Из детских воспоминаний о цирке

ЭТО ВОЛШЕБНОЕ ЗДАНИЕ ЦИРКА

Оно стояло в Сухуме. У самого берега моря. Что называется, у лукоморья. Это было в двадцатых годах. В ту пору исполнилось мне ни много ни мало — десять лет.

ГЕОРГИЙ ГУЛИА

Какое это было здание! Сплошь деревянное. Из некрашеных, потемневших от времени досок. Оно все еще пахло смолой. Оно пахло лесом — почти живым, тем самым лесом на сухумской горе Хат-хуа, куда мы с братом ходили добы­вать сухую смолу, чтобы варить из нее абхазский чуингам, жевательную резину. По вечерам, когда небо становилось иссиня-черным, а звезды — такие отборные абхазские звезды — начинали не­истово сверкать, стараясь перещеголять друг дружку, в этом здании загорался свет. Он мне казался ослепительным.

Когда открывались двери, на землю ложились яркие по­лосы. Они шли до самого моря. Они даже касались воды. И черная вода делалась зеленой. А если бросить камень в эту зеленую воду — она фосфоресцировала. Такова была сила этого света, идущего из открытых дверей. Не идущего, а бьющего, подобно солнечному лучу, в бескрайний космос!

И никакого волшебства. Решительно никакого!

А когда, бывало, грянет гроза и небо опустится на макуш­ки кипарисов, а потоки воды соединят в одно целое твердь небесную с грешной землей, единственно уютным местом во всей вселенной оказывалось это волшебное здание. Оно как бы превращалось в гигантскую наседку, и под ее крылами жилось уютно. Дождь стучал по драночной конусообразной кровле как-то нежно, чтобы не особенно досаждать тем, кто находился под нею.

Глубокими южными вечерами, когда мир переставал бодр­ствовать, в этом здании закипала своя жизнь. Закипала в полном смысле этого слова. Могучие хлопки смешивались с хохотом, возгласы удивления чередовались с мрачным за­тишьем, а ужасы — с истинным блаженством.

И это понятно, ибо это был цирк! Сухумский цирк... Полный неуемной страсти и непрерыв­ной жизнедеятельности. Оживавший и увядавший посезонно. Подобно деревьям...

И вот спустя десять лет мне пришлось отдавать распоря­жение о сносе циркового здания. Подгнившего во многих местах. Протекавшего во многих местах. Уже ставшего опасным для жизни. Верно отслужившего свой век. Тем более что на этом Месте намечалось строительство лечебницы. И на меня как на студента-практиканта была возложена органи­зация строительной   площадки.

И я впервые в жизни прошелся по его арене. Она была мягкой и влажной. Над моей головой возвышался купол, и ласточки уже успели свить под ним свои гнезда. А ряды, как и прежде, уходили от арены вверх концентрическими кругами... Передо мною — деревянная ложа дирекции. За мною — высокий помост для духового оркестра. И проход. Туда! В таинственное царство. Откуда появлялись непонятные люди. Которым аплодировали. И которых обожали... Морской ветерок запросто гулял нынче по цирку. Сверху капала вода. И было тихо-тихо. Сумеречно тихо.

МАСКА СМЕРТИ 

Она появилась в конце чемпионата по французской борь­бе. И мигом всех обворожила. А до того все были увере­ны, что победителем будет Черная маска. Поэтому су­хумский цирк с новой силой начал рычать и визжать. Снова стали задавать себе вопросы: кто же победит? Ибо появилась Маска смерти. Мы, сухумские дети, знали наверняка: что Маску смерти не видел в глаза даже сам директор цирка, что и арбитр не имеет права заходить в артистическую уборную, где переодевается таинственный борец, что неизвестно, где проживает и где обедает Маска смерти.

Целую неделю боролись с переменным успехом Черная маска и Маска смерти. У этой на черной вязаной маске были выведены две берцовые кости и маленький череп. Маска смерти не была пузатой, как многие борцы. Не была ни слишком высокой, ни слишком низкой. Все в норме. Почти атлетического сложения. Был этот борец легок. Упруг. И, должно быть, красив лицом. Однако лицо свое он плотно закрывал, подобно средневековой турчанке. Он не желал, чтобы его видели! Такова была прихоть этого непобедимого борца. А еще мы, сухумские дети, знали наверняка: что Маска смерти положила на обе лопатки всех борцов Европы, что в Батуме и Одессе ее пытались подкупить. Но Маска была неподкупна! Борец плюнул на все и уехал в Сухум.

Что же теперь будет?

Черная маска тоже поклялась, что не покажет зрителям лица своего, если останется непобежденной. И острейшие встречи   между   масками продолжались... Однажды повел меня мой дядя пить газированную воду с лимонной эссенцией. В павильоне он поздоровался с не­знакомыми мне мужчинами и разговорился с ними. Они болтали, а я скучал. Скучаю безо всякого стеснения! И тут дядя наклоняется ко мне и шепчет:

— А это — Маска смерти. Запомни!

Я стоял рядом с поджарым человеком, на которого гла­зами указал дядя. Таким загорелым. Рыбацкого вида. По­смотрел на его руки: они показались мне сильными. Шея тоже была крепкой. Но ничего особенного, чтобы делало его похожим на Поддубного, я не заметил. Даже Клементий Буль выглядел солиднее его. Не говоря уже о Канделаки.

Я, должно быть, слишком разинул рот от удивления. Должно быть, неимоверно пялил глаза на загадочного борца. Он обратил на это внимание. И эдак легонько, дружески — я бы даже сказал, панибратски — щелкнул меня по носу. Чем несказанно меня осчастливил. Вечером я рассказал мальчикам — моим сверстникам — о щелчке, которым удостоил меня великий борец.

— А ну, покажи, — сказали они.
— Что показать?
— Нос.

Я вытянул шею и мастерски продемонстрировал свой не короткий нос.

— Нет, — сказали они в один голос, — не может быть!
— Почему не может быть?
— Нос на месте!

Я клялся страшными клятвами. Божился. Куда там! Все равно не поверили. Наконец, не поверил и я сам. Оставалось надеяться на чудо: положат Маску смерти на обе лопатки, и тогда все увидят, что именно она щелкнула меня по носу. Однако, на беду, Маска смерти оказалась непобедимой. И уехала из Сухума неизвестно куда. И я, можно сказать, остался с носом.

ГЕОРГИЙ ГУЛИА

Журнал Советский цирк. Декабрь 1966 г.

оставить комментарий