Истоки душевной щедрости

Давно ли вы наблюдали восход солнца? Часто ли бродили по лугам, по буйному разнотравью или скользили на лыжах по заснеженному лесу? Когда вы в последний раз гладили шелковистую холку лошади, заглядывали в ее теплые доверчивые глаза?

В. ВАТАГИН, член-корреспондент Академии художеств СССР, народный художник РСФСР, лауреат Государственной премии

Знаю, знаю — сошлетесь на занятость, на нехватку времени, на городскую повседневную суету. Все это так. Но мне кажется, что знакомство с природой, непосред­ственное общение с ней никак нельзя назвать потерянным временем. Ведь оно будит любовь к жизни, воспитывает доброе отношение к окружающему, а художника и артиста порой наталкивает на самые не­ожиданные и остроумные решения своих замыслов. Вы, вероятно, думаете, что я с раннего детства гото­вил себя к поприщу художника-анималиста. И оши­баетесь! Вырос я в Москве, никаких особых красот природы не видел. В тесной квартирке моих родите­лей — учителей по профессии — никакого зверья, кро­ме кошки, не водилось. Первыми взволновавшими меня до перехвата в горле впечатлениями были Брэм и «Кни­га джунглей» Киплинга. (Кстати, через много-много лет мне пришлось иллюстрировать Киплинга. «Маугли» с моими рисунками выдержал десятки изданий.)

Потрясло детскую душу и посещение зоосада. Хотя московский зоосад в те годы не имел такого богатей­шего «ассортимента», как сейчас, я сразу же прилепил­ся сердцем к его пернатым и хвостатым обитателям, смотревшим на меня из клеток затравленными гла­зами. Рассказывать обо всех перипетиях жизни? Она у меня долгая, как дорога. Учился я на естественном факультете университета. Всегда мне хотелось путеше­ствовать, наблюдать за повадками зверей и птиц. Исколесил я немало. Облазил Кавказ — в те времена Воен­но-Осетинская дорога была довольно-таки опасной. Любовался нетронутой природой Хибин, заснеженной целиной Лапландии. В порту Александровске (так на­зывался тогда Мурманск) был околдован гигантским аквариумом и запоем начал рисовать морскую фауну. Каждая деталь строения, каждая чешуйка рыбы — чудо совершенной формы, великолепие пластики, кото­рую мне так хотелось передать в красках, в глине, в мраморе.

Все мпе хотелось делать самому, начиная от эскиза, кончая монументальной скульптурой из камня или дерева. Я полюбил резать из корневищ вяза, клена, липы, березы. Форма дерева часто сама подсказывает сюжет, позу животного. Многие считают, что нужно искать образ в мягком материале — то есть в глине, а переводить его в мрамор или дерево должен не сам скульптор, а его помощник — жостер. Такую манеру ввел Роден, да и наша старая Академия художеств то­же выдвинула лозунг: «скульптор должен только ле­пить». Я не подчинился этому канону, и не жалею. Всю жизнь делал свои работы от начала до конца самостоятельно, благодаря чему хорошо изучил мате­риал — камень, дерево, терракоту, фарфор, майолику. И своим ученикам не устаю твердить: изучайте свой жанр от накала до конца, побольше работайте на на­туре. Я изучал животный мир в Египте и в Индии, в Тур­ции и в Греции. Немало времени проводил с мольбер­том в зоологических садах Западной Европы. В Париж­ском зоопарке рисовал обитателей тропиков. В Гам­бургском зоопарке мне очень понравилось, что звери содержались не в клетках, а в просторных вольерах, отделенных рвами и скалами.

Но с животными встречаешься не только в природе или в зоопарке, их можно видеть на манежах цирков. В цирке я бывал часто. Помню — это было еще в дет­стве — приезд в Москву дрессировщика Гагенбека со львами и тиграми. Но, откровенно говоря, старый цирк с его методом дрессировку, меня отпугивал. Мучитель­но было наблюдать за укротителем, разгуливающим по арене с громадным хлыстом, ударами которого он щедро наделял своих питомцев. Многие номера казались мне унизительными для -животных; не нравилось мне, когда зверей заставляли делать трюки, прямо противо­положные их природе, их пластическим возможностям. Цирк того времени, особенно цирк зарубежный, вся­чески пытался ошарашить зрителя, пренебрегая при этом элементарными эстетическими нормами. Стрем­ление пощекотать нервы порой оканчивалось серьез­ными увечьями артистов, работавших без «страховки». Мне никогда не доставит наслаждения самый велико­лепный трюк, самый виртуозный полет под куполом, если я знаю, что артисты выступают без сетки или без лонжи. Недаром в старину говорили: «нужны крепкие нервы, чтобы ходить в цирк». Но особенно возмущало меня варварское обращение с животными.

Вот почему огромное удовольствие доставила мне встреча с Владимиром Леонидовичем Дуровым. Прав­да, познакомиться с ним мне пришлось, когда колючие усики его поредели, а гордая скульптурная голова по­крылась серебряным налетом. Владимир Леонидович много хлопотал тогда над созданием своего знаменито­го Уголка. Меня умилил и примирил с цирком его «безболевой» метод дрессуры. Никогда я не видел, что­бы Дуров грубо ударил животное, обидел его. И четве­роногие артисты, платили ему старательностью и дру­желюбием. Дуровские трюки со зверями были основаны на знании биологической сущности и повадок жи­вотных. Вспомните, как естественно, без всякого принуждения полощет белье енот, как деловито рассти­лает половичок курица, как легко подкидывают мяч морские львы. В небольшом дворянском особняке, отданном Совет­ским правительством для питомцев Дурова, я часто рисовал медвежат, любимого дуровского шимпанзе Мимуса. Самой капризной натурщицей была хищная кошка с коротким хвостом — оцелот. Я сделал очень много иллюстраций к книгам Владимира Леонидовича, посвященным обитателям Уголка, звериной железной дороге и т. п.

Много удовольствия доставили мне дуровские пи­томцы. Не порываю я связь с Уголком Дурова и до сих пор: состою членом Совета Уголка, часто встре­чаюсь с ребятишками, любителями животного мира. Я, который в молодости ни за что не хотел быть педа­гогом, на старости лет занялся преподавательской ра­ботой. Веду кружок юных анималистов при зоопарке, занимаюсь со студентами Строгановского художествен­ного училища. Среди моих учеников немало по-настоящему талан­тливых анималистов. Художник-анималист, как и артист-дрессировщик, воспитывает у людей любовь к природе и всему живому. Я глубоко убежден, что де­монстрация на манеже дружбы человека и животных не может не вызвать у зрителя ответную реакцию — доброту и душевную щедрость.

Многих моих студентов волнует искусство цирка. Недавний выпускник училища Валерий Дьяконов сде­лал для строящегося нового Московского цирка се­рию скульптур из фарфора. И других моих учеников привлекают цирковые темы, а некоторые даже соби­раются работать художниками в цирке. Я знаю, что это будет нелегкий труд. Сделать программу красочной и яркой, очищенной от дурного вкуса и штампа, — за­дача сложная, но увлекательная. Что мне хочется пожелать артистам цирка, всем читателям журнала? Любите природу, учитесь у нее, наблюдайте за выразительностью ощущений и чувств животных. Это обогатит вас новыми впечатлениями, сделает ваш духовный мир красочней и разнообраз­ней.


Журнал Советский цирк. Февраль 1966 г.

оставить комментарий