зощенко и многих-многих других, и легче становится на душе. И кажется — a может быть, еще поднимемся?!

Юрий Арсеньевич учил нас не болеть внешне. Для чего вы это рассказываете — про головную боль, ломоту в спине, про нехождение ног, про несмотрящий глаз, выдернутый зуб... Вы представляете, какой это ужас? Молоденькая, хорошенькая женщина, обвешанная жалобами, не видящая, не слышащая, да еще c пониженным давлением? Болеть, если вы истинно бо­леете, надо внутри, незаметно для окружающих. Так они делал, до самых своих девяноста с хвостиком. Всегда в прекрас­но отглаженном, ловко сидящем на нем костюме, в накрахма­ленной белой рубашке, непременно c модным галстуком, ему чужды были как новорусские при6амбасы, таки стародревние бороды, усы, бобровые шапки и тяжелые палки.

Дмитриев – это сама блестящая История русского театра, это вечное и верное служение Эстраде и Цирку, это целая би­блиотека книги статей – от гениального артиста Мочалова до гениального клоуна Никулина. Дмитриев был еще и просто очень хорошим, остроумным, никогда не унывавшим нашим общим другом. И когда все раздражены, утомлены, словно вол­шебное лекарство звучали слова Дмитриева: «A как ваше здо­ровье? Непременно передайте поклон вашей матушке, вашему батюшке, супруге, супругу...» Ах, как давно забыли мы об этом чудесном человеческом общении!

Что же позволяло Дмитриеву сохранять молодость? Можно назвать десятки понятий: естественный образ жизни, любовь к своему делу, милую заботливую жену. Но я бы выбрала глав­ное, o чем так прекрасно сказал Тургенев – будь только добр, и тогда тебя никто отразить не сможет.

Сейчас он был бы очень нужен. Сейчас, когда на сценах ца­рят содом и гоморра, когда эстрада стала бизнесом, когда цирк одряхлел, как старая лошадь, Нужен был бы во всей этой сце­нической неразберихе сильный, громкий голос: c вами говорит профессор Дмитриев...

оставить комментарий