Необычное выступление иллюзиониста Стругаева Василия Степановича (Алонзо)

Почему стало возможным это воистину не­обычайное, а в условиях нашего городка просто-таки поразительное происшествие? Потому что на гастроли в город приехала группа артистов, кото­рые называют свои концерты «Цирк на сцене». И не будь в этой группе иллюзиониста Стругаева Василия Степановича (по сцене — Алонзо), ничего бы и не произошло.

Плюс, конечно, наличие в городе молодого радиотехника Игоря Рубахина. Вот уж энергичный в активный парень! А фан­тазия у него такая, что сам Стругаев-Алонзо поражался выдумкам нашего рядового комсо­мольца. Хотя, безусловно, Игоря нельзя считать таким уж обыкновенным юношей. Он и начитан как следует, и неоднократно избирался на руко­водящие посты в системе комсомола, и лектор-общественник — в особенности по вопросам рели­гии. Вот мы и дошли до самой сути. Значит, началось дело так: группа молодежи пришла на концерт в наш районный Дом куль­туры. Среди прочих номеров показал свое ма­стерство иллюзионист Алонзо. Публике он понра­вился. Все у него было, так сказать, на уровне: вещи исчезали и появлялись неожиданно для зри­телей. Пустая ваза заполнялась внезапно цветной жидкостью. Из рукава вылетали белые голуби. Нарядно одетая ассистентка не успевала выно­сить и уносить самые разнообразные предметы, которые составляли предмет фокусов. Зал аплодировал и громко смеялся, когда Алонзо выта­щил из кармана заместителя председателя райпотребсоюза — хмурого мужчины в буром пиджаке — дамское белье. Правда, кооператор силь­но обиделся на фокус и написал в книге жалоб Дома культуры требование, чтобы на иллюзио­ниста было наложено взыскание за искажение его, зампреда потребсоюза, морального облика, но эта жалоба последствий не имела.

Дальнейшее пошло совсем по другой линии. За кулисы к Стругаеву-Алонзо по окончании кон­церта пришел Игорь Рубахин с друзьями. Они попросили артиста выслушать их при закрытых дверях. Иллюзионист согласился. И тогда Игорь, как инициатор этой затеи и постоянный вожак в своей среде, изложил суть дела. Вкратце оно состояло вот в чем: в нашем городе начали ору­довать сектанты, которым отпор в те дни давался слабый. И среди фанатичных приверженцев мест­ного полусвятого-полуиерея отца Гавриила — в числе его «поклонниц во господе» больше всех хлопотала, умилялась и рычала на неверующих некая Аграфена Пивцайкина. Сама по себе она не слишком интересовала комсомольцев. Но у Аграфены жила внучка сирота Катя Ярцева. И озверелая на мистической почве бабка тира­нила девушку. Не дозволяла ей общаться со сверстниками, не пустила ее сдавать экзамены в техникум и т. д. Даже пойти в кино Кате было очень трудно. А теперь положение осложнилось еще и тем, что Катя решила выйти замуж за одного из друзей Игоря — за Вову Клянина. Вова уже заканчивал местный техникум, все так хоро­шо складывалось у нашей парочки, но вот злая воля бабки стояла поперек пути...

Короче говоря, Игорь попросил иллюзиониста сыграть роль святого-чудотворца. В таком виде Алонзо должен был явиться ночью к гражданке Пивцайкиной и от имени небесных сил пояснить ей, что противиться браку внучки с Вовой Кляниным не должно. А почему именно данный артист намечался на амплуа чудотворца? Ясное дело: Василий Степанович Алонзо, вещая по поручению вышестоящих сил, подтвердит свое небесное происхождение тем, что совершит, как говорят у нас на земле, «не отходя от кассы» несколько более или   менее   убедительных   чудес. Иллюзионист сперва несколько даже расте­рялся... Однако ребята так горячо просили его помочь юной чете соединиться навеки, что Алонзо Степаныч дал согласие выступить в новом для него жанре чудотворца евангельского типа. Но тут возникло новое препятствие: категорически отка­залась помогать в «божественной» гастроли асси­стентка.

— Я сама — верующая, — сердито заявила ассистентка, — и никогда не позволю себе изде­ваться над религиозными чувствами, какие бы они  ни  были!

Решено было поручить обязанности помощни­цы фокусника подруге Кати — некой Тасе Жуко­вой. У Таси было одно преимущество: бабушка Аграфена никогда ее не видела и потому не могла бы заподозрить, что вместо истинного чудотворца орудует перед ней цирковой фокусник с неопытной ассистенткой. Впрочем, все это еще было впереди. А теперь предстояло уточнить программу и время «явления» верующей прихожанке благовестника с того света. Но этим Игорь и Василий Степанович занялись на другой день. И отработали они предстоящий сеанс во всех деталях только через три дня. Затем еще два дня ушли на репетиции, во время коих при­учали Тасю играть роль ангела-ассистента, а по­путно искали и перешивали обретенные костюмы — как для самого святого, так и для сопутствующего оному серафима, то есть Тасе.

Итак, в намеченную для «чуда» ночь Аграфе­на Прохоровна Пивцайкина отошла ко сну, как обычно, между девятью и десятью часами вечера. На сей раз ее внучка Катя ушла в свой отгоро­женный уголок в большой сравнительно комнате в то же примерно время. Лежа на широкой де­ревянной постели, Аграфена брюзгливо прислуши­валась к звукам, доносящимся из-за ситцевой занавеси, что отделяла ложе девушки. Заметим еще, что между кроватями обеих обитательниц комнаты стоял старинный широкий и высокий шкаф, который до некоторой степени исполнял роль   перегородки. Убедившись, что у внучки потушен свет и ни­какие звуки не тревожат более тишину, старуха стала   подремывать,   а   вскоре   и   вовсе   уснула.

Тогда Катя осторожно вышла на улицу и впу­стила заговорщиков. Силы были распределены так: глубоко в углу за шкафом поместился Игорь — постановщик и одновременно помощник режиссера предстоящего «явления». Все аксессуа­ры иллюзионного акта стояли тут же. Тася Жуко­ва, одетая в длинный белый хитон (из инвентаря районного Дома культуры; костюм к постановке из древнегреческой жизни), с пришитыми к лопаткам картонными розово-голубыми крыльями и с воло­сами, завитыми мелкой завивкой, должна была ассистировать в качестве серафима, делегирован­ного царствием небесным на подмогу главному действующему лицу. Сего последнего — то есть иллюзиониста — автор интермедии нарек Нико­лаем-чудотворцем. Чудочворец был в разноцветных «ризах», как это изображается в соответствующих картинках. Вокруг его чела на тонких невидимых проволоках укреплен был нимб из золотых нитей. Умело под­свеченные снизу нити давали впечатление того сияния, которое обычно присваивается праведни­кам. Правда, рукава ризы были закатаны, ибо в профессии иллюзиониста это обстоятельство имеет немалое значение. Но грим, седой парик и опрятная седая бородка с такими же усами, давали полное впечатление иконописного лика. На ногах святого были сандалии.

Рисунки В. Зуйкова

Когда Игорь проверил правильность расста­новки сил, он кивком головы подал сигнал к на­чалу. Сам же режиссер поставил на проигрыва­тель пластинку, и в комнате мягко зазвучала му­зыка из оперы Н. А. Римского-Корсакова «Сказа­ние о невидимом граде Китеже»: то была сцена погружения благочестивого, града в озеро, напи­санная в манере церковных песнопений.

Старуха заворочалась на постели. Катя по­спешно спряталась в свой уголок, а Игорь усилил звук проигрывателя. Обе девушки замерли в вол­нении. Сам «чудотворец» вытер пот с загримиро­ванного лба... И вот послышалось оттуда, где раз­мещены изголовье и многочисленные подушки богомольной старухи: «Господи, твоя воля!» Освещение игровой площадки было задумано так: подле себя Игорь поставил на пол настоль­ную электрическую лампу и менял над нею цвет­ные полосы прозрачного желатина: голубые, розо­вые, желтые. Поэтому окраска света, льющегося из скрытого для «аудитории» источника, менялась, придавая комнате причудливый и необычный ха­рактер...

— Ой, да что же это?! — явственно произнесла Аграфена.

«Чудотворец» посмотрел на режиссера.

— Давай! — почти беззвучно произнес Игорь и начал  суфлировать:  «По повелению божию, о раба божия Аграфена...»

Выйдя из-за шкафа, святой заговорил вкрад­чивым   голосом:

— По повелению божию притопал... э... сни­зошел я к тебе, о раба Аграфена, дабы... дабы...
— Дабы возвестить тебе благую весть! — под­сказал   Игорь.
— Ага. Дабы возвестить тебе плохую весть!
— Какую «плохую»? Благую, а не плохую! — Игорь   повысил   голос.
— Я извиняюсь: благую. Ага: благую весть.
— Да кто ж ты есть сам-то?! — с огромным интересом и вместе с тем с трепетом вопросила старуха, севши на край кровати.

Из «кармана сцены», каковым, как мы знаем, являлся закоулок за шкафом, бесшумно (она была для сего обута в галоши на босу ногу) вы­шла Тася Жукова, ангельски улыбнулась и, при­ятным жестом указав на своего партнера по «дей­ству», ангельским же сопрано произнесла:

— Как же ты не узнала, мать: это ж Нико­лай-чудотворец. По иконам небось помнишь его?

После этих слов Тася исчезла, уйдя за спину чудотворца Алонзо. Ее крылья слегка затрепета­ли  при  этом. Старуха засуетилась. Она стала натягивать на себя темно-гнедого цвета юбку, черную кофту, белый головной платок, бормоча:

— Ой, да что ж это: срам какой!.. Ко мне та­кой гость пришел драгоценный, а я вся — не прибрамшись...

Чудотворец из деликатности отвернулся и обождал, пока хозяйка закончила туалет. Он даже повторил раза три.

— Пожалуйста, пожалуйста, не торопитесь!..

И поправил нимб, несколько сбившийся уже на   сторону. А когда Аграфена стала приближаться к не­му, сложивши обе ладони ковшиком, что озна­чало, что она рассчитывает на благословение со стороны своего пречистого гостя и намерена обло­бызать ему «длань», святой Алонзо предупреди­тельно поднял руку (этот жест у него был отрабо­тан на выступлениях) и властно заявил:

— Попрошу пока на расстоянии!

Аграфена замерла в пяти шагах от «святого». А сей последний обратил голову к своему суфле­ру-режиссеру. Едва слышно прошелестели слова следующей реплики чудотворца: «дшерь божия, узнай же ныне, что я есьм пришед к тебе в отно­шении твоея внучки рабы Екатерины». (Отметим, что автор текста Игорь был не очень горазд в церковно-славянской премудрости.)

— Ага!   Точно!   Дочь   божия, — начал   было святой, но его поправили.
— Не «дочь», а «дшерь»! Я же вам говорил: надо больше по-церковному!
— Верно, верно... Дщерь! Ты это... ты узнай, что  я  ныне...  э-э...
— «Я есьм пришед к тебе в отношении твоей внуки...».
— Ага. Вспомнил. Я если...
— Да не «если», а — «есьм»!
— Что вы, действительно, товарищ Алонзо, не можете запомнить текст! — укоризненно   прошеп­тал ангел Тася,
— Я помню. Я есьм пришед к вам... к тебе... к тебе! В отношении твоей внучки...
— «Внуки»!
— А?
— Надо говорить не «внучки», а — «внуки». По-ихнему, по-религиозному так!
— Ага. Да. Внуки твоея — рабы Катерины...
— «Е»! «Е» надо!
— Какое еще «Е»?!
— Е-катерины. А не просто Катерины!
— Слушайте, вы добьетесь того, что старуха очухается и поймет все! —сердито сказал «чудо­творец» и погрозил указательным пальцем Игорю, а потом тем же пальцем указал на старуху.
—Ладно!   Говорите,  как  хотите!  Только — скорее!

Читатель спросит: а что же делала Аграфена Пивцайкина, пока шла изложенная выше дис­куссия между участниками священной интерме­дии? Она опустилась на колени и била поклоны.

Угодник Алонзо наскоро повторил все то, что уже мы знаем, и продолжал:

— А теперь дочь...  дщерь!  Дщерь божия,   я тебе покажу несколько трюк... я извиняюсь, не­сколько чудес, дабы ты уверовала, что моя га­строль... я извиняюсь, мое явление согласовано с небесными инстан... силами!

Чудотворец привычным жестом поправил за­катанные рукава своей ризы, принял из рук ан­гела-ассистента стеклянную вазу и, постучав по ней металлической палочкой, нагнул в сторону все еще стоявшей на коленях своей единственной зрительницы.

— Не правда ли — пустая?

Затем были произведены изящные пассы рукой, и ваза наполнилась красной жидкостью. Чудотво­рец шагнул к старухе и, зачерпнув, ложечкой, предложил Аграфене отведать вина. Старуха, за­крыв глаза, с благоговением н очень громко втя­нула в себя содержимое ложечки. Ваза была передана ангелу. Взамен появились в руке чудо­творца маленькие просфоры, которые то исче­зали, то возникали снова между пальцев обеих рук. В заключение этого чуда старухе вручена была персональная, так сказать, просфора, которую она и приняла, словно это было не просто булочное изделие, а по меньшей мере лично свя­той дух. Кстати, когда Алонзо в результате следующего чуда выпустил из рукава белого голубя, Аграфена просто завыла от умиления, глядя, как бойко взлетела эта небесная сила на ее высочен­ный шкаф и как легко и привычно зашагала по его фигурному карнизу. Чудотворец самолично снял птицу со шкафа и передал ангелу Тасе. А сам скороговоркой объявил, что он пожаловал в «дом сей» высказать непременное желание небес: внучку Екатерину (Е!) надлежит выдать замуж за кого она поже­лает, а не принуждать ее идти в монастырь или иным путем посвящать себя религии. Небеса по­лагают, что раба божия Екатерина боле пригодна Для мирской жизни. Ясно сие дщери господней Аграфене? А если ясно, то пусть так и творит!

Самым трудным в божественной интермедии был, несомненно, ее финал. Как уйти из дома, когда взволнованная старуха бодрствует и с бла­гоговением продолжает «внимать» своим нездешним гостям? Но режиссерские способности Игоря и тут пригодились. По его наметкам чудотворец мягко взял обеими руками голову «божней дще­ри» Аграфены и повернул ее к огромному киоту, висевшему в углу за кроватью. У старухи не­медленно «сработал» условный рефлекс; она при­нялась бормотать молитвы, добавляя от себя до­полнительную благодарность за «благовестие» с того света. Под эти истерические вскрикивания, всхлипывания н даже слезы Игорю удалось эва­куировать всех участников выступления. И только заперев дверь за артистами, Катя на цыпочках вернулась домой и легла в постель. Бабка еще продолжала громко разговаривать с господом богом.

— Словно бы удалось нам сагитировать ста­руху! — сказала на улице Тася.
— Ничего   нельзя   сказать   еще, — отвечал Игорь. — Дело сложное...  Во  всяком   случае,  мы вам    очень   благодарны,     Василий    Степанович. Я Думаю, мы вам выхлопочем оплату еще одного выступления...
— Боже упаси! — горячо отозвался Алонзо. — Я считаю, что у меня было типичное шефское вы­ступление. Так сказать, вроде лекции на антирелигиозную тему. Конечно, своеобразная лекция...

Но здесь нам придется оставить участников чудотворной интермедии и сообщить читателю, что в дальнейшем события развернулись самым неожиданным   образом.

Ассистентка Алонзо, которая, как мы знаем, отказалась принимать участие в мистификации, тайно принадлежала к числу людей, не порвавших с религией, она с возмущением поведала в доме для приезжающих (где остановились артисты) местной уборщице о замысле Игоря. Уборщица пересказала это удивительное известие своим сосе­дям. И, короче говоря, в круги, близкие к отцу Гавриилу, просочились сведения о готовившемся «чуде».

И вот наутро принаряженная, как на светлую пасху, Аграфеиа зашла к некой Неониле Карповне — особе небезызвестной в тех же «гаврилианских» кругах, Аграфена выглядела и держалась как именинница. Но встречена была соболезную­щим взглядом, будто потерпевшая.

— Ну, матушка  Неонила Карловна, — нарас­пев начала гостья, — и не могу тебе даже пере­дать, какое ко мне привалило счастье, какая сни­зошла благодать... поверишь ли: этой ночью бы­ло мне видение. Сам Николай-чудотворец пришел в   мое   ветхое   жилище   и...

Но   Неонила   бестактно   перебила:

— Как же, как же, знаем! Весь город гудит о том:  бесстыжие комсомольцы разыграли тебя, как дурочку; фокусника циркового привели.

Аграфена чуть не упала от неожиданности, ярости и огорчения. Она восприняла такую вер­сию ночного чуда прежде всего как дикое оскор­бление   ей   лично.

— Фокусника  привели? Комсомольцы? Сама ты бесстыжая, коли можешь так говорить! Ты бы послушала, какая музыка играла райская! Какие чудеса были! Сам святой дух возлетал из под чистой ручки угодника божьего и вознесся сквозь потолок прямо ко облакам... А ты: «фокусник! комсомольцы!»...

Аграфена оглядела Неонилу с презрением. Не станем пересказывать дальнейший ход собеседования двух благочестивых стариц. Отме­тим лишь, что по тональности своей оно ближе было к базарной ссоре, нежели к церковному дис­путу. Обмен мнениями протекал столь энергично, что уже через пять минут гостья выбежала на улицу, грозя хозяйке кулаком и изъясняясь на языке, пользование которым карается согласно декабрьскому Указу содержанием под арестом до пятнадцати суток. В свою очередь Неонила Кар-повна плеснула впелед гостье из обшарпанного ведра жидкостью, характер коей установить ныне представляется трудным, но коя в момент выплес­кивания производила впечатление так называе­мых помоев, как по запаху, так и по цвету, а так­же по консистенции... Крайне возбужденная Аграфена направилась непосредственно к самому отцу Гавриилу. Ей по­счастливилось встретить своего духовного отца у дверей дома, в котором он обитал: почтенный па­стырь намеревался посетить баню, о чем свиде­тельствовала корзина с бельем, веником, мочалкой и мылом, несомая им. Наскоро поздоровавшись с батюшкой, старуха принялась повествовать о своей   радости:

— Ах, отец Гавриил, не могу даже вам пере­дать, какое ко мне счастье привалило в эту ночь, какая   снизошла   на   меня   благодать.   Было   мне видение:  сам Николай-чудотворец явился в  вет­хое мое жилье... Пастырь покачал головой и заметил:
— Слышал, слышал уже. Хитро провели те­бя молодые люди. Не стану винить тебя по про­стоте твоей. Но им бы совестно прибегать к эта­ким   средствам...
— Щоооо?! — взвизгнула   Аграфена   и   сама даже удивилась силе и высоте своего голоса. — И вы?.. И ты, лукавый отец, считаешь, что я недостойна того, чтобы ко мне снизошел святой угод­ник?!   И  ты   меня   хочешь осрамить  перед  всем городом?!

Гавриил, несколько подавшись назад, попы­тался успокоить разбушевавшуюся прихожанку:

— Ты бы полегче, мать, мы ведь — на улице. Негоже подавать пример несдержания и грубословия...
— А   клепать   на   ни в   чем   не   повинную старуху — гоже?! Да я... Да ты... Я вас всех тут выведу на чистую воду!

Минут пять Аграфена громко бранила батюш­ку, который удирал от нее, как петух от собаки, качаясь из стороны в сторону и далеко вперед выбрасывая на ходу ноги. Затем разъяренная ста­руха   отправилась  домой. Катя учила что-то, сидя перед окошком и ча­сто заглядывая в книгу. Бабка с ходу — как толь­ко   появилась   в   комнате — сказала:

— Катерина, зови сей минут своего жениха, завтра пойдем в церковь... нет, ну их всех: пой­дем в загс делать заявление насчет вашего браку. А этим всем длиннохвостым сплетникам да сплет­ницам — во! — и   старуха   с  завидной   быстротой сложила  на   правой  руке  необыкновенно   убеди­тельный кукиш. — Раз они мне не верят, мне те­перь с ними нечего якшаться! Пусть и не надеют­ся! Сама буду молиться — у себя дома, а к ним не пойду больше никогда! И еще про все их шашни и делишки  расскажу, где нужно.  Ага.  Вот так. Да! Слышишь?!

Катя   все  слышала.


Журнал Советский цирк. Январь 1963 г.

оставить комментарий