Клоуны Василий Мозель и Виктор Рощин

Поразительно банальный вопрос: кто такой клоун? Даже пятилетний мальчик и тот даст исчерпывающий ответ:

— Клоун — это такой дядя, который в розовых штанах и голубом пиджаке. А башмаки у него громаднющке, носки башмаков задираются. А шапчонка до того маленькая, что и на кота не налезет, а на шее бант в горошек... А уж нос... Такого ни у кого нет. Большой, как груша, красный. как помидор. Очень смешной дядя! А умеет такое, что никто такого не умеет!

— А еще есть дяди клоуны в других штанах и других пиджаках, а вместо шляп — кепки у них здоровенные, но все равно и они смешные.

Правильно, ребята! Очень они смешные! Хочу только добавить, что они — мои братья по профессии. Более того, если уж быть до конца объективным, я — их младший брат. Юмор и сатира, пожалуй, того же возраста, что человеческое мышление вообще. Как только наш пра-пра-пра-прадедушка выяснил, что хвосты уже не в моде, он слез с дерева и тут же принялся потешаться над своими консервативными коллегами, которые все еще не решались расставаться с хвостами и становиться на задние конечности, чтобы высвободить передние для работы. Вот тогда-то и зародились сатира и юмор.

Однако писать фельетоны тогда еще не умел никто, хотя человечество и ощущало острую необходимость в индустрии смеха.

Тем временем нашла себя комическая пантомима, объявились на заре сознательного человечества и остроумные ребята, которые умели одними только движениями тела и выразительной мимикой высмеять различные дефекты: глупость, тупость, чванство и коварство. Так появились первые клоуны. Фельетонисты зародились гораздо позднее. С самого первого дня испытали на себе клоуны и любовь и ненависть. Любовь честных и чистых душой людей, ненависть злых и подлых. И не они ли — подлые и всемогущие — веками стремились навязать людям мнение, что профессия клоуна — позорнейшая из профессий?

Немного погодя это отношение распространилось и на мою профессию — на профессию фельетониста. Буду откровенным: и сегодня еще немало представителей так называемой «большой» литературы смотрит на фельетониста, как архиерей на клоуна, когда им случается ехать в одном купе. Как-никак, но водянистый роман, залегший на долгие годы на полки магазинов и библиотек, все-таки роман. А фельетон, пусть даже острый, разящий и целенаправленный. веселый фельетон, который прочитают миллионы людей, — это все-таки фельетон, и не больше.

Были они одинаковы и тогда, когда прадедов нынешних клоунов—скоморохов секли кнутами, а авторов «крамолы» четвертовали, вырывали им языки. Таковы были некогда «гонорары» представителям наших профессий от власть имущих, но тем большим был нам почет от простых и честных людей.

На протяжении всей истории цивилизации человечества шли мы рядом, плечом к плечу. Нашим манежем были страницы журналов и газет, их страницами — цирковой манеж. Но смех всегда находил дорогу к сердцам людей — и с газетных полос и с цирковой арены.

Недаром знались, почитали и любили друг друга Владимир Дуров и Антон Чехов — великий клоун и великий юморист.

Миновали столетия. Человечество становилось все более цивилизованным и культурным, но отголоски дурных мнений о якобы позорной профессии клоуна нет-нет да и кольнут этаким острым мещанским жалом:

— Вот еще, клоун! Несерьезная это профессия! Комедиант!

Между прочим, нет большей похвалы, чем брань дурака и невежды. Мне кажется, что самые объективные существа — это дети. Они, кстати, и самые признательные зрители. Один мальчик как-то сказал:

— Был в цирке. Были там клоуны. Только мало...

Из дальнейшего разговора выяснилось, что юный зритель мечтает о таком цирке, где были бы одни только клоуны. Он глубоко уверен, что клоуны способны заменить всех артистов любого циркового жанра. И, знаете, он не далек от истины... Клоуны часто выступают с животными — значит, они дрессировщики; клоуны ловко показывают фокусы — значит, они иллюзионисты; клоуны умеют жонглировать — значит, они жонглеры; клоуны отлично ходят по проволоке — значит, они эквилибристы; клоуны умеют... Одним словом, клоуны умеют все. на то они и клоуны.

Но самое драгоценное свойство их таланта —это умение создать хорошее настроение, щедрой рукой рассыпать смех. Я уж не говорю о воспитательном значении сегодняшних реприз —почти в каждой из них заложено сатирическое зерно, а ведь ему дано утверждать, когда оно прорастет. высокие моральные принципы.

Однако дальнейший мой разговор пойдет не о мастерстве клоуна. Мне хочется познакомить вас. дорогой читатель, с двумя клоунами, так сказать, с «черного хода». Не рецензировать их искусство й остроту их реприз, а поговорить с ними запросто во время их короткого отдыха после выступления. Поговорить вначале с ними, а затем с вами о них.

Я имею в виду клоунов Василия Мозеля и Виктора Рощина (на манеже — Вася и Витя, они же — Васюня и Витюня.

Мне хочется познакомить читателей не с репризами клоунов (цирк предпочитает не рассказывать, а показывать), не с Васюней и Витюней. а с Василием Григорьевичем Мозелем и Виктором Анатольевичем Рощиным. От имени читателей я буду задавать им вопросы, а они пусть читателям отвечают Мы хорошо знаем, откуда берутся слесари и бухгалтеры, шоферы и кандидаты наук. А вот откуда берутся клоуны?

— Василий Григорьевич, что привело вас в цирк?

Он разводит руками, и я чувствую, что спросил как-то не так.

— Видите ли... В цирк никто и ничто меня не приводило. Просто-напросто я там родился. Не в фигуральном, а в буквальном смысле. В цирковой гардеробной. Я представитель четвертого циркового поколения. Еще прадед работал в цирке, дед Захар был жокеем в знаменитом петербургском цирке Чинизелли, отец — Григорий Захарович — работал акробатом, а потом стал клоуном. Я вышел на манеж в 1S29 году девятилетним мальчишкой, перепробовал буквально все цирковые профессии и в конце концов остановился на клоунаде.

Все ясно, клоун — профессия наследственная. Но тут берет слово Виктор Рощин — младший партнер Мозеля. Он родом с Украины, из Ворошиловграда.

—    Вы считаете профессию клоуна наследственной? А как же быть со мной? Ни дед. ни отец, ни бабушка, ни мама к цирку не имели ровно никакого отношения. А я вот стал клоуном. После окончания десятилетки поехал в Москву поступать в Училище циркового и эстрадного искусства. Провалился. Поступил в институт. Но не представлял себе жизни вне цирка. Проучившись год, снова еду в Москву. На этот раз поступил и окончил училище. Потом армия. Служил в ракетных войсках. Демобилизовался. Снова цирк. Стал работать в паре с Василием Григорьевичем. Ну а как работаем — не мне судить. а вам.

Верно, нам. Через несколько минут начало представления. Третье сегодня. Невероятная усталость наваливается на артистов, сковывает их движения, клонит к земле. Каждое слово дается с трудом. Но вот раздается: «Мозель, Рощин, на манеж!» — и усталости как не бывало. Владеют цирковые артисты искусством прятать усталость, да так, что никто из зрителей ничего решительно не замечает. Выбегут сейчас на манеж, будто с пуховика соскочили, будто после отдыха из Сочи только что прилетели... А отдыхали они — если подготовку к следующему представлению можно назвать отдыхом — едва час. А тут еще я со своими вопросами. Но ведь очень, очень интересно иметь дело с клоунами, когда они еще не на манеже — там их увидеть не штука. Интересно поговорить просто так... Правда «просто так» не очень получается. Профессионализм тяготеет надо мной.

— Василий Григорьевич, расскажите что-нибудь смешное! — вырывается у меня. Чувствую, что это уж слишком. Смешное надо смотреть на манеже. Но мне хочется то смешное, которое не увидит и не услышит зритель. И Мозель меня понимает.

— Ну чем же мне похвастать? — раздумчиво говорит он. — Я был на гастролях в двадцати одной зарубежной стране. Мне посчастливилось участвовать в первых наших гастролях за границей — я имею в виду в послевоенных гастролях. А тут подвернулись гастроли в Индию. Шла реприза с ведром воды. Вы ее знаете. Фокус заключается в том, что я балансирую как бы с полным ведром воды, и оно вот-вот опрокинется на кого-нибудь из зрителей. Ведро действительно опрокидывается, но оно. во-первых, привязано, а во-вторых, пустое.

— В первом ряду сидел какой-то индийский священник, служитель культа, одним словом. Закон запрещает ему умываться, чтобы не смыть святость, а тут он вдруг видит, что на него целое ведро готово опрокинуться. Святость в одно мгновение будет смыта. А он, как мышь, шасть под стул! А вся его свита, все приближенные своими телами прикрыли «святого». Самоотверженно прикрыли. А зал уже увидел, что ведро пустое... Смеху было! Нам. правда, не было смешно — а что если это оскорбление чувства верующих? Но все обошлось.

Меня интересует, не дед ли обучал Василия Мозоля верховой езде? Я имею в виду номер с конем Ори-пшалом. В этом номере участвуют оба клоуна. Василий Григорьевич смеется

— Нет, дед тут ни при чем. Дело в том, что всю войну я провоевал в составе кавалерийской дивизии. Бывал в рейдах по фашистским тылам. Вот то были репризы! Фашистам было, правда, не до смеха.
— А у Василия Григорьевича два боевых ордена и медали. Третий орден — Знак Почета — он получил в 1958 году. — добавляет Виктор Рощин.

Меня так и тянет расспросить Мозеля и о пятом цирковом поколении: о дочери Ире. студентке четвертого курса Училища циркового и эстрадного искусства, которая также выступает теперь в цирке, о жене — Тамаре Васильевне, которая овладела несколькими цирковыми профессиями и выступает вместе с Мозелем и Рощиным. Очень хочется поговорить об этом, но уже раздается: «Мозель, Рощин, приготовиться к выходу на манеж!»

И тогда я задаю последний вопрос:

— Друзья, что же вы покажете в следующей своей программе?
— Готовим одну антивоенную клоунаду з жанре политической сатиры. Виктор будет изображать бога войны Марса, я — солдата, Тамара Васильевна — жену солдата. Солдат прозревает и поворачивает свое оружие против бога войны. Ох, и достанется же Виктору!.. Увидите! Постановкой наших реприз и клоунад руководит народный артист РСФСР М. С. Местечкин, а он свое дело знает! Надеемся, что будет и остро и смешно. А сейчас просим прощения — нам пора...

Верю, друзья, что будет и остро и смешно.
Верю и желаю вам творческих успехов.

оставить комментарий