Карандаш - наш любимый клоун

Большую Советскую Энциклопедию (по ней потомки будут судить о нашем уходящем XX веке) он, один из немногих людей мира и нашей страны, вошел не под своим именем и фамилией, а под псевдонимом.

Да, это Карандаш. Клоун, сколько бы ни было нам лет, нашего детства. И моего тоже, ибо когда мне, теперь уже перешагнувшему шестидесятилетний рубеж, исполнилось пятнадцать лет, Карандаш был признанным мастером арены. И это хорошо, верно, что в энциклопедиях он значится как Карандаш — зрители будут помнить этого трогательного, удивительного, знаменитого человека именно как Карандаша.

Помню, как некоторые люди, желая показать свою осведомленность, обращаясь к мастеру, называли его фамилию.

— Я — Карандаш! Запомните это — Карандаш, — довольно сердито чуть ли не выкрикивал мастер, — а Румянцев — это для домоуправления!

Многое он успел сделать в жизни. Да и жизнь прожил долгую, трудную и поразительно интересную, пройдя огонь, воду и медные трубы.

Родился в начале века в Петербурге. Есть такое понятие — ленинградский стиль, есть. Подразумевается интеллигентность, культура общения, особый, повторяю, ленинградский стиль. Все это было у Карандаша. В Ленинграде он стал Карандашом, в Ленинграде отмечал совсем недавно свое восьмидесятилетие, в Ленинграде были выпущены фарфоровые фигурки — «Карандаш и Клякса», ставшие ныне украшением коллекций, редкостью.

Мальчиком он жил с отцом и мачехой (мать умерла, когда Мише Румянцеву исполнилось только шесть лет) в полуподвальной квартире огромного серого петербургского дома. Из окошек квартиры нельзя было увидеть неба, было видно только противоположную серую стену дома. Двор — колодец. О таких домах, о таких дворах, о живущих в таких домах много писал Ф. М. Достоевский. Отношения у пасынка с мачехой, как он сам не раз вспоминал, к сожалению, не сложились. Теснота двора, отсутствие детства, семейные сложности, вынужденность с малых лет зарабатывать на жизнь. Его детство похоже на детство другого великого человека — Чарли Чаплина.

Необыкновенные природные данные — склонность к рисованию (в юности работал художником в кинотеатре, десятки раз просматривая ленты с участием комических артистов), музыкальность, врожденный и отменный художественный вкус. И характер. Сильный характер, закаленный тяжелым детством. Необычайная сила воли. Необыкновенное трудолюбие. Поразительная обязательность. Невероятная дотошность. И, что не менее важно, вера в себя, оптимизм. И, конечно, талант. Он был щедро одарен природой.

Каждый из нас способен получить любое образование, не заканчивая институтов и академий. Для этого есть простой и доступный всем способ — самообразовываться. Михаил Николаевич Румянцев перечитал много книг.

За несколько лет совместной работы — я работал в группе Карандаша, начиная свой путь на манеже после окончания студии клоунады, — мы много и часто говорили. Карандаш любил проводить пятиминутки-разборы. И эти пятиминутки выливались в часовые лекции о клоунском труде, о сложностях жизни, о том, как надо жить... Карандаш любил учить, поучать, советовать и воспитывать. Во время таких разговоров я всегда поражался его знаниям, культуре, образованности, умению почувствовать другого человека, понять его.

Трепетное отношение к профессии. Именно трепетное, ибо на взгляд и по убеждению мастера, нет лучшей профессии в мире, чем наша. Не могло быть, по его мнению, труда важнее и почетнее, чем заставлять людей смеяться. А ведь смех — это всегда очищение души. Не так ли? А как же важно всем нам очищать душу...

Он родился в начале века. Начал работать в конце двадцатых годов. Следовательно, те, кому в конце двадцатых было под пятьдесят лет, видели его в цирке. Первые зрители Карандаша родились во второй половине девятнадцатого века. И, конечно, его видели и родившиеся в нашем двадцатом веке и в его первой половине, и во второй, и в последней четверти. Да-да, маленькие зрители, пришедшие в 1981 году, когда Карандаш отмечал в Ленинграде 80-летний юбилей, родились в 1975 году, и он был их первым клоуном. А они, нынешние дошкольники, будут жить, станут взрослыми людьми в двадцать первом веке.

Да, Карандаш — клоун века. Клоун века и по числу прожитых и отработанных лет и по тому, с какой отдачей он работал. Он купался в славе. Четырнадцать сезонов подряд он, единственный из известных мне коверных, отработал на манеже цирка на Цветном бульваре, готовя к каждому сезону новый репертуар. Бесспорно он — лучший клоун нашего цирка. Сильнее его не было. Непревзойденный мастер. Его искусство любили, понимали, ценили, уважали, я не боюсь этого слова, боготворили. У него учились все: Енгибаров, Мусля (Алексей Сергеев), Мусин, Вяткин, Берман и многие, многие другие. Он при жизни стал эталоном, вершиной нашего клоунского цеха.

Какой бывает смех? Разящий, ироничный, саркастический, гомерический, трогательный, заразительный, удивленный, очищающий, добрый, открытый, легкий, ехидный... Сколько оттенков у смеха? Видевшие Карандаша на манеже смеялись всеми оттенками и переливами смеха.

Он показывал репризу «Бракоделы», и слышался обличающий смех, он демонстрировал сценку «Тарелки», и все смеялись детским смехом, а когда видели клоунаду «В парке» (иногда ее называли «Венера»), то здесь соединялись все оттенки смеха. А смеялись до слез.

Все мы учились у мастера. А десятки людей, работая партнерами Карандаша, как и мы с Михаилом Шуйдиным, прошли у великого коверного академию.

Артисты учились у Карандаша тонкости, яркости, точности, выразительности, органичности поведения на манеже. Учились искусству импровизации, искусству общения с залом, искусству максимального обыгрывания каждой детали, умению вызывать смех, оставаясь при этом серьезным и невозмутимым. Сам Карандаш никогда на манеже не смеялся. Он был на арене удивительно серьезен, сосредоточен и одновременно нежен. Что бы он ни показывал, в какие бы невероятные, казалось бы, глупые ситуации ни попадал, он всегда в это верил, как могут верить только дети, — настолько он был непосредствен и органичен, так серьезно он ко всему относился. Зал при этом заходился от хохота. А Карандаш вроде бы смеха и не слышал. Но вот смех чуть-чуть стихал, шел на убыль... Карандаш произносил слово, делал какой-то жест, зрители видели его удивленные глаза — и снова взрыв хохота.

Смех при этом был особый, очищающий и раскрепощающий сидящих в зале. Берусь утверждать, зрители испытывали чувства очищения, облегчения, вдохновения — катарсиса.

В чем секрет мастерства? Карандаш владел искусством мыслить на манеже. Зрителям было интересно следить за ходом его рассуждений, наблюдать, как артист думает, стараться предугадать поведение клоуна и... зрители всегда были удивлены поведением Карандаша, он всегда «выкидывал» нечто такое, что невозможно предугадать. Он поражал и удивлял своей логичной алогичностью.

Я встретился с Михаилом Николаевичем Румянцевым, когда заканчивал Студию клоунады при цирке на Цветном бульваре. Работал я тогда с Борисом Романовым. Помню, подошел ко мне Карандаш и пригласил зайти к нему в гардеробную.

После представления, робея, зашел к нему. Улыбнулась мне приветливо Тамара Семеновна, жена Михаила Николаевича, его друг, помощник, бессменный ассистент. Оставаясь всегда в тени, она, как я потом понял, многое сделала для великого артиста.

—    Носом в опилки надо. Работать на публике. Идите ко мне работать, — предложил он. — Обретете опыт. Я вас многому научу. В вас что-то есть, — сказал мне Карандаш.

И он действительно многому научил.

До последних дней своей жизни он много говорил о работе над книгой, о клоунском искусстве, рассказывал, как собирает материал, что хочет сделать в ней главным.

—    Вы же уже выпустили книгу «На арене Советского цирка», она выдержала два издания, — сказал ему при мне один журналист.

Карандаш посмотрел на него чуть сердито, как он умел это делать, если кто-то прерывал его рассказ, и почти выкрикнул:

—    Не такая эта книга, не такая. Нужна другая. Чтобы каждый, понимаете, каждый, кто захочет постичь секреты нашей профессии, чтобы каждый, кто захотел бы достичь высот (он говорил всегда как бы без точек и запятых), смог бы получить советы, размышления, научные обоснования, да-да, нечего тут улыбаться, именно научные обоснования... Я над такой книгой работаю. Там будет и история цирка, история юмора, его особенности, практика и научные обоснования, все должно быть научно, понимаете, — подчеркнул он, — научно! Я горы книг переворошил, перечитал, сотни выписок сделал, вот теперь пишу, да некогда мне... в Рязань поеду, потом в Харьков, а там в Ленинград хочу...

Если ему что-то нравилось, он любил произносить слово «чудненько». Но произносил это слово редко. Чаще ему многое не нравилось. Он любил критиковать работу других, любил спорить, часами мог отстаивать свою точку зрения, свое мнение, брал, если угодно, не мытьем, так катаньем.

Если его узнавали на улице, то он почему-то раздражался.
Видимо, это узнавание отвлекало его от каких-то своих мыслей и он поэтому сердился.

Такое поведение, вечное недовольство программами, оформлением, рекламой выглядело порой капризом мастера. Вот же, все проходит прекрасно, отличные рецензии, продолжительные аплодисменты, хорошие артисты заняты в представлении, дирекция цирка предупредительна, а Карандаш вечно чем-то недоволен. Но это шло, как я сейчас понимаю, от повышенной требовательности. Прежде всего от повышенной требовательности к себе. Он не позволял себе халтурить, не позволял приходить в цирк лишь бы отыграть спектакль. Он работал всегда с полной отдачей, насколько позволяли его душевные и физические возможности. Так он работал в сороковых и пятидесятых годах (годы, когда он находился в зените своей славы), так он работал в конце семидесятых, выступая каждое лето на летней площадке ВДНХ.

Он мог бы уйти на пенсию. Намекали ему об этом, предлагали, обещая сохранить все привилегии. Он мог преподавать. Мог бы, да вот и не мог. Не хотел! Не такой у него характер. Он не мог жить без зрителей, без цирка, без вечных разъездов, без личного участия в программе, без того, чтобы не вмешиваться в программу, не мог жить без того, чтобы кого-то не учить. Не мог — и все тут! Поэтому и работал до последних дней.

Грустно было в цирке, когда мы прощались с Героем Социалистического Труда, народным артистом СССР, прославленным на весь мир клоуном Карандашом — Михаилом Николаевичем Румянцевым.

Розы, гвоздики, лилии, гиацинты... Цветы в букетах, цветы в корзинах... Я помню утопающего в цветах Карандаша в день его семидесятилетия. Мы праздновали его юбилей на манеже нашего цирка на Цветном бульваре. Он стоял на арене и улыбался стеснительной улыбкой. Походил на счастливого ребенка. Ладный, аккуратный, чуть озорной. Он чувствовал свою власть над другими людьми, знал об авторитете в цирке, понимал, что всегда и всех он может заставить смеяться, сознавал, что всегда и всем он может улучшить настроение, он ощущал это, он — единственный Карандаш в стране.

И вот я стою с траурной повязкой на рукаве... Смотрю на цветы. Смотрю на... Уж не шутка ли это — Карандаш и... Нет, звучит в цирке грустная музыка. А мне все кажется, я ловлю себя на мысли, что жду этого — вот он, Карандаш улыбнется. Улыбнется — и все тут.

Как-то меня спросил один журналист:

—    А вы смерти не боитесь?

Я задумался.

—    Нет, не боюсь. Я стараюсь не думать об этом. Работаю. Увлекаюсь. И мне бывает просто некогда думать об этом. Даже когда я лежу на больничной койке, я стараюсь думать о цирке, о работе...

Написал эти слова и подумал, а ведь это, наверное, тоже от моего учителя, от Карандаша, — вера, оптимизм, стремление уйти в работу так, чтобы обо всем другом, особенно плохом, стараться и не думать.

Спасибо, учитель, спасибо!

Знаю, Карандаша будут помнить. Будут рассказывать легенды о том, как маленький мальчик, не получивший серьезного образования, испытавший нищету в детстве, стал великим комиком мира и приносил радость миллионам — детям и взрослым.

Он прожил счастливейшую жизнь. Объездил страну и мир, помогал людям своим талантом, вырастил замечательную дочь Наталию Румянцеву, известного в нашей цирковой среде критика, написал и выпустил полезную книгу, воспитал учеников, руководил, хорошо руководил, несколькими цирковыми коллективами.

В его квартире на улице Горького — книги о кино, цирке, театре. Особое место занимает подборка книг о великом Чаплине. В их биографиях много общего. Я имею право так говорить, наш век одарил нас Чаплином и Карандашом. Карандашом и Чаплином.

Мне хотелось бы, отдавая дань памяти своему учителю, чтобы молодые артисты взяли от Карандаша умение так же самозабвенно трудиться, так же любить свою профессию, так же, как умел это он, доводить задуманное до конца, умели бы так же, как Михаил Николаевич Румянцев, больше всего думать о зрителе и любить, как говорил Константин Сергеевич Станиславский, не себя в искусстве, а искусство в себе.

Вот какой он был, М. Н. Румянцев, вошедший в Большую Советскую Энциклопедию как Карандаш. Был?! Нет, он есть. Есть в каждом из нас, сегодня и ежедневно работающих в цирке.

ЮРИЙ НИКУЛИН, народный артист СССР

оставить комментарий