Конь Буян на юбилее
Лестница Дома актера была неширокой, полутемной, крутой.
— Алле, Буян! — скомандовал Ирбек, и конь стрелой полетел вверх по ступенькам.
Он остановился на лестничной клетке, ударил копытом, наклонил голову так резко, что рассыпалась грива, и глянул на нас сквозь решетку перил, всем видом своим показывая нетерпение. Он как бы хотел сказать: «Ну, что же вы? Сами заварили кашу, а теперь мешкаете?» Мы с Ирбеком Кантемировым и конюхом действительно еле поспевали за ним. Второй этаж... Третий... Буян снова остановился на площадке, заиграл ушами от нетерпения. Он снова смотрел вниз на нас — вспотевших, тяжело дышащих. Он совершенно не устал. Ему, очевидно, нравилась эта новая игра — бег вверх по нескончаемым ступенькам.
— Алле, Буян!
Пятый этаж. Мы уже вошли в фойе. За стойкой" буфетчица мыла стакан. Увидев лошадь, она вскрикнула от изумления и выпустила стакан из рук. Буян остановился, фыркнул, глядя на осколки. Неожиданно зашипел никелированный экспресс для варки кофе. Буян вздрогнул, настороженно покосился на незнакомый ему предмет.
— Алле, Буян!
Пройдя сквозь узкую дверь, мы очутились в маленькой гримировальной комнатке и оттуда по нескольким ступенькам поднялись на сцену. Там уже ждали баянист и электрик. Надо было отрепетировать наше приветствие с начала до конца. Пока седлали лошадь, я переоделся в костюм жокея и, увидев себя в зеркале, расхохотался. На меня прищурился правым глазом нелепый, толстый усатый человек в красном камзоле с черными рукавами, который, казалось, вот-вот разойдется и лопнет по всем швам.
— Саша, скорее! — нетерпеливо крикнул Ирбек. — Ничего не успеем! Уже седьмой час! Скоро зрители собираться начнут!
В зале толпились сотрудницы и уборщицы Дома актера, прибежавшие глянуть на коня.
— Ты будешь за Яншина, — приказал Ирбек конюху Володе, — иди, садись в кресло.
Недоуменно пожав плечами, Володя с совкой и метелочкой в руках сел в большое кресло на противоположном конце сцены,
— Пожалуйста, включите полный свет! — попросил Ирбек электрика и обратился к зрительницам: — А вас попрошу шуметь,
кричать, хлопать, как только выедет конь. Да погромче! Все должно быть, как на сегодняшнем вечернем выступлении, чтобы мой Буян привык к новой обстановке и не выкинул какого-нибудь фортеля во время юбилея.
Электрик включил полный свет, уборщицы и сотрудницы расселись по местам, баянист заиграл вступление, и Ирбек вышел на самую середину сцены.
— Дорогой Михаил Михайлович! — обратился Ирбек к конюху, который тут же прыснул со смеху и выронил совок.
Зрительницы дружно захлопали, а конюх приподнялся с кресла и поклонился, приложив к груди метелочку. Все рассмеялись.
— Михаил Михайлович! — продолжал Ирбек, — вы — страстный любитель и знаток лошадей. Мы знаем, что в молодости вы пошли добровольцем в Красную кавалерию. Вы любите скачки, бега, наездников, жокеев. Один из них сейчас подъехал приветствовать вас верхом на лошади к самому
Дому актера, но не может придумать способа, как подняться на пятый этаж.
Баянист заиграл бурную мелодию, я скомандовал: «Алле, Буян!» — и с гитарой в руках подъехал к креслу. Зрители застучали, закричали, захлопали. Буян вздрогнул и покосился на зал.
— Кланяйся! Кланяйся! — приказал я коню и отпустил поводья.
Буян энергично закивал головой. Спев шуточные «жокейские» куплеты, я сошел с лошади и вручил гитару конюху.
— Примите. Михаил Михайлович, от нас на память.
— Спасибо! Спасибо! — снова расхохотался конюх, вскочил с кресла и, смешно шаркнув ногой, раскланялся во все стороны.
В зале снова дружно рассмеялись. Буян подошел к Ирбеку и, протянув губы к его уху, пошевелил ими.
— Буян попросил передать вам по секрету, — объяснил Ирбек конюху, —что он хочет специально для вас станцевать ту самую румбу, которую вы в молодости танцевали на столе в роли Макса-растратчика в кинофильме «Заключенные».
— Как же, как же, помню! — ответил Володя, все увереннее входя в свою роль.
Станцевав румбу, Буян протянул конюху на прощанье переднюю ногу и поцеловал его в губы. Под звуки марша Буян, Ирбек и я нога в ногу покинули сцену. Повторив еще два раза с начала до конца наше шуточное приветствие, мы расседлали Буяна и провели его в заранее приготовленный уголок — на лестничную клетку шестого этажа. Я все-таки где-то в душе сомневался в успехе дела. Вот как все началось. С неделю назад я пришел в цирк к замечательному человеку и дрессировщику Ирбеку Кантемирову.
— Ирбек! Михаилу Михайловичу Яншину исполняется шестьдесят лет. Коллектив нашего театра поручил мне приготовить приветствие. Хотелось бы придумать что-то особенное!
Вот въехать бы на коне на сцену Дома актера, где будет проходить юбилей!
— Так за чем же дело стало? — улыбнулся Ирбек.
— Ты что смеешься? — я встал с барьера и прошелся по арене. — Или ты забыл, что сцена в Доме актера на пятом этаже?
— А лифт там большой?
— Ишак и то не поместится, не то что лошадь.
— Ничего, обойдемся без лифта. Поднимем и спустим по лестнице.
— Что ты мелешь чепуху? Какой конь это сумеет?
— Буян! Ты переоденешься в жокея, поедешь на нем верхом, — сказал Ирбек.
Оглядев свою массивную фигуру, я спросил осторожно:
— А сколько весит жокей?
— Килограммов пятьдесят семь, — сказал Ирбек невинно, зная, что я вешу почти вдвое больше.
— Ничего, — расхохотался Ирбек. — еще смешнее будет. Только одно условие — без тренировки я тебе Буяна не доверю. Будешь ежедневно репетировать!
—Хоть сейчас! — радостно отозвался я. — Седлай лошадь!
Я целую неделю каждый вечер за кулисами тренировался в верховой езде. Вот и долгожданный вторник. Выходной день цирка и театра имени К. С. Станиславского. Шестой час. Мы с Ирбеком и конюхом Володей на конюшне около Буяна. Он приветливо ржет и с удивлением смотрит на нас. Остальные обитатели конюшни: пятнадцать лошадей, ишак и козел — тоже встревожены. Ведь сегодня — день отдыха, и потому никакого представления быть не может. В цирке никого, кроме пожарников, нет. В чем же дело? Почему конюх кладет в мешки овес и сено? Зачем в чемодан складывают уздечку, пачки с сахаром?
Буяна взнуздывают, накидывают на него теплую попону и выводят во двор. Ему вслед тревожно глядят: куда повели Буяна? Прошли бульвар, попадаем на оживленную вечернюю, всю в огнях Пушкинскую площадь и подходим к Дому актера. ...И вот мы сидим на шестом этаже рядом с Буяном, терпеливо ожидая своего выхода на сцену. Буян захотел пить. Мы в спешке забыли захватить из цирка ведро. Буфетчица охотно одолжила его нам и пришла угостить Буяна сахаром. Так шло время. Я еще изредка забегал в переполненный зрительный зал поглядеть на торжество, а вот Ирбеку не удавалось отойти от Буяна ни на секунду: тот не желал оставаться с конюхом ни под каким видом: начинал нервничать — ржал, бил по полу копытом. Через некоторое время нервничали уже все четверо: Буян, Ирбек, конюх и я. Наш «номер» решили поставить самым последним в программе. Буян застоялся. Ему стало скучно без лошадей. Ведь так надолго он не разлучался с ними. Стоять в бездействии на полутемной лестничной площадке рядом с постоянно шумящим лифтом было непривычно.
— Вот что! — предложил я. — Пошли в коридор! Погоняем Буяна!
И вот по пустому коридору шестого этажа, по красной ковровой дорожке, мимо дверей с надписями на табличках: «Кабинет русской классики», «Кабинет западной классики», «Методический кабинет», «Библиотека» я ездил взад и вперед верхом на Буяне, ласково умоляя его не нервничать и подождать еще немного... Прошло еще часа полтора. За это время мы скормили Буяну почти недельный рацион сахара. И все напрасно. Конь окончательно разнервничался и вышел из повиновения. Ни одного из намеченных и отрепетированных трюков он не выполнял. Фыркал. Пятился. Бил задом.
— Придется выступление отменить… — с горечью сказал Ирбек. — Буян работать не сможет.
Ирбек начал расседлывать лошадь.
— Кантемиров! Аронов! Следующий выход ваш!
Мы переглянулись.
— Рискнем! — сказал Ирбек.
В одно мгновение Буян был снова оседлан. И вот мы опять в маленькой артистической комнатке Дома актера. На сцене — цыгане. Они окружили Яншина, повязали ему пеструю цыганскую шаль, поют величальную. Дружно грянул хор, зазывно, заплясала молодая цыганка. Она приглашает Яншина на танец. Юбиляр не выдержал, пустился в пляс. Цыгане гурьбой сбегают вниз со сцены. Буян, как только освобождается путь, поднимается по шести ступенькам на сцену, ждет в кулисе. Я сажусь в седло. Ирбек выходит и останавливается перед Яншиным.
Как только я появился на сцене, раздался какой-то гул и стон. Как будто бомба разорвалась в зале. Яншин приподнялся от изумления, замахал руками и, смеясь, повалился назад в кресло. Зал продолжал хлопать, кричать, неистовствовать. Казалось, что барельефы Ермоловой, Савиной, Щепкина, Садовского и других корифеев русской сцены, висящие в рамах, по стенам, ожили и весело смеются и кричат вместе со всем залом. Им не доводилось видеть подобного на этой сцене. Я легко тронул струны гитары: зал постепенно затих. Буян не испугался ни криков зрителей, ни треска кинокамер, ни блицев фотомолний. Конь «почувствовал» зал, перестал нервничать и отлично выполнил все намеченные трюки.
«Хоть ты артист великий,
Но ты в душе жокей...
Бросай свои театры.
Как справишь юбилей...»
— продолжал я петь свою песенку.
Сцену мы покинули под скандированные аплодисменты всего зала. Буян осторожно переставляет ноги, ощупывает ступеньки, медленно спускаясь вниз по парадкой лестнице. Через стеклянные двери мы выходим на улицу Горького. Она почти безлюдна.
Самое удивительное и негаданное ожидало нас, когда мы вернулись в цирк. Как только мы появились на пороге конюшни, все лошади радостно заржали. Заорал благим матом ишак. Заблеял козел. Никто не спал. Все ждали Буяна. Казалось, они были рады и долгожданной встрече и удачному дебюту на юбилее.
АЛЕКСАНДР АРОНОВ, режиссер Московскогого драматическоготеатра имени К. С. Станиславского
Журнал Советский цирк. Апрель 1963 г.
оставить комментарий