Клоун Эдвард Двораковский

Гастроли польского цирка, которые проходили минувшим летом в Москве, открыли нам талантливого клоуна Эдварда Двораковского. Комедийное дарование — редкость, вот почему встреча на манеже с артистом Двораковским, щедро наделенным искренним и неподдельным комизмом, по-настоящему порадовала.

Есть комики, которые сразу же, с первого своего выхода на манеж, овладевают зри­тельным залом. Не так у Двораковского. Он раскрывается от интермедии к интермедии, строя свое выступление словно бы по спи­рали, и достигает вершины успеха к концу представления.

Клоунский почерк складывается из много­го: начиная от таких мелочей, как походка или жест, и кончая основным — индиви­дуальными особенностями комедийного мыш­ления. Комизм Двораковского начисто ли­шен внешнего, нарочитого смехачества. И это тем более заметно, когда рядом с Двораковским оказываются два других ко­мика польского цирка. Их резкий наигрыш начинает отчаянно контрастировать с его забавной простотой и естественностью.

Образ, созданный Двораковским, много­планов. Поначалу он производит впечатление деревенского жителя, прямолинейного и простодушного. Когда его снаряжали в го­род, то приодели. Но безвкусный, яркий костюм провинциального щеголя на нелепой и угловатой фигуре делает его в высшей степени комичным. Оказавшись в цирке, этот простак заинтересованно озирается по сторонам своими ясно-голубыми глазами, в которых так и застыло наивное удивление, И во все старается вникнуть с извечной крестьянской дотошностью. И все попробо­вать собственными руками. И все ему, пред­ставьте, удается.

Вот он появляется отчаянно веселым мо­рячком, переполняя манеж фейерверком акробатических каскадов. И вот перед на­ми — меланхоличный факир, а вот — при­дурковатая, уморительно-смешная тетка, ко­торая, вопреки запрету своего степенного супруга, вскарабкалась на скачущую лошадь я старается удержаться на ней во что бы то ни стало. А то вдруг Двораковский предстает перед нами персонажем старинной мимиче­ской сценки «Птички», решенной в басен­ном ключе. Прибегая к легкой трансформа­ции, клоун превращается в кокетливую пти­цу, игривым пересвистом завлекающую ка­валера. Замечу: это одна из лучших интер­медий артиста, в которой он показал себя виртуозным мастером комической панто­мимы.

Однако Двораковский не только клоун-мим. У себя на родине он делает и тексто­вые репризы. Но эти репризы, как он рас­сказывает, построены на сугубо местном ма­териале, на специфических особенностях польской жизни. («У вас их просто не поня­ли бы», — замечает он). Поэтому в москов­ской программе упор пришлось сделать на пантомиму  и  пародию.

Прямо скажем, наш зритель не остался в обиде. В пародиях, на мой взгляд, с особен­ной силой раскрывается комедийное дарова­ние этого клоуна. Он умеет метко схватить и передать в заостренном рисунке самое ха­рактерное в только что прошедшем номере. Его пародии всегда очень сочны. Он то не­злобиво вышучивает несколько старомод­ный танец с удавами; то, пародируя клишника, «завязывается» самым невероятным узлом с помощью ложных бутафорских ног (острие этой шутки нацелено на бытующие подчас в цирке обманные трюки); то весело забавляет зрителей, жонглируя самыми про­заическими предметами.

И во всем этом Двораковский показал себя не только сложившимся мимом, но и под­линным мастером арены, свободно владею­щим многими цирковыми жанрами. Его по праву можно назвать универсалом. За его разносторонним умением — серьезная цир­ковая выучка.

Шестнадцать лет назад приятель Двораков­ского показал ему объявление о наборе в Варшавское цирковое училище: «Попро­буем?» Эдварда взяли условно, с годичным испытательным сроком — уж больно слаб и нескладен он был на вид.

Двораковский рассказывает: «Наше учи­лище помещалось в зале бывшего театра «Врубелек» («Воробышек»). Там я и начи­нал, был этаким желторотым воробышком. В то время я ничего не умел, ровным сче­том ничего. После занятий все уходили, а я оставался и репетировал допоздна. Про меня говорили: «Это сумасшедший...» Через семь месяцев я уже показал с партнером при­личный акробатический силовой номер «Рим­ские гладиаторы». Немного позднее мы с Кравчиком приготовили эксцентриаду «Ве­селые моряки». Потом — номер велофигуристов. А три года назад, когда я уже работал на манеже, наш главный режиссер Мариан Мани сказал: «Попробуй себя в клоунаде. У тебя определенно есть комедийная жилка».

С того времени Мариан Манц стал посто­янным наставником молодого клоуна и ре­жиссером реприз, которые Двораковский по большей части придумывает сам. И это еще одна отличительная черта подлинного клоу­на.

Эдвард Двораковский еще в пути, еще в творческом поиске. Но уже многое опреде­лилось. А главное — у него уже прорезался собственный комедийный голос. Теплый юмор так и лучится из него. На нашего го­стя весело глядеть. И хочется подольше оставаться в компании этого чудаковатого, доброго и обаятельно-нескладного польского парня.
 

Р. СЛАВСКИЙ

Журнал Советский цирк. Декабрь 1966 г.

оставить комментарий