Канатоходцы

О и может быть туго натянут над красным ковром манежа, или не слишком туго — резинкой от рогатки, ежесекундно готовой выстрелить.

Он может быта горизонтальным или наклонным, таким наклонным, что лучше но прикладывать к нему транспортир, не мерять угол: страшно станет. Его протягивают в пяти метрах от ковра или в пятнадцати, в то и больше — выше, и тогда смельчаку, ступившему на него, тринадцатиметровый пятак арены кажется действительно пятаком — крохотным и далеким.

Канат.

Впрочем, почему только канат! А проволока! Ну, это же совсем другой жанр, возразят мне зиатоки цирка. Возразят — и будут в чем-то правы, потому что у проволоки и диаметр поменьше, и идти по иен потруднее, и нет в руках у артиста тяжелого спасительного баланса, и набор трюков другой — Ох, уж эти мне знатоки цирка! Разве с ними поспорить нам — зрителям! Ведь они знают, а мы только предполагаем, и предположения наши остаются на зыбком уровне эмоций, когда голодная логика уступает место горячему восторгу.

Во времена царя Алексея Михайловича, по прозвищу Тишайший, никто не измерял, к примеру, толщину каната или проволоки, на котором гулял придворный канатоходец Иван Ладыгин, и вряд ли два века спустя кто-то измерил толщину пенькового каната, на котором танцевал «всемирно известный танцор и канатоходец» Федор Молодцов. Да это и неважно. А важно то, что один из самых старых цирковых жанров вызывает у зрителей Сейчас тот же восторг и все-таки зрительские эмоции самый точный измеритель мастерства циркового артиста!], что и у тех. кто аплодировал нехитрому искусству Ладыгина, или почти головоломным — для века девятнадцатого — трюкам Молодцова, или совсем уж бесстрашному и безрассудному Эмилю Блондену, перешедшему в 1859 году по канату через Ниагарский водопад и даже ухитрившемуся изжарить на том же канате вполне съедобную яичницу.

Работу канатоходцев лучше всего Смотреть сверху, из последнего ряда цирковой галерки, откуда не видно каната и кажется, что артист идет прямо по воздуху, по узкому воздушному коридору, а котором действует неведомая физическая сила, не дающая смельчаку упасть. И тогда все трюки канатоходцев становятся такими же фантастическими, как эта придуманная мною сила, придуманная лет эдак двадцать назад, когда у меня еще не хватило денег на билет а первые ряды.

На самом деле я прекрасно знал, что никакой загадочной силы нет, а есть канат или проволока, натянутые между двумя опорами. Настолько хорошо я это знал, что не побоялся отправиться в путешествие по бельевой веревке, протянутой от березы к березе. Именно это не очень удачное (зеленки-то сколько ушло!) «канатохождение» укрепило меня в мысли, что сила все же должна быть, не может ее не быть, иначе как же они ходят!..

Да. сила есть, но загадочного в ней столько же. сколько, к примеру, в силе жонглера, «привязанного» к своим шарикам, булавам и кольцам, так крепко «привязанного», что ни обронить их, ни выпустить из магического пространства на ковер. Сила эта зовется мастерством, и она — из области таланта, а отнюдь не фантастики.

Вот так они и ходят — Абакаровы и Волжанские, Гаджикурбановы и Магомедовы, Алихановы и Ташкенбаевы, выполняя такие трюки, какие и не снились дорвозам-канатоходцам семнадцатого века.

А какие, собственно, трюки! Что, казалось бы, можно придумать в жанре, где все давно придумано! Сальто и арабские колеса! Было, было... Колонна из двух человек! из трех! И это было... Яростная лезгинка! Все было, ничего нового — Итак, асе было! Согласен. Но то ли было. что есть!

Можно ли сравнивать выступления дорвозов на рыночных площадях с работой Волжанских, где мастерство исполнителен и необузданная изобретательность режиссера превратили канат в некую копилку трюков—один другого сложней.

Короче, с трюками все в порядке: они непрерывно усложняются, придумываются новые, на канатах появляются трамплины. подкидные доски, всякие пирамиды-препятствия. артисты гуляют над ареной без баланса, ездят на роликовых коньках и на моноциклах — словом, чувствуют себя над землей прочнее, чем на земле. Но только ни прочность позиции — залог успеха артиста! Только ли сложный трюк или целый набор сложных трюков формируют номер канатоходца! Вся беда а том. что набор этот порой остается всего лишь набором трюков и ие становится номером. Почему!

Давайте вспомним артиста Волжанского, взбирающегося почти под купол по наклонному канату, и участницу номера «Цовкра», в бешеном темпе крутившую на канате «маховые» сальто. В самих этих трюках заложен элемент той актерской игры, которой требует зритель от циркового артиста. Медленно нарастающее напряжение в зале (дойдет ли!), конфетный холодок страха на губах и тысячеголосое "ах!", облегченное "ах!" — дошел наконец. Таков графически точный рисунок роли в общем-то совсем не играющего артиста. Или ребячья раскованность девчонки с косичками, разудалая бесшабашность. так свойственная возрасту подростка,— вот роль из спектакля «Цовкра». И там и там трюки — всего лишь составная часть именно спектакля, пьесы «о канатоходцах», вернее, разных пьес — как различны сами номера Волжанских и Цовкра. Вот так: трюк не ради трюка, а ради единого сюжета, в который, кажется, не влезет ничто чужеродное, пусть даже трижды сложное, трижды опасное.

Но даже трижды сложные трюки не сделают номера, если они не связаны единым стержнем, который и превращает набор цветных деревянных колечек в прекрасную башню-пирамиду, стройную башню, которую каждый из нас любил собирать в детстве. Поистине, ярки и красивы разноцветные кольца (читай: трюки!) в номере канатоходца Григора Григоряна. Он выходит на канат прямо из форганга, поднимается на него без баланса, ездит на моноцииле, взбирается на хитрую металлическую раму со ступеньками, балансирует на ней на канате, а потом она падает вниз а подставленную униформистами сеть. Словом, трюки у Григоряна — один другого сложнее. Но эта от трюка к трюку нарастающая сложность не соединяет разрозненные кольца в вожделенную пирамиду номера. Мы видим человека, мастера, который последовательно выполняет ряд очень сложных операций на станке-канате. Умело выполняет. Чисто. Профессионально. Просто здорово. Можно ли еще что-нибудь добавить в этот ряд операций! Можно и добавить. А можно не добавлять! Пожалуйста. К грусти нашей набор трюков выглядит здесь почти случайным, никак не связанным тем самым сюжетом, который и превращает номер в маленький спектакль.

И тут уже не помогает ни красивая музыка, ни изящные костюмы, ни даже заманчивое название, как бы подчеркивающее его сюжетную стройность. Скажем: "Восточная рапсодия". У молодых исполнителей «Рапсодии» Д. Гаджикурбановой и Ш. Магомедова есть и восточная загадочность, вполне соответствующая названию, и набор очень сильных трюков, которые я бы тоже назвал разноцветными. Вот партнер несет девушку, которая стоит у него на голове на пуанте,— справа налево. Вот он идет по канату, а она замерла у него на голове в стойке на одной руке — слева направо. А потом снова — справа налево. И опять — слева направо. Трюки сложные! Очень! Но, к сожалению, для нас, зрителей, «хождение» по канату взад-вперед кажется однообразным.

Успех дагестанских канатоходцев, чей ансамбль носит имя «Леки», был явно запрограммирован создателями номера, которые прекрасно понимали, что надо показывать и как надо показывать. Сюжет номера диктовался прежде всего подбором исполнителей: на канате сразу четыре элегантные девушки и двое юношей — этакий мюзик-холльный ансамбль как раз а том самом «восточном стиле», который был заявлен в «Рапсодии».

Что надо показывать! Набор трюков в номере ничуть не проще, чем у любых наших прославленных канатоходцев: здесь и сальто с пируэтом, и очень сложная колонна. и проход по канату с девушкой, замершей в арабеске на руке у партнера.

Как показывают! А вот «как», на мой взгляд, в работе ансамбля «Леки» поважнее, чем "что". Режиссерам удалось создать именно ансамбль — слаженный и ровный. Ритм — четкий и быстрый. Грация— отточенная и плавная. Работа — интересная н сложная. Это — слагаемые номере. Точность движений, жестов, почти профессиональная балетная форма девушек, и — темп, темп, темп — без срывов, без передышек. Пожалуй, я бы даже не делил роли среди участников коллектива. В нем одни актер — сам ансамбль, и актер этот ведет предложенную ему роль без фальши, без провалов, без наигрыша.

Возвращаясь к «Восточной рапсодии», хочется сделать невольно напрашивающийся вывод: номеру нужна умная и оригинальная режиссура, ибо се и не хватает исполнителям, умеющим работать так, что у зрителя дух захватывает. А пример такой режиссуры и дали нашим канатоходцам создатели коллектива «Леки».

Условность пьесы «о канатоходцах» — любой пьесы, удачной или нет, — несомненна. Я много раз упоминал здесь вполне однозначное понятие «сюжет», но разве его значение подходит для темы нашего разговора! Нет, конечно. Сюжет предполагает наличие классических слагаемых — завязки, кульминации, развязки, героев и второстепенных персонажей, и прочее, и прочее (смотри «Литературную энциклопедию»). Пожалуй, все это к канатоходцам отношения не имеет, да и не должно иметь. Но простите мне эту вольность определения. Выискивая сюжет в работе канатоходцев. я прежде всего пытался увидеть тот стержень, который удерживал бы весь номер от начала до конца, от выхода артистов из форганга до прощального комплимента публике, В конце концов, любой цирковой номер — это игра: веселая, хитроумная, увлекательная и, главное, легкая. Но любая игра всегда должна быть осмысленной, пронизанной единой идеей. И все составные части игры служат этой идее, подчинены ей, а иначе и игры не получится. Это мы еще с детства знаем. Как, впрочем, с детства знаем мы. что всякая игра превращается а маленький спектакль, если отнестись к ней серьезно. Пусть меня упрекнут в высокопарности, но чем серьезнее мы относимся к ней спросите об этом у любого подростка, играющего в казаков-разбойников или в дочки-матери, тем достовернее она для нас. И театральный спектакль — тоже игра. И чем сильнее актер верит в нее, тем сильнее верим и мы. зрители, а то, что на сцене — сама жизнь. И я не стану проводить аналогию с цирком — она очевидна.

Спектакль — игра и игра — спектакль. Но скучная игра, как и скучный спектакль, зрителем принята не будет.

Наши лучшие актеры-канатоходцы играют весело, раскованно, но игра их — их спектакль! — продумана до мелочей, до каждого шага по канатной тропинке, до взмаха руки, так продумана, чтобы ни им самим, ни зрителям не было скучно. В конце концов, канат — не самоцель. У тувинских артистов Оскал-Оол работа на канате — лишь одна из составляющих номера. Но я бы не отделял у них канат от жонглирования: все это — одна игра. Веселая и лихая. С четким сюжетом. Да, кстати, и не канат у них вовсе, а проволока, но разве это играет какую-либо роль! В работе артистов — да, но не в зрительском восприятии. Со времен царя Алексея Михайловича техника ушла в дали неоглядные. но не побежим же мы, в самом деле, на манеж с кронциркулем, чтобы измерить толщину каната (или проволоки) с точностью до десятых долей миллиметра. Поверьте, нам это ни к чему. Нам важна игра. Талантливая. Умная. Точная. А уж на чем она строится — дело второе. К примеру, та же «Медея» Еврипида, перешедшая из открытых амфитеатров древности на подмостки современных театров, не выиграла, но и не проиграла. Все зависит по-прежнему от исполнителей, а не от окружающей обстановки. И не считайте цирк исключением. Не морщитесь пренебрежительно: мол, надо учитывать специфику работы на проволоке и на канате. Специфика одна: быть артистом. И актером. Я это уже говорил. Тогда спектакль будет на ура принят зрителем вис зависимости от того, на чем он поставлен: на проволоке или канате. Играйте на здоровье. И как можно лучше, пожалуйста. А за нашей любовью депо не станет.

СЕРГЕЙ АБРАМОВ

оставить комментарий