Крушение Деда Мороза
Декабрьским утром, не чуя под собой ног, в состоянии невесомости, Вася Фунтиков вышел из Мосэстрады. В дрожащих руках его были зажаты листки с напечатанным на машинке текстом.
Детские круглые и голубые глаза его сияли, а побелевшими губами он шептал: «Боже ж ты мой! Мамочка родная. Наконец-то! Роль! Роль на целых две недели, а то и на три. А там...» Вася даже зажмурился, и сердце его сладко защемило от того, что он представил себе в будущем. В эстраде Вася подвизался в нехитрой должности ведущего в областном и периферийном отделах. Для того чтобы понять Васино волнение, нам надо заглянуть в его биографию.
Года три назад Вася работал контролером ОТК одного из столичных заводов. Выл он человеком аккуратным, скромным, не курил, абсолютно не пил (сие обстоятельство чрезвычайно важно для дальнейшего повествования) и за девушками почти не ухаживал. Была у Васи одна всепоглощающая страсть, которая занимала все его мысли. Он трепетно, фанатически, преданно любил искусство. Он мечтал стать артистом. А пока Вася был самым горячим участником самодеятельности. Честно переписав все остроты Тарапуньки и Штепселя, Брунова и Радова, он с таким пылом преподносил их зрителям, словно только что сам все это придумал. И зрители, свои заводские ребята, награждали Васю бурными аплодисментами.
Но самодеятельность не устраивала Васю, и он решил податься в артисты. После того как он с треском провалился на экзаменах во все московские театральные училища (ибо бог не дал ему главного — таланта), Вася решил поступить в Мосэстраду. Он трижды проваливался на конкурсах. Сломленный его упорством, председатель комиссии народный артист Николай Семенович подозвал Васю к столу.
— Послушайте, дорогой товарищ, что заставляет вас в четвертый раз...
Но он не закончил фразу, так как увидел полные слез круглые глаза Васи. Народный артист был человеком добрым.
— Ладно, валяйте, читайте. Ни пуха вам, ни пера, — с грустью сказал он.
От ласкового взгляда председателя у Васи даже страх пропал. Добросовестно отбарабанив чей-то музыкальный фельетон, он выбежал в фойе, где толпились все участники конкурса. Когда а перерыве комиссия вышла из зрительного зала, Фунтиков увидел, что народный артист направляется прямо к нему. Да-да, именно к нему. Вася встал по стойке «смирно». Сердце замерло.
— Послушайте, Фунтиков, — мягко сказал народный артист. — Мне очень неприятно и я не имею права говорить вам об этом, но на второй тур вы опять не пройдете. Ну зачем вам сцена, зачем? Ведь у вас есть профессия. Да и зарабатываете на производстве вы больше, чем будете получать здесь.
— Не могу я, поймите, не могу, — залепетал Вася, — жить не могу без сцены. Самодеятельность не то, хочу настоящего искусства...
Поняв, что разубеждать бесполезно, народный артист вынул блокнот, что-то написал и, передавая Васе записку, добавил:
— Идите в управление. Вас оформят в областной отдел ведущим. Ставка будет маленькая, на большее пока не рассчитывайте. Это все, что я могу для вас сделать...
И вот с того памятного дня Вася стал артистом. На столичных площадках его не занимали, но он не обижался. С удовольствием ездил по периферии, рассуждая, что зритель везде одинаков, и с таким увлечением объявлял номера, будто читал монолог Гамлета. Конечно, бывали и неприятные моменты. Это тогда, когда он встречал заводских ребят. «Фунтиков, дружище, загордился, артистом стал. Носа не кажешь. Где на тебя поглядеть-то можно?» — наперебой кричали они и тискали Васю в железных объятиях.
И вот тут Вася важничал, напускал на себя эдакую «актерскую» небрежность и баском говорил: «Ну что вы, ребята! Просто гастроли замучали: то целина, то Кавказ, то Дальний Восток. А вот теперь вроде бы и о зарубежной поездке «поговаривают». Насчет зарубежной поездки Вася, разумеется, привирал. Ну не мог же он сказать ребятам, что все его творчество — это... «Добрый вечер, дорогие товарищи. Сейчас выступит такой-то». Он мечтал о чем-то более значительном, возвышенном и прекрасном. Он мечтал о роли. Мечтал в часы долгих переездов, в бессонные ночи на вокзалах, мечтал, стоя в очереди в магазине. О роли, которая когда-нибудь обязательно придет к нему.
И вот свершилось! Придя в начале декабря в Мосэстраду, Вася столкнулся с Дагмарой Аполлинарьевной. Эта демоническая женщина, увешанная серьгами, бусами, браслетами, как новогодняя елка игрушками, коршуном накинулась на Васю.
— Живешь, как в каменном веке, без телефона! Немедленно шагай в детский отдел.
Вася недоумевающе смотрел на нее.
— Елки! Елки! Понимаешь ты, снежный человек! Елки! Морозы! Нужны Деды-Морозы! Зашиваемся, не хватает. Бабы-Яги переведены в Снегурочки. Всех ведущих бросаем на Морозов, понял? — вопила она на весь коридор.
Дагмара Аполлинарьевна схватила ошалевшего Васю и поволокла в детский отдел. Тут ему показалось, что он попал в эпицентр землетрясения, в кратер вулкана или на пожар на чикагских бойнях. Дым, шум, толкотня. Пробившись к столу худрука отдела, Дагмара рявкнула: «Вот он!»
— Кто? — спросил умученный худ-рук.
— Дед-Мороз, то есть Фунтиков!
Вытащив из вороха бумаг какие-то листки, худрук протянул их Васе.
— Пожалуйста, посмотрите, товарищ Фунтиков, роль. Завтра в 10.30 в клубе «Красный лебедь» репетиция. С первого января три спектакля в день. Первый в девять утра. Всего хорошего. При словах «Красный лебедь» Вася очнулся. Его клуб, родного завода, — и роль. Ро-о-ль! Теперь вам ясно, почему в то памятное декабрьское утро Вася вышел из Мосэстрады в таком трепетном состоянии.
Репетиции длились почти месяц. Вася расцвел. Он буквально пьянел от восторга. А в один прекрасный день подошел к Васе завклубом Дмитрий Гаврилович.
— Вот какое дело, Василий, будет у нас тут встреча Нового года для заводских. Так не согласишься ли ты, голубок, провести концертик?
Вася замахал руками:
— Да ты что, Гаврилыч! У меня утром первого января елка. Мне собранным надо быть. По системе Станиславского.
— Вот и хорошо, голубок. Вот и соберешься по системе и образ проверишь. Так и веди концерт Дедом-Морозом. А мы объявим, что в роли Деда-Мороза — наш бывший сотрудник, ныне известный артист. Выручи, брат...
Вася молчал, но как-то неуверенно. А Дмитрий Гаврилович наступал:
— Ну, Василий, друг мой, ты только вникни. Ведь по сцене нашего клуба твои первые шаги были. Тут, можно сказать, ты и начинался...
Вася молчал, но уже совсем неубедительно и неуверенно.
— Ну вот, добро! — хлопнул его по спине завклубом. — Бувай здоров!
31 декабря, без десяти минут двенадцать, Дмитрий Гаврилыч, нарядный и торжественный, вышел на сцену клуба. В зале за столиками царил обычный предновогодний гул. Кто-то разливал что-то по рюмкам и бокалам, но при появлении завклубом все мало-помалу притихли. Тогда Дмитрий Гаврилыч провозгласил, именно не сказал, а провозгласил:
— Дорогие товарищи! Сегодняшний новогодний праздничный концерт открывает и ведет артист эстрады Василий Фунтиков!
Восторженные крики и аплодисменты встретили это заявление. Радисты включили Красную площадь. С последним ударом курантов на сцену вышел Дед-Мороз — в сверкающей шубе, с белоснежной бородой и удивительно голубыми круглыми глазами. Начав с традиционной фразы: «С Новым годом, дорогие товарищи!», Вася решил вести концерт по роли, написанной для зрителей дошкольного возраста. Это вызвало восторг. Такого веселого Нового года ребята не помнили. А когда Дед-Мороз с мешком подарков спустился в зал, все наперебой принялись приглашать его к своим столикам. «Васенька, дорогой, ну рюмочку, ну шампанского», — неслось со всех сторон.
И вот теперь вспомним, что Вася был совершенно непьющим. Поначалу он неизменно отвечал: «Да что вы, ребята, у меня утром елка, дети придут, ни-ни!» Но как отказать друзьям в такой в общем-то чепухе, как глоток шампанского, отказать в такой день, в такую ночь!
...Тревога за кулисами новогодней елки началась в 8.45 утра. Ребятишки в зале отчаянно шумели. Снегурочка, все звери и лешие пребывали в полной боевой готовности, а Фунтикова не было. Помреж шипел на завклубом. Завклубом рычал на помрежа. И вдруг взоры всех собравшихся упали на вахтера Михеича. Высокий, осанистый, с длинной белой бородой, он неторопливо шел по коридору, не вникая в суматоху, творящуюся вокруг.
— Михеич! — не своим голосом заорал завклубом. — Фунтикова не видел? Провалился неизвестно куда...
Михеич поверх очков строго и вопросительно смотрел на начальство.
— А никуда он не проваливался. Спит себе под елкой. Я давеча сцену обходил, гляжу — спит, как дите малое. Видать, умаялся за ночь.
Все лавиной бросились на сцену. Под елкой, свернувшись калачиком и положив мешок от подарков под голову, спал Вася Фунтиков. Блаженная улыбка светилась из-под его наклеенных усов.
— Фунтиков, Вася, вставай, — шепотом закричали все, так как громко кричать было нельзя: в зале слышно. Все, кто мог дотянуться до Васи, трясли его, тормошили, прыскали в лицо водой. Вася что-то бормотал в ответ, мычал, но не просыпался.
— Товарищи, так что же это такое, а? — кипятился завклубом. — Напился, разбойник, сорвал такое мероприятие, мне ж голову оторвут.
— Небось не оторвут, — вдруг неожиданно отозвался Михеич. — Сымай с не го шубу, да шапку, а грим у меня свой, природный. Да и валенки не хуже. Ме шок тоже давай...
— Михеич, родной, так я ж тебе премию за первый квартал выпишу, — за верещал завклубом.
— Вы с ума сошли! — заметалась Снегурочка. — А текст, что будет с текстом?
— А то, милая барышня, будет, что я этих текстов да Дед-Морозов столько за двадцать пять лет насмотрелся, что они мне не в диковинку. Не бойсь, не под веду.
И Михеич спокойно стал облачаться в сверкающую шубу... Я не буду вас обременять подробным рассказом о том, как прошел спектакль. Скажу лишь, что прошел он хорошо, и дети были довольны. Во всяком случае, родители не требовали денег обратно. А Вася Фунтиков был уволен из Мосэстрады «за появление на работе в нетрезвом виде».
Недавно я случайно попала на концерт самодеятельности в клубе «Красный лебедь». На сцену вышел симпатичный молодой человек с круглыми голубыми глазами и начал: «Добрый вечер, дорогие товарищи. Здоровеньки булы...» Гром аплодисментов был ему ответом. А сидевший рядом парень восторженно выдохнул: «Аи, Васька, вот дает. Артист!»
ЭДИТ УТЕСОВА
Журнал Советский цирк. Январь 1967 г.
оставить комментарий