Каждый за себя

Рассказ

I

В Риге я родился и вырос, но живу в ней сравнительно недавно. В тридцатых годах, став матросом греческого парохода, я надолго отчалил от родины. Однако в Испании команда нашего судна забастовала, и ее списали на берег. Опытные моряки при­строились кто куда, а я ничьего внимания не привлек. И тогда я пошел обратно. Пешком. Из Барселоны в Ригу. Иду это я по Франции... Впрочем, что значит «иду»? Я не тренировался в марафоне, и, если мне удавалось вос­пользоваться бесплатным транспортом, я это охотно делал. Но вообще-то говоря, ничего тогда не было страшно моим молодым   ногам! В одном городке попал я на ярмарку и увидел балаган, который плотно обступила толпа. На деревянном помосте-раусе коренастый немец хриплым голосом кричал:

— Сильные люди, откликнитесь! Вы можете получить премию! Для этого вам надо победить любого из моих боксеров.

А сзади немца выстроилась его труппа. Длинный негр в халате, а рядом — крепыше «железной» мускулатурой. С другой стороны стоял неподвижный толстяк с пудовыми кулаками. Он почему-то громко вздыхал и отдувался. А около него находилась дама-боксер с мужским размахом плеч и со свирепыми бровями.

— Сильные люди, откликнитесь! — продолжал зазывать немец. — Вы  можете  получить  премию.

Охотников, однако, не находилось. Тогда боксеры стали бросать в толпу кожаные перчатки. Наконец один рыжий великан полез на помост, сжимая перчатку в волосатой руке. Он выразил желание драться с негром. Минут через десять нашлось еще два добровольца. Один избрал противником железного крепыша, а второму до­стался  толстяк. Между тем на раусе появился неприметный пожилой боксер. Он робко поглядывал на возбужденную толпу, бу­дучи явно не в форме. И едва я успел об этом подумать, как перчатка угодила мне прямо в лицо. Я замахнулся, чтобы кинуть ее обратно, и вдруг полез на раус... Моим партнером стал этот неприметный боксер. Таким образом, чемпионат составился полностью, все были разобраны, кроме, конечно, дамы со свирепыми бровями. Она не встре­тила соперника ни среди женщин, ни среди мужчин.

Люди бросились покупать билеты, на ходу заключая пари. Кто делал ставки на профессионалов, кто — на люби­телей. Вскоре «зрительный зал» набит был до отказа.

II

Мы очутились на каком-то складе, служившем для бала­гана кулисами. Здесь возле жестяных банок и бумажных кулей началась наша разминка. Но вот коренастый немец, которого профессионалы звали Круцем, вышел на манеж и вызвал первую пару. Негр и рыжий запрыгали друг про­тив друга. Каждый удар любителя вызывал бурную реак­цию зала. Ярмарка «болела» за своих.

В перерыве между встречами Круц подбежал ко мне:

— Ты  здешний?
— Нет,   я   из   Риги.
— Это — Россия?
— Латвия.
— Угу! — буркнул Круц и почему-то объявил публике, что я из Финляндии...

Первое, что мне бросилось в глаза, когда я очутился на манеже, была доска с четкой надписью: «Здесь каждый отвечает за себя». Из-за доски так же неприметно, как и на раус, появился мой партнер. Сейчас он казался еще более робким, и это придало мне уверенности. Со всем пылом своих девятнадцати лет я нанес ему серию ударов, не по­лучив в ответ ни одного. Мое преимущество было столь очевидным, что Круц буквально оттащил меня от против­ника. А тот, закрывая перчаткой лицо, казался совсем беспомощным. В перерывах между раундами я победоносно озирал симпатизировавшую мне аудиторию. Но в четвертом раунде, когда я решил нокаутировать профессионала, ноги мои со странной легкостью взлетели вверх, а голова откинулась назад так, будто ее оторвали. Больше я ничего не помнил... Очнулся я на складе, чувствуя под  собой   неровные  доски. Возле меня стоял огромный лысый старик, держа в руке примочку.

— Очнулся? Ну вот и хорошо! — зарокотал он густым басом  и  подозвал  Круца.

Тот осведомился о моем состоянии.

— Я два дня ничего не ел.
— И  все-таки  вышел  драться?
— Вы   ж   обещали   премию...
— Угу! — снова буркнул Круц и через минуту появился с кружкой пива и грудой сосисок.

Когда я закончил трапезу, Круц сказал:

— Спешить тебе,  я  вижу, некуда. Поэтому,  если  хочешь,   оставайся   у   нас.   Пока   будешь   помогать   Янеку, а   там — посмотрим.

И он кивнул в сторону огромного старика.

III

Бывший боксер Янек кипятил за кулисами воду, подме­тал балаган и всячески обслуживал труппу. При его воз­расте большего требовать не приходилось. Я же быстро пошел на повышение. В следующем городке, куда пере­брался наш балаган, я изображал «подсадку». Дело в том, что желающих драться с профессионалами могло не найтись. В таком случае их следовало организовать. Пред­ставьте, что после настойчивых зазываний Круца изъявляет согласие померяться силой, скажем, торговец булками. Пока он со своим лотком лезет на помост, рассыпая пирожные и слойки, хохочущая ярмарка уже начинает симпатизировать ему. Интересно, как он будет драться? Надо посмотреть, ведь «свой» все-таки...

Или вдруг из толпы появляется трубочист, которого на раусе предварительно начинают отмывать. А он как себя покажет? Примеру «штатных добровольцев» следуют другие. Я довольно легко научился изображать этих персона­жей, попутно совершенствуясь в боксе. Моего прежнего участия в пароходных матчах оказалось недостаточно. А вскоре мой первый «робкий» партнер (к слову сказать, получавший у Круца самую высокую плату) посоветовал мне заняться борьбой. Кроме добрых советов он дал мне записку к одному хозяину чемпионата, который колесил по Италии. Круц удерживать меня особенно не стал, и однаж­ды я низко поклонился своим партнерам, приложился к ручке дамы-боксера и двинулся дальше. В Италию.

IV

Дело, в которое я попал, было поставлено на широкую ногу. Ярмарка существует не круглый год, и здесь из нее выжимали все, что можно. Боролись мы по тридцать раз в день. К ночи я ощупью добирался до постели. Встречался и с профессионалами и с любителями, и побеждал, и, если надо, оказывался побежденным, словом, полностью «вошел в курс». Однако за этот адский труд отсчитали гроши. На мой робкий протест хозяин ответил:

— Ты мне больше должен, чем я тебе... У меня ты стал настоящим   борцом!

И я снова пустился в путь, и вскоре мне как будто бы повезло: я попал в чемпионат солидный... Таким, по край­ней мере, представил мне   его косоглазый  борец-ирландец, с которым я вместе поселился. У него был великолепный кожаный кофр. Никто в чемпионате подобного кофра не имел, и ирландец то и дело смахивал пыль со своего сокро­вища. Но однажды он его открыл, и я увидел на дне пару носков  и  старую  фотографию.

— Скажи пожалуйста, — обратился я к ирландцу, — ты давно   работаешь   у   этого   хозяина?
— Семь  лет,   а  что?
— Ничего... — сказал я и в ту же ночь удрал из чем­пионата.

Меняя бродячие труппы, я, однако, не помышлял о пере­мене профессии. Да и чем бы еще я мог заняться на чуж­бине? А в борьбе я делал успехи, хотя и не всегда мог их реализовать.

В одном австрийском городке самым популярным чело­веком считался владелец колбасной. Отличавшийся боль­шой физической силой и не меньшим достатком, он в числе других почетных граждан всегда встречал приезжавших в город именитых гостей. Не один премьер-министр здоро­вался с ним за руку. В то же время колбасник был чело­веком демократичным и охотно боролся в чемпионатах, приезжавших   в  городок. В летнем саду, где мы выступали, он вызвал меня, и на эту встречу пришло полгорода. Перед именитым люби­телем заискивали все борцы, ибо он обеспечивал сборы. Меня он должен был положить, а в последующие дни приняться   за   остальных. Перед самой встречей я зашел за перегородку, где слуга старательно натягивал на колбасника, трещавшую по всем швам, борцовку. Увидев на стене новенькую шляпу, я по­хвалил  ее.

— Парижская модель, — сказал почетный гражданин.

Я захотел ее примерить, и он милостиво разрешил. Шляпа мне очень шла. Потом, как бы между прочим, я по­просил колбасника не слишком круто обходиться со мной во   время   борьбы.

— Ладно, ладно, — величественно прогудел он, — Филек!

Слово это в переводе означает «нога мухи»... И дей­ствительно, когда мы вышли на сцену, зал возбужденно загудел: в колбаснике было сто тринадцать килограммов, а во мне, как говорят борцы, «семьдесят два вместе с че­моданом». Однако веса в нем было много, а техники ника­кой. И когда я перебросил эту тушу через себя, как осо­бенно обидным показалось инсценировать свое поражение. От злости я воткнул колбасника носом в ковер и начал вы­кручивать ему руку. Я был не последним человеком в чемпионате и такую роскошь позволить себе мог.

— Пусти... — зашипел мой противник. Но я и не думал пускать.
— Пусти же, — повторил он и, задыхаясь, добавил: — Я тебе... шляпу подарю...
— Серьезно? — прошептал я.

Он кивнул головой, насколько это было возможно в его положении, и вскоре положил меня на обе лопатки. А наутро явился мальчик и вручил мне красивую ко­робку. В ней находилась парижская шляпа.

V

Прошло несколько лет. Приближалась большая война. Однако мы продолжали таскаться по разным европейским захолустьям. В сороковом году, будучи уже довольно попу­лярным борцом, я получил письмо, изрядно польстившее моему самолюбию. Хозяин крупного чемпионата сообщал, что в швейцарском городке, где он работал, появился люби­тель, который уложил одного за другим всех борцов. Выставлять против него было уже некого, и мне предлагались хорошие  условия. Прибыв на место, я узнал, что этим феноменом оказался сыровар с пригородной фермы. По словам хозяина, на фер­ме сплошные силачи, и перенести с места на место корову у них не считается подвигом. И вот мы встретились... Мо­лодой, высокий блондин атлетического сложения был выше меня на голову. Он уже успел покорить весь город, и высо­кая плата мне была предложена не зря. Я должен был про­держаться три сеанса, по двадцать минут каждый. Целый час чистой борьбы! Понятно, что билеты на каждый сеанс публика должна была приобретать отдельно...

В отличие от австрийского колбасника мой теперешний партнер имел отчетливое представление о технике. На пер­вом сеансе я заботился не только о том, чтобы побольше его вымотать, но и о том, как бы самому не оказаться на лопатках. Но вот первый сеанс окончился безрезультатно, и публика кинулась покупать билеты на второй. Мой противник заметно приустал, и «вымучивать» мне его стало легче. Сейчас я мог бы его положить, но тогда бы нарушил   обязательство. Зато на третьем сеансе сыровар чуть не положил меня. Я понял, что свою расслабленность он инсценировал. Да, он был силен и опытен, но ведь боролся все-таки от случая к случаю, а я — всегда. Для него борьба была развлече­нием, а для меня это был хлеб. С невероятным усилием я положил его на девятнадцатой минуте третьего сеанса. Публика завыла от негодования. Она трижды за этот вечер возлагала надежды на своего любимца и — напрасно! Зато мне удалось спасти репутацию чемпионата!..

Когда все разошлись, я еще долго сидел в гардеробной, собираясь с мыслями... Такой тяжелой встречи у меня не было никогда. (Положим, такого высокого заработка тоже.) Но вдруг пришел старик, занимавшийся здесь тем же самым, чем занимался Янек у Круца, и, не скрывая тревоги, сообщил, что сыровар с приятелями стоит на улице с явным намерением расправиться со мной. Старик добавил, что здесь даже убивали борцов. Моя радость от трудной побе­ды померкла. Я еще немного посидел, потом медленно начал одеваться... На чью-либо помощь мне рассчитывать не приходилось, но ведь не ночевать же непобедимому атлету   в   гардеробной!.. Вытащив из кармана перочинный нож — единственное оружие, которое у меня было, я завернул его в носовой платок. Держа платок возле носа, будто у меня насморк, я не слишком бодро вышел навстречу судьбе.

— Что же вы так долго? — хором набросились на меня сыровары. — Мы   вас  уже   полчаса   ждем!..

Не дав мне времени на подыскание ответа, они так же хором пригласили меня на ферму поужинать. Сыроваров было   человек   пять или шесть.

— А может, и не убьют, — подумал я, садясь в их ма­шину и пряча платок в карман.

VI

Приняли меня в семье сыровара, как родного. Оказы­вается, он пообещал родителям познакомить их с достой­нейшим своим противником. Но самая большая радость была впереди. Мой соперник оказался наполовину латышом, а в разгар ужина пришел брат его матери, латыш, возвра­щающийся на родину. Он рассказал мне, что Латвия стала советской и что она ждет своих сыновей. На родине нача­лась новая жизнь, говорил он, в которой не будет места ни   нужде,   ни   безработице. Я тут же решил вернуться, и все хлопоты по оформле­нию мой новый знакомый принял на себя. Мы действитель­но вместе возвратились в Ригу, но вскоре нас догнала война...

Как меня мотала судьба по фронту и тылу, а потом по цирковому конвейеру «от Одессы до Владивостока» — это уже другой рассказ. Скажу только одно: профессиональная борьба в Советском Союзе, мягко выражаясь, не процветает. И все же я на старости лет не подметаю балаганов и не вожу с собой в кофре единственную пару носков... Наобо­рот, я имею в цирке даже кабинет, и вы сейчас пришли ко мне за контрамаркой.
 

 Юрий БЛАГОВ

Журнал Советский цирк. Март 1965

оставить комментарий