Крушение Деда Мороза

Декабрьским утром, не чуя под собой ног, в состоянии невесомости, Вася Фунтиков вышел из Мосэстрады. В дрожащих руках его были зажаты листки с напечатанным на машинке текстом.

Детские круглые и голубые глаза его сияли, а побелевшими губами он шеп­тал: «Боже ж ты мой! Мамочка родная. Наконец-то! Роль! Роль на целых две недели, а то и на три. А там...» Вася даже зажмурился, и сердце его сладко защемило от того, что он представил себе  в  будущем. В эстраде Вася подвизался в нехит­рой должности ведущего в областном и периферийном отделах. Для того чтобы понять Васино волнение, нам надо за­глянуть в его биографию.

Года три назад Вася работал контро­лером ОТК одного из столичных заво­дов. Выл он человеком аккуратным, скромным, не курил, абсолютно не пил (сие обстоятельство чрезвычайно важно для дальнейшего повествования) и за девушками почти не ухаживал. Была у Васи одна всепоглощающая страсть, ко­торая занимала все его мысли. Он тре­петно, фанатически, преданно любил искусство. Он мечтал стать артистом. А пока Вася был самым горячим уча­стником самодеятельности. Честно переписав все остроты Тарапуньки и Штеп­селя, Брунова и Радова, он с таким пылом преподносил их зрителям, словно только что сам все это придумал. И зри­тели, свои заводские ребята, награждали Васю бурными аплодисментами.

Но самодеятельность не устраивала Васю, и он решил податься в артисты. После того как он с треском прова­лился на экзаменах во все московские театральные училища (ибо бог не дал ему главного — таланта), Вася решил поступить в Мосэстраду. Он трижды проваливался на конкурсах. Сломленный его упорством, председа­тель комиссии народный артист Николай Семенович подозвал Васю к столу.

— Послушайте, дорогой товарищ, что заставляет вас в четвертый раз...

Но он не закончил фразу, так как увидел полные слез круглые глаза Васи. Народный артист был человеком доб­рым.

— Ладно, валяйте, читайте. Ни пуха вам, ни пера, — с грустью сказал он.

От ласкового взгляда председателя у Васи даже страх пропал. Добросовестно отбарабанив чей-то музыкальный фель­етон, он выбежал в фойе, где толпились все участники конкурса. Когда а пере­рыве комиссия вышла из зрительного зала, Фунтиков увидел, что народный артист направляется прямо к нему. Да-да, именно к нему. Вася встал по стой­ке «смирно». Сердце замерло.

— Послушайте, Фунтиков, — мягко сказал народный артист. — Мне очень неприятно и я не имею права говорить вам об этом, но на второй тур вы опять не пройдете. Ну зачем вам сцена, зачем? Ведь у вас есть профессия. Да и зара­батываете на производстве вы больше, чем будете получать здесь.
— Не могу я, поймите, не могу, — за­лепетал Вася, — жить не могу без сцены. Самодеятельность не то, хочу настояще­го искусства...

Поняв, что разубеждать бесполезно, народный артист вынул блокнот, что-то написал и, передавая Васе записку, до­бавил:

— Идите в управление. Вас оформят в областной отдел ведущим. Ставка будет маленькая, на большее пока не рас­считывайте. Это все, что я могу для вас сделать...

И вот с того памятного дня Вася стал артистом. На столичных площадках его не занимали, но он не обижался. С удо­вольствием ездил по периферии, рассуждая, что зритель везде одинаков, и с таким увлечением объявлял номера, будто читал монолог Гамлета. Конечно, бывали и неприятные мо­менты. Это тогда, когда он встречал за­водских ребят. «Фунтиков, дружище, загордился, артистом стал. Носа не кажешь. Где на тебя поглядеть-то мож­но?» — наперебой кричали они и тиска­ли Васю в железных объятиях.

И вот тут Вася важничал, напускал на себя эдакую «актерскую» небреж­ность и баском говорил: «Ну что вы, ре­бята! Просто гастроли замучали: то це­лина, то Кавказ, то Дальний Восток. А вот теперь вроде бы и о зарубежной поездке «поговаривают». Насчет зарубежной поездки Вася, разумеется, привирал. Ну не мог же он сказать ребятам, что все его творчест­во — это... «Добрый вечер, дорогие това­рищи. Сейчас выступит такой-то». Он мечтал о чем-то более значительном, возвышенном и прекрасном. Он мечтал о роли. Мечтал в часы долгих переез­дов, в бессонные ночи на вокзалах, меч­тал, стоя в очереди в магазине. О роли, которая когда-нибудь обязательно придет к нему.

И вот свершилось! Придя в начале декабря в Мосэстраду, Вася столкнулся с Дагмарой Аполлинарьевной. Эта демо­ническая женщина, увешанная серьга­ми, бусами, браслетами, как новогодняя елка игрушками, коршуном накинулась на Васю.

— Живешь, как в каменном веке, без телефона! Немедленно шагай в детский  отдел.

Вася недоумевающе смотрел на нее.

— Елки! Елки! Понимаешь ты, снеж­ный человек! Елки! Морозы! Нужны Деды-Морозы! Зашиваемся, не хватает. Бабы-Яги переведены в Снегурочки. Всех ведущих бросаем на Морозов, по­нял? — вопила она на весь коридор.

Дагмара Аполлинарьевна схватила ошалевшего Васю и поволокла в детский отдел. Тут ему показалось, что он попал в эпицентр землетрясения, в кратер вул­кана или на пожар на чикагских бой­нях. Дым, шум, толкотня. Пробившись к столу худрука отдела, Дагмара рявкну­ла: «Вот он!»

— Кто? — спросил умученный худ-рук.
— Дед-Мороз, то есть Фунтиков!

Вытащив  из вороха бумаг  какие-то листки, худрук протянул их Васе.

— Пожалуйста, посмотрите, товарищ Фунтиков, роль. Завтра в 10.30 в клубе «Красный лебедь» репетиция. С первого января три спектакля в день. Первый в девять утра. Всего хорошего. При словах «Красный лебедь» Вася очнулся. Его клуб, родного завода, — и роль. Ро-о-ль! Теперь вам ясно, почему в то памят­ное декабрьское утро Вася вышел из Мосэстрады в таком трепетном состоя­нии.

Репетиции длились почти месяц. Ва­ся расцвел. Он буквально пьянел от во­сторга. А в один прекрасный день подошел к Васе завклубом Дмитрий Гаврилович.

— Вот какое дело, Василий, будет у нас тут встреча Нового года для заводских. Так не согласишься ли ты, голубок, провести концертик?

Вася замахал руками:

— Да ты что, Гаврилыч! У меня ут­ром первого января елка. Мне собран­ным надо быть. По системе Станислав­ского.

— Вот и хорошо, голубок. Вот и собе­решься по системе и образ проверишь. Так и веди концерт Дедом-Морозом. А мы объявим, что в роли Деда-Мороза — наш бывший сотрудник, ныне из­вестный артист. Выручи, брат...

Вася молчал, но как-то неуверенно. А Дмитрий Гаврилович наступал:

— Ну, Василий, друг мой, ты толь­ко вникни. Ведь по сцене нашего клуба твои первые шаги были. Тут, можно ска­зать, ты и начинался...

Вася молчал, но уже совсем неубеди­тельно и неуверенно.

— Ну вот, добро! — хлопнул его по спине завклубом. — Бувай здоров!

31 декабря, без десяти минут двенад­цать, Дмитрий Гаврилыч, нарядный и торжественный, вышел на сцену клуба. В зале за столиками царил обычный предновогодний гул. Кто-то разливал что-то по рюмкам и бокалам, но при по­явлении завклубом все мало-помалу притихли. Тогда Дмитрий Гаврилыч провозгласил, именно не сказал, а про­возгласил:

— Дорогие товарищи! Сегодняшний новогодний праздничный концерт от­крывает и ведет артист эстрады Василий Фунтиков!

Восторженные крики и аплодисмен­ты встретили это заявление. Радисты включили Красную площадь. С послед­ним ударом курантов на сцену вышел Дед-Мороз — в сверкающей шубе, с бе­лоснежной бородой и удивительно голу­быми круглыми глазами. Начав с традиционной фразы: «С Но­вым годом, дорогие товарищи!», Вася ре­шил вести концерт по роли, написанной для зрителей дошкольного возраста. Это вызвало восторг. Такого веселого Нового года ребята не помнили. А когда Дед-Мороз с мешком подарков спустился в зал, все наперебой принялись пригла­шать его к своим столикам. «Васенька, дорогой, ну рюмочку, ну шампанско­го», — неслось со всех сторон.

И вот теперь вспомним, что Вася был совершенно непьющим. Поначалу он не­изменно отвечал: «Да что вы, ребята, у меня утром елка, дети придут, ни-ни!» Но как отказать друзьям в такой в об­щем-то чепухе, как глоток шампанского, отказать в такой день, в такую ночь!

...Тревога за кулисами новогодней елки началась в 8.45 утра. Ребятишки в зале отчаянно шумели. Снегурочка, все звери и лешие пребывали в полной бое­вой готовности, а Фунтикова не было. Помреж шипел на завклубом. Завклубом рычал на помрежа. И вдруг взоры всех собравшихся упали на вахтера Михеича. Высокий, осанистый, с длинной белой бородой, он неторопливо шел по коридо­ру, не вникая в суматоху, творящуюся вокруг.

— Михеич! — не своим голосом зао­рал завклубом. — Фунтикова не видел? Провалился неизвестно куда...

Михеич поверх очков строго и во­просительно смотрел на начальство.

— А никуда он не проваливался. Спит себе под елкой. Я давеча сцену обходил, гляжу — спит, как дите малое. Видать, умаялся за ночь.

Все лавиной бросились на сцену. Под елкой, свернувшись калачиком и положив мешок от подарков под голову, спал Вася Фунтиков. Блаженная улыбка све­тилась из-под его наклеенных усов.

— Фунтиков, Вася, вставай, — шепо­том закричали все, так как громко кричать было нельзя: в зале слышно. Все, кто мог дотянуться до Васи, трясли его, тормошили, прыскали в лицо водой. Ва­ся что-то бормотал в ответ, мычал, но не просыпался.
— Товарищи, так что же это такое, а? — кипятился завклубом. — Напился, разбойник, сорвал такое мероприятие, мне ж голову оторвут.

— Небось не оторвут, — вдруг неожи­данно отозвался Михеич. — Сымай с не­ го шубу, да шапку, а грим у меня свой, природный. Да и валенки не хуже. Ме­ шок тоже давай...

— Михеич, родной, так я ж тебе пре­мию за первый квартал выпишу, — за­ верещал завклубом.
— Вы с ума сошли! — заметалась Снегурочка. — А текст, что будет с текстом?
— А то, милая барышня, будет, что я этих текстов да Дед-Морозов столько за двадцать пять лет насмотрелся, что они мне не в диковинку. Не бойсь, не под­ веду.

И Михеич спокойно стал облачаться в сверкающую шубу... Я не буду вас обременять подробным рассказом о том, как прошел спектакль. Скажу лишь, что прошел он хорошо, и дети были довольны. Во всяком случае, родители не требовали денег обратно. А Вася Фунтиков был уволен из Мос­эстрады «за появление на работе в не­трезвом виде».

Недавно я случайно попала на кон­церт самодеятельности в клубе «Крас­ный лебедь». На сцену вышел симпа­тичный молодой человек с круглыми голубыми глазами и начал: «Добрый ве­чер, дорогие товарищи. Здоровеньки булы...» Гром аплодисментов был ему ответом. А сидевший рядом парень во­сторженно выдохнул: «Аи, Васька, вот дает. Артист!»
 

ЭДИТ УТЕСОВА

Журнал Советский цирк. Январь 1967 г.

оставить комментарий