Карьера Елисея Бредихина

В цирке Елисей сидел чинно и объяснял Мусе Волковой все тонкости того, что должно произойти на арене. — Я подозреваю, — сказал он, читая программу, — что чемпион Тур­ции Дауд-Хайреддин-оглу, чемпион Румынии Деметреско и чемпион Бо­гемии Марко.

Свобода — это просто наши крымские татары, молдаване и малороссы.

И. Сельвинский в молодости

Муся   засмеялась.

— Почему ты так думаешь?
— Нюхом чую.

Перед самым выходом чемпиона­та вдруг через всю арену а сопрово­ждении директора и шталмейстера, волоча по тырсе ослепительную саб­лю, прошел за кулисы полковник из контрразведки. В публике зашушука­лись. Вскоре сабля вернулась в свою ложу, и оркестр заиграл марш: «Оружьем на солнце сверкая». Чем­пионат вышел на арену. Арбитр в се­ром купеческом сюртуке начал пред­ставлять   борцов.

— Чемпион  Турции  Дауд-Хайреддин-оглу!  Двести  один сантиметр!

Аплодисменты.

— Чемпион Румынии Деметреско! Аплодисменты.
— Чемпион Богемии  Марко  Сватыно!

Необычайно тучный борец сделал шаг вперед, но его встретили молча­нием. Зааплодировал один полковник.

— Ты  поняла,  что  произошло!
— Нет.
— Полковник,    очевидно,     решил запретить фамилию «Свобода», и 6огемца тут же окрестили в «Сватыно».

Публика поняла это и проте­стует молчанием. В перерыве Лёська принес Мусе мороженого, а сам, извинившись, сбегал за кулисы взять у арбитра ин­тервью для вечёрки «Крымская поч­та». Мишин, организатор чемпиона­та, он же арбитр его, наговорил со­труднику газеты всякой всячины. Но Лёська в заключение, как бы мимо­ходом, заметил:

— У вас великолепные ребята, но бороться  они не умеют.
— То есть как это — не умеют? Чемпионы не умеют?
— Поглядите сами — все сводит­ся   к   переднему поясу.
—  А вы чего бы  хотели?
— Культуры  спорта.  Где  «тур де тет»? Где «бра руле»? Где «обратный пояс»?
— Откуда  вы  все это знаете?
— Я  ученик  Ивана  Максимыча.
— Поддубного?
— Да.
— Самого  Поддубного?   Чего   же вы   молчали?
— Так вот я и говорю.
— Говорю...  Кричать  об  этом  на­до!   Напишите    в   вашем    интервью: «Среди  борцов  —  ученик   великого И.  М.   Поддубного  э...»  Вы  кто,  сту­дент?
— Студент.
— «...студент   Таврического     уни­верситета,   который  будет   бороться под именем «Студент Икс».
— Позвольте, но я еще не давал согласия...
— Пишите,  пишите:  «Первая схватка  с  чемпионом  Польши  Яном Залесским состоится э...».
— Господин Мишин,  вы сами бе­рете меня на передний пояс.

Мишин засмеялся:

— Деточка! Чего вы боитесь? Залесский   ляжет   под вами   на   двена­дцатой  минуте.
— Но вы ничего не сказали о го­нораре.
— Ну, какие пустяки! Сколько вы хотите?
— Не  знаю...  Скажите  сами.
— Если будете делать сборы, по­лучите  триста   рублей     за     вечер. Мало?

Лёська вернулся к Волковой, ох­ваченный розовым туманом, как летом в шесть утра на берегу моря.

— Если   дунуть   ноздрями   в   ста­кан с мороженым, — сказала Муся, — оттуда  опахнет тебя ледяным ветер­ком. Это приятно.

Так могла бы сказать и Гульнара. Лёська взглянул на Мусю, и в душе его заныл больной зуб.

Ночь. Елисей принес материал Трецеку,   и   тот  снова  его   похвалил:

— Только   почему   вы   не  догада­лись   взять   в   цирке   портрет     этого студента?  Вы   понимаете,   какая   сен­сация:   студент местного университета —   борец!   А?   Мальчишки   будут хватать   газету   из    рук.    Завтра же чтобы мне портрет и биография. Да­дим сорок строк. Даже пятьдесят!

Но денег из Трецека выжать не­возможно.

— Дайте хотя бы на обед.
— Еще   что?  Мне   самому   жрать нечего.
— Но в таком случае...
— Надо   любить   газету,  молодой человек!   Любить   возвышенной,   чистой,    платонической    любовью.    Ее пульс, ее лихорадку, самый запах ти­пографской    краски.    А    деньги?    За деньги  всякий дурак может работать в   газете.

Утром, наспех проглотив очеред­ной ломтик сала и с ужасом убедив­шись, что оно основательно похуде­ло, Елисей побежал к арбитру Ми­шину.

— Сегодня  у меня встреча с За­лесским, а я голоден, как волк.
— Аванс хотите, бедняжка?
— Ну да.  Меня ветром  качает.
— Аванса принципиально не даю, но   заправиться   вам,   конечно,   необходимо. Позавтракаете вы у меня, а обедать пойдете со мной в гостиницу.
— Но  ведь  это  те же деньги.
— Нет, не те же. Если я дам вам денег,  еще  неизвестно,  как  вы  ими распорядитесь.   Может  быть,   пойде­те на базар играть с босяками в «три листика», а может быть, преподнесе­те своей милой букет роз.
— О   нет,   что   вы...
— Да   я-то  откуда  знаю?

Днем Елисей пришел в студию с запозданием, потому что довольно долго обедал с Мишиным в гостини­це. Мишин сам распоряжался меню.

— Жидкого  вы есть  не будете — зачем  вам  напузиваться  всяким пойлом. Кельнер! Этому молодому че­ловеку три раза бифштекс: два по-гамбургски  и  один  по-деревенски.
— А в чем различие? — спросил Лёся.
— Разнообразие  все-таки.

Кельнер   принес   три   бифштекса: два залиты яйцами, а третий осыпан жареным  луком.

— Это    по-деревенски? — спросил Лёся.
— А   как   ж?   В   деревне   только такой и едят.

Потом Лёська лизал пломбир и пил  апельсиновую воду.

— Ну как? Сыт?
— Впервые  за всю жизнь.
— Отлично. Теперь до схватки ничего не есть.
— Позвольте!     Но    ведь    борьба начнется в двенадцатом часу!
— Все  равно.  К  бою  надо  выхо­дить   голодным, во-первых, от  этого легче сердцу. А во-вторых, злее бу­дешь.

Вечером в цирке полным-полно. Особенно много студентов. Арбитр скомандовал: «Парад, алле!» — и на арену, построившись в затылок, вы­шел чемпионат. Он был очень импо­зантен, на борцах — черное, крас­ное, голубое трико, у иного алая лента и самоварные медали. Один Лёська шагал в синих трусиках, точно выбежал на пляж искупаться. Но шо­коладное его тело так блистательно отражало лампионы, а длинная неис­порченная мускулатура располагалась так пластично, что он казался наряд­нее всех. Пока гремел походный марш, Лёська озаренно думал о том, что он сегодня же купит сала.

Когда чемпионат остановился и повернулся фронтом к арене, арбитр начал поименно представлять публи­ке борцов. Каждого встречали хлоп­ками.

— Дауд-Хайреддин-оглу   —   Тур­ция!

Пятнадцать   процентов   овации.

— Стецюра — Малороссия! Двадцать процентов овации.
— Ян  Залесский — Польша! Двадцать   процентов   овации.
— Чемпион   Богемии  Марко  Сватыно!  — объявил  наконец Мишин.
— Неправда:     Свобода!  —  крик­нул   кто-то   из   задних   рядов.   —   Да здравствует  Марко   Свобода!
— И  вообще свобода! —  подало голос   верхотурье.
— Да     здравствует     свобода!   — гремела уже  вся  галерка.

Слово «свобода» варьировалось на все лады. В конце концов цирк устроил Свободе овацию, и Марко кланялся,  прижимая  руку  к  сердцу. Полковник из контрразведки делал вид, будто он так же глуп, как и сам Марко. Руки его в белых перчатках аплодировали вместе со всей публи­кой,  не очень, правда, горячо. Елисея выпустили в третьей паре. Противник его, как было сказано в афише, — чемпион Польши Ян Залесский. Оба знали, что Залесский обязан лечь на лопатки после второ­го   перерыва,  поэтому   резвились  на ковре, как дети. Здесь были «мосты», «пируэты», «тур-де-теты» — все, о чем Лёська мечтал. На двенадцатой минуте, неожиданно для себя, Лёсь­ка оказался победителем и под рев болельщиков удалился за кулисы. Превратившись в любимца публи­ки, Лёська делал полные сборы и хорошо зарабатывал. Под ним ложи­лись даже солидные борцы: тот же Марко Сватыно, который «тянул» около семи пудов... Когда Елисей смущенно заметил Мишину, что это в конце концов жульничество, арбитр очень  резко оборвал его;

— Ты,  Бредихин,  в  мою  коммер­цию   не   лезь.   А   вообще  говоря,   в цирке борьба  не спорт, а театр. Как писал   Брешкоч-Брешковский,   у   каждого борца, подобно актеру, — свое амплуа.  В   чемпионате  должен   быть великан. У нас это Дауд-оглу. Потом один толстяк: в Питере — Дядя Пуд, у нас — Марко Саатыно.  Один кра­савец. У  нас — Ян  Залесский. Ну и, конечно,      первый     герой-любовник. Это лока ты. У тебя будет одна-единственная    ничья    с   Даудом,   а   поло­жит тебя «Черная маска».

— Кто же это?
— Чемпион   мира   Чуфистов.     Он сейчас  в  Алуште,   но  я   его   вызову.

Особое положение Лёськи в чем­пионате нисколько не волновало остальных борцов: благодаря «Сту­денту Икс» они получали высокий го­норар и оставались вполне доволь­ными. Недоволен был один Стецюра (Малороссия). Однажды в борьбе с Елисеем он получил задание про­играть на десятой минуте. Лёська, великолепный в своем белом трико, легко работал со своим синим про­тивником, не подозревая ничего плохого. И вдруг во время одного особенно изящного пируэта очутился на обеих лопатках: Лёська играл, а Стецюра боролся всерьез. Как это объяснить публике, которая дико свистела  от разочарования?

Арбитр Мишин, выйдя на арену, зычно провозгласил:

— В   поражении   «Студента   Икс» виноват   я!   Студент   еще   вчера   заявил мне, что у него температура, и просил    разрешения  отлежаться,   но имя  его  уже  стояло  на  афише,  и  я ему отказал.

— Бесчеловечно!     —     завизжала какая-то  женщина.
— Антигуманизм! — кричали сту­денты.
— Долой Мишина!

Мишин с наслаждением слушал эти горячие выкрики, потом поднял руку и снова провозгласил своим ко­локольным голосом:

— Реванш   состоится   через   неде­лю.  Я лично ставлю  за студента  сто рублей  николаевскими  против любо­го,   желающего  ставить   за  Стецюру. Прошу  почтеннейшую  публику посе­тить наш цирк в этот день.

За   кулисами  Мишин  сказал:

— Спасибо,  Стецюра. В день  ре­ванша я повышу цены вдвое, но тебя оштрафую  так,    что   ты    запомнишь меня на всю жизнь.
— Я   убью     вашего     студента,  — мрачно ответил Стецюра.
— Это дело твое. Но обманывать арбитра  не  смеешь, иначе  получишь «волчий билет» и ни один чемпионат тебя  больше  не  примет.

В назначенный день Стецюра и Бредихин снова встретились на ков­ре. Елисей, как (всегда, был в белом, на Стецюра в черных трусах, хотя обычно боролся в синем купальнике. Это (показалось Мишину подозри­тельным. Накануне Мишин сказал Стецюре:

— Ты  ляжешь  после первого  пе­рерыва. Студент возьмет тебя на пе­редний пояс и подымет. Ясно?
— Ясно.
— И   чтоб  комар  носа  не  подто­чил. Смотри мне!

Теперь Елисей боролся осторож­но. Ни «пируэтов», ни «мостов». Борьба  проходила  скучно.

— Работать надо! — кричали с галерки.
— Давай, давай,  студент!

Шла восьмая минута. Елисей гото­вился к переднему поясу — вдруг Мишин засвистел. Борцы останови­лись. Мишин ястребом налетел на Стецюру и вырвал спрятанную у того под поясом металлическую пряжку, острый язычок которой был выдвинут наружу: если б Елисей, обхватив про­тивника, поднял его на себя, он рас­порол бы себе брюшину. Арбитр поднял пряжку высоко вверх и показал публике.

— Вот на   что    идут    некоторые борцы!   Стецюра   хотел  нанести студенту тяжелое  ранение.

С галерки раздался львиный рык. Стецюра, придерживая трусы, бро­сился за кулисы, Но толпа, пере­прыгивая через барьер, хлынула за ним. Мишин развел было руки, что­бы приостановить бурю, но его от­бросили в сторону. Стецюра кинулся на конюшню, выключил свет и ныр­нул в угол стойла вороного жеребца «Бовы Королевича». Когда толпа за­полнила конюшню, «Бова» мирно грыз овес, время от времени огля­дываясь на толпу и посвечивая в по­лутьме фиолетовым глазом. Стецюру, конечно, выгнали из чемпионата. Трецек дал в своей га­зетке сорок строк под названием «Борец Стецюра — Джек Потроши­тель», и целую неделю народ валом валил в цирк поглядеть на милого сердцу студента, который едва спас­ся от гибели. Его осыпали цветами, забрасывали записками с просьбами о свидании, бросали в конвертах деньги. Когда волнение утихло и сборы снова начали падать, Мишин приду­мал  новую сенсацию.

— Елисей! Ты будешь бороться с любым  дядькой   из публики   на  зва­ние   чемпиона    Крыма   полутяжелого веса.
— Что  вы,    Мишин,    куда    мне!? Здесь ведь будет уже не театр, а са­мое настоящее.
— Ну  и   что  ж   такого?   Неужели ты не положишь    любого    человека твоего   веса,   если   он   не   знает всех тонкостей борьбы?
— Все-таки   страшно.
— Страшновато   в   первый   раз,   а потом   все  пойдет  как  по  маслу.

Когда Мишин объявил с арены о состязании «Студента Икс» с любым желающим, он выдвинул условия, ко­торые были жестче самого Дракона с  его  кодексом:

— Первое!   Раз   борьба     ведется на звание чемпиона Крыма, то и бо­роться   со   студентом   имеют   право только   жители   Крыма.   Второе!   Вес каждого   претендента   на   это   звание не   должен   превышать   пяти     пудов, поскольку  сам  студент  весит  четыре с     половиной.     Третье!     Претендент должен знать основные правила клас­сической борьбы: хватать противника ниже   пояса,   подножки,  а  также   за­жим      органов     дыхания  —  запре­щается. На арену вынесли базарные весы, стол   и  три  стула.

— Почтеннейшая  публика!  Прошу трех человек занять места за судей­ским   столом!

Из ложи вышел высокий и тощий полковник — отставной «зем-гусар» (это был сосед Мишина, с которым арбитр частенько выпивал), за ним выплыла из партера очень широко­плечая немолодая женщина (любов­ница Мишина и одновременно хозяй­ка меблирашек) и, наконец, город­ской сумасшедший Ефремка, хорошо известный симферопольскому насе­лению. Ему со смехом зааплодиро­вали, но именно то, что Ефремку знали, наполнило публику доверием к двум остальным.

— Претенденты,    ко   мне!   —   за­гремел     Мишин. — Пожалуйста!     Не стесняйтесь.   Есть   же    силачи    среди вас! Крымская земля, как говорится, не пуста стоит.

И вот с трибун сошли вниз корот­кий жилистый татарин и двое рус­ских. Мишин потребовал паспорта.

— Вы  мелитополец, — сказал  он одному из  русских. — Извините,  но участвовать   в   соревновании   вы    не можете.

Потом он раздел двух других до пояса, велел снять сапоги и взвесил на весах. Тут все было правильно.

— На  арену вызывается «Студент Икс»!

Под громкие аплодисменты вышел юноша в белом трико. Он был по­хож   на   колонну.

— Борьба ведется пятнадцать ми­нут!  — снова   объявил    зычный   го­лос.  —  Если   борьба  не  приведет  к прямому результату, победа присуж­дается по  «очкам». Начали!

Борцы сошлись. Елисей, как пола­гается, протянул противнику руку, но тот, не здороваясь, кинулся на Елисея и свалил его на бок. Публика засви­стела, зашикала, зашумела.

— Некорректно,  но бог с  ним, — оглушительно     заметил    Мишин.  Наших борцов    таким    манером    не возьмешь.

Действительно: Лёська стряхнул с   себя   пять   пудов   и   улегся   лицом вниз. Противник пробовал повернуть Елисея справа и слева. Он тяжело дышал. От него пахло квасом и лу­ком. Лёська представил себе что-то вроде; окрошки. Окрошку он давно не ел: в Крыму ее не знали. Не сумев приподнять Лёську, едок окрошки стал локтем сильно натирать   ему   шею. Толпа   зашумела.

— Прием    запрещенный!   —   ряв­кнул Мишин.
— Неправда!  —  закричал   сумас­шедший   Ефремка.   —  Я   видел,   как Марко, этот Святой, тер голову Залесскому, который чемпион Польши. Сам видел. Это называлось: «Массаж!»

Публика засмеялась и разрази­лась аплодисментами. Народу хочет­ся правды. Хотя бы в спорте. Пока противник, опустившись на одно колено и ухватив борца за плечи, пытался приподнять это антич­ное тело, Елисей вдруг схватил его руку под мышку и крепко зажал у груди.  Затем,  не  давая  опомниться, сделал высокую «свечку» и широкой своей спиной припечатал парня к ковру. Цирк загремел от оваций.

— Господин    «Студент    Икс»!  — обратился  Мишин   к  Лёське.  —  Согласны   ли   вы   сегодня   бороться   со  вторым претендентом, или мы отло­жим схватку до завтра?

Публика аплодисментами ответи­ла,  что желает сегодня. Теперь против Елисея вышел та­тарин. От него тоже пахло луком, но в сочетании с бараньим салом.

— Шашлык!   —   подумал   Лёська, и ноздри его раздулись.

Татарин начал с хитрости, как и русский парень, но провел гораздо более своеобразный прием. Сначала он все юлил, бегал от Лёськи по всей арене, даже за пределами ков­ра, вызывая хохот зрителей, и вдруг с хищной гибкостью бросился про­тивнику под ноги. Лёська, споткнув­шись о татарина, упал, а тот мгновен­но навалился на его плечи. По-свое­му это был великолепный борец. Но Классика не признавала такого рода ухватку. Публика неистовствовала. Арбитр   подмял   руку.

— Такого   на  арене   еще   никогда не бывало. Я не могу сказать, запрещенный  это прием или  нет. Я  обра­щаюсь к господину студенту. Госпо­дин  студент!   —  воскликнул   Мишин, нагнувшись  к   лежачему.  —  Угодно ли   вам  считать   этот  прием    запрещенным? Если да, я сейчас же дис­квалифицирую  вашего   противника.
— Пусть борется дальше, — глухо ответил  Елисей.

Слова его были приняты аплоди­сментами: народ ценит благород­ство.  На  третьей  минуте  Лёська  перевел противника в партер, сделал вид, будто замешкался, и, когда татарин вздумал было подняться, молниенос­но поймал его на обратный пояс и вскинул вверх. Теперь татарин лежал у него на плече. Елисей пронес его по всей арене и, дойдя до середины, швырнул на лопатки. Татарин грох­нулся, как мешок с песком, и не сра­зу  сообразил,   где   он. В течение дальнейших десяти дней цирк ломился от зрителей. На Лёську лезли русские грузчики, татарские пекари, украинские хлеборобы. Он втянулся в эту борьбу. Она захвати­ла его гораздо глубже, чем дешевая игра в чемпионате: здесь боролись люди с жизненным опытом и каж­дый проявлял какую-нибудь смекал­ку, чтобы обойти правила. Это был сам народ, который ни в чем не вы­носил каких бы то ни было рамок. Если б им разрешили вольную борь­бу, какая встречается в самой жизни, многие из грузчиков, пекарей, хлеборобов победили бы Лёську, но ар­битр Мишин и триумвират лже-полковник — любовница — сумасшед­ший неизменно присуждали победу студенту и в конце концов довольно справедливо: играя в шахматы, нель­зя ликвидировать королеву, сдунув ее   с   доски. Бредихин завоевал звание чемпио­на Крыма и тысячу рублей в виде премии. Все шло, казалось бы, хорошо. И вдруг вызов к ректору.

— Я очень рад вашим спортив­ным успехам, — сказал ректор. — Но звание циркача несовместимо со званием питомца Таврического уни­верситета. Вам, дорогой мой, при­дется выбрать между «Студентом Икс» и студентом Бредихиным. Еще одно выступление на арене цирка — и вы поставите себя вне стен вашей alma mater.

Так закончилась блестящая карье­ра Елисея Бредихина.

 
Илья Севильский. Отрывок из романа «О юность моя!»

Журнал Советский цирк. Июнь 1964 г.

оставить комментарий