Иосиф Фридман и Сергей Курепов

1930 год. Впервые объявлен прием в техникум цирковoгo искусства. (До его основания в Москве с 1927 года существовала мастерская циркового искусства, переименованная затем в курсы).

Из шестисот человек, приславших заявления, к испытаниям было допущено всего сто, а после первой же пробы сил их осталось шестьдесят.

И вот испытания позади — в числе сорока юношей и девушек, зачисленных на первый курс, есть фамилия моя и Сергея Курепова, с которым мы вместе приехали из Казани и с которым дружили.

Занятия в техникуме начинались со второй половины сентября. Я же не хотел больше стеснять своих родственников и дня за три до начала занятий вечером появился в техникуме с чемоданом и узлом. Сторож сжалился надо мной, и я расположился на балконе. Из старых конских попон смастерил постель и прекрасно выспался.

Утром сторож пожаловался, что ему очень трудно дежурить одному без подмены. И вдруг меня осенила блестящая идея — стать вторым сторожем. Со своей идеей я пошел к директору. Он удивился и одновременно испугался:

—    Как? Вы же приняты на первый курс!
—    Да, но ведь стипендия первокурсникам не полагается, а жить я как-то должен.
—    Как же вы будете заниматься после ночного дежурства?

И в этот момент кто-то легонько потянул меня за рукав, я услышал шепот:

— Давай вместе возьмемся дежурить, зарплату пополам.

Оглянувшись, я увидел новичка, также принятого на первый курс по классу клоунады. Атаку мы продолжали уже вдвоем, и директор сдался. Итак, я студент единственного в мире циркового техникума и по совместительству полсторожа.

Наступила весна 1931 года. Нам предстояло отправиться в гастрольные поездки. Перспектива чрезвычайно заманчивая. В поездке забываешь о студенческой жизни. В поездке ты — артист! И к тому же с жалованием. Но не это обстоятельство было главным. Приехав в новый город, мы с гордостью десятки раз перечитывали расклеенные по городу афиши, возвещавшие о том, что «Первый Московский передвижкой Госцирк прибыл на гастроли при участии лучших артистических сил».

Я участвовал сразу в трех номерах. Первый номер — "Партерные акробаты". Второй — «Групповые акробатические пирамиды». А третий мы подготовили вместе с Сергеем Куреповым. В то время на экранах часто демонстрировали нашумевшие фильмы с участием известных датских комиков Пата и Паташона. Талантливые коверные клоуны Н. Антонов и В. Бартенев выступали в масках Пата и Паташона. Вот и мы с Сергеем приготовили большой эксцентрический номер в образах Пата и Паташона. Я — Пат, Курепов — Паташон. Он бесподобно копировал Паташона. Без всякого грима Сергей достигал изумительного сходства со своим любимым героем. Я был маловат ростом, и это обстоятельство вызывало некоторые опасения, что Пат из меня не получится. Но кургузенький пиджачок, узкие короткие брюки, котелок и соответствующий грим придавали мне сходство с Патом, да и Сергей был ростом пониже меня. Как-то мы репетировали в костюмах и гриме и вышли во двор техникума, где играли мальчишки. Увидев нас, они закричали: «Пат и Паташон! Пат и Паташон!» Все наши сомнения мгновенно рассеялись. Если эти мальчишки, безусловно видевшие не один фильм с участием Пата и Паташона, признали нас — цель достигнута.

Осенью 1931 года, когда мы приступили к занятиям на втором курсе, я познакомился с новыми партнерами — братьями Николаем и Владимиром Волжанскими. Братья приехали из Иванова и были приняты сразу на второй курс. Под руководством А. Ширая мы начали создавать номер «Акробаты-вольтижеры» (с которым впоследствии были вылущены из техникума). Курепов, посвятивший себя акробатической эксцентриаде, нашел великолепного Пата — первокурсника Ивана Байду, одного из первых лауреатов конкурса артистов тетрады.

Не успел Курепов начать репетиции с новым партнером, как позвонили из Московского цирка и пригласили Курепова и меня временно поработать вместо заболевших Антонова и Бартенева. Весть о том, что нам предстоит выступать в Московском цирке, мгновенно облетела техникум. На манеже стихийно возникло «производственное» совещание. Одни настаивали, чтобы мы непременно работали, другие, наоборот, говорили, что работать после прекрасных коверных, да еще в столичном цирке для нас с Сережей совершенно невообразимо.

Не было уверенности и у нас с Куреповым. Пока спорили, пришел наш главный педагог по акробатике С. Сергеев, накричал на нас, обозвал мальчишками и сказал, что далеко не каждому выпадает такое счастье: будучи студентами, выйти на манеж Московского цирка, да еще в качестве ведущих артистов программы — коверных. И мы поехали на Цветной бульвар. На вечернее представление пришел, конечно, весь техникум. Это еще больше усилило наше волнение.

Началось представление. Я не ожидал, что освещенный полным светом московский манеж произведет на меня такое ошеломляющее действие. В глазах зарябило от пестроты, яркого ковра, обилия людей... Выход у нас был такой же, как у Антонова и Бартенева. Я шел по барьеру и, снимая котелок, раскланивался со зрителями. Курепов — Паташон шел сзади и, так же раскланиваясь, беспрестанно натыкался на меня. Таким образом мы обошли весь манеж. Первый выход я провел в состоянии какого-то транса. Опомнился уже за форгангом.

— ОчнисьI Что с тобой? — слышу я Сережин голос, — все в порядке, публика смеется!

После выступления жонглера — снова мы. Для очередной репризы в публику был специально «подсажен» один из наших студентов. Он сидел как обычный зритель у левого бокового прохода, ел пирожное и с интересом смотрел представление. После жонглера мы вышли на манеж. В руках я держал стул, который поставил ребром спинки себе на лоб и начал балансировать им. Стул «неожиданно» сорвался и ударил меня сиденьем по голове. Паташон засмеялся надо мной. Разозлившись, я швырнул в него стул. Паташон низко приседает, стул летит в публику, но в последний момент я удерживаю его в вытянутой руке за кончик ножки. Получается впечатление, что стул неминуемо должен попасть в кого-нибудь из зрителей. Вся эта манипуляция производится возле барьера, в непосредственной близости от того места, где в первом ряду сидит "подсадка".

Видя летящий в него стул, человек шарахается в сторону, падает с кресла и успевает незаметно размазать по лицу пирожное. У него залеплены кремом глаза и нос. Изо рта торчит остаток пирожного. К «пострадавшему» подбегает старший билетер (мы с ним не договаривались, это он сам вошел в репризу), помогает ему подняться и платком вытирает ему лицо. Возмущенный «зритель», пытаясь что-то сказать и неистово жестикулируя, скрывается в боковом проходе. Реприза проходит с потрясающим успехом. Мы пытаемся мимически извиниться перед рассерженным режиссером-инспектором и, провожаемые хохотом и аплодисментами, убегаем с манежа. С этого момента все идет гладко. При каждом нашем выходе на манеж публика заметно оживляется и встречает нас смехом.

После представления педагоги и товарищи поздравили нас с «боевым крещением». Мы были счастливы. День этот запомнился на всю жизнь.

И. ФРИДМАН

оставить комментарий