Юность наша цирковая

Каждый год, когда нас приглашают в качестве гостей на выпускные экзамены в Цирковое училище, мы начинаем волноваться и волнуемся до самого прихода туда. Подходя к зданию Училища, мы всякий раз здороваемся с ним за дверную ручку и мысленно произносим: "Здравствуй, старина". А более полувека тому назад...
Весной 1930 года, после зимнего перерыва в Казань приехала обширная, составленная из лучших номеров программа столичного цирка. В те годы была такая традиция: по окончании зимнего сезона в Москве программа целиком переезжала в Казань.
Наши встречи с артистами происходили не только в самом цирке, но и на пляже речки Казанки. Вот здесь-то мы и встретились с Николаем Денисовым - одним из ведущих артистов в труппе "Дайтон" (икарийские игры).
Обратив внимание на наши акробатические потуги, он сам подошел к нам, похвалил, сделал несколько ценных замечаний. Уезжая из Казани, Денисов посоветовал нам: "Ребята, вы способные. Если хотите посвятить себя цирку, поезжайте в Москву в Техникум Циркового Искусства. Я сам выпускник этого учебного заведения".
Август 1930 года. В Москве, на 5-й улице Ямского Поля стоит невзрачное круглое здание с островерхой крышей. На фасаде здания вывеска: "Районный цирк". Вот он - предмет наших мечтаний - единственный в мире Техникум циркового искусства.

Полные радужных надежд и тревожных сомнений, переступаем порог. Навстречу нам двое крепких молодых людей несут через маленький вестибюль тяжело нагруженные носилки, на которых лежат обломки кирпича и другой строительный мусор. Входим в манеж. Вокруг него места для зрителей, как в настоящем цирке. Да это и есть настоящий маленький цирк. Видим еще двух ребят, перетаскивающих большие прогнившие доски.
На местах для зрителей густой слой пыли. По манежу разбросаны металлические трубы, тросы, малярные кисти, стоят ведра с краской. Из-под купола свисают канаты и веревочные лестницы. Пахнет краской и свежевырытой землей.
Мы озираемся по сторонам. Из бокового прохода выходит человек и вопросительно смотрит на нас. Очевидно, это должностное лицо. Мы подходим к нему, называем свои фамилии и говорим, что приехали из Казани поступать в техникум. Выслушав нас, он представляется:
- Гутаркин. Здешний сторож.
Первое знакомство состоялось. Гутаркин смотрит на нас доброжелательно, чуть улыбаясь. У него обаятельное, курносое лицо.
- Значит, приехали из Казани к нам учиться?
- Да, если примут,
- А ведь, пожалуй, не примут, - продолжая так же доброжелательно улыбаться, говорит Гутаркин.
Мы не знали, шутит он или говорит серьезно, но нам стало как-то не по себе.
- Почему же не примут? Разве казанских не принимают?
- Да дело в том, что ни казанских, ни рязанских и даже из Подмосковья не принимают, - начал разъяснять Гутаркин, -

Набирают только москвичей. Общежития нет, стипендий нет. Вот эти четверо, двое из Одессы, а двое еще откуда-то. Нанялись пока чернорабочими по ремонту. Глядишь, это и поможет им - допустят к испытаниям.
Мы смотрели на этих парнишек с завистью, как на каких-то счастливцев, у которых был шанс поступить в Техникум. Нам захотелось сейчас же броситься к носилкам, вцепиться в них зубами и таскать кирпичи с утра до вечера. Мы подошли к работавшим ребятам. Они сразу оба заговорили с нами в чисто одесской манере: задавали вопросы и сами же отвечали на них.
- Хотите учиться на артиста? Вы думаете это легко? Нет,
это трудно. Вы долго готовились? Мы с братом два года готовимся. Вы что-нибудь умеете? А мы уже многое умеем. Он будет жонглером, а я буду учиться на коверного клоуна. Вот, посмотрите...
С этими словами один из них вынул из кармана носовой платок и, держа его руками за концы, довольно ловко перепрыгнул через платок несколько раз туда и обратно. Мы выразили свое восхищение, попросили посторониться и с маленького разбега выкрутили передние сальто-мортале. Он в свою очередь, восхитился еще больше и сказал:
- Вот это вещь! Ну, давайте знакомиться, - и с особой гордостью добавил: - Мы из Одессы. Я - Роман Ширман. А это - Михаил, тоже Ширман. Мы с ним двойняшки. Вы не смотрите, что он меньше. Я родился на час раньше, и, пока ждал брата, успел немножко подрасти. У нас еще есть брат Александр, тоже одессит. Только тот родился на три года раньше нас. Он уже
настоящий жонглер. Перешел на второй курс. Сейчас он на практике в гастрольной поездке.

До основания техникума с 1927 г. существовала Мастерская циркового искусства (МАЦИС). Затем, это учебное заведение переименовалось в курсы циркового искусства (КЦИ) и с 1930 года был организован техникум циркового искусства (ТЦИ).
Подавая документы, и зная, что иногородних не принимают, мы немножко схитрили: выдали себя за москвичей. На вопрос о том, почему в анкете указано, что мы прибыли из Казани, мы ответили, что теперь имеем жилплощадь в Москве у друзей наших родителей.
Приемные испытания были назначены на 25 августа. Чтобы поменьше беспокоить наших добрых знакомых, мы иногда оставались ночевать в Центральном парке культуры и отдыха им.Горького, в пустующей сторожке под помостом искусственных зимних гор.
Наши ночевки в парке не обошлись без приключений. Как-то на рассвете нас разбудил милиционер. Последовали вопросы: что мы тут делаем, как мы сюда попали и кто мы такие?
Мы ответили: "Ночуем здесь не первый раз. Пролезаем в окно. Приехали в Москву поступать в Цирковой техникум. Можете позвонить туда. Наши документы находятся там. А, в общем, мы можем отсюда сейчас же уйти.
- Спички есть? Давайте их сюда!
- У нас нет спичек. Мы не курим.
- Ну, тогда досыпайте. Вижу, что не беспризорные.
Выручило нас, кроме нашего объяснения, и то обстоятельство, что мы были чисто одеты, и оказались некурящими. В Москве в то время еще продолжалась борьба с остатками беспризорности.
Жизнь наша в Парке культуры имела определенный режим. Проснувшись, мы вылезали через окно из нашей сторожки, умывались у колонки-фонтанчика, шли завтракать в столовую "Шестигранник", и затем, после небольшой прогулки на набережной Москвы-реки, отправлялись репетировать на спортивную площадку. После репетиции мы обедали и, как все отдыхающие в парке, развлекались предоставленными к нашим услугам всевозможными аттракционами. А вечером нас манили к себе яркие огни цирка - шапито, расположенного в парке. После представления шли ночевать в наше убежище под мостом.
Со всех концов Советского Союза нескончаемым потоком шли заявления в ТЦИ. Большинство писем было из городов, где работали цирки. Писали из Баку, Ташкента, Одессы, Новосибирска, Харькова, Воронежа, Казани. Много заявлений было из сел и деревень. Всего было прислано шестьсот заявлений. Из этого количества на первый курс было принято сорок пять человек.
К началу приемных испытаний техникум был отремонтирован. На манеже стояли столы, покрытые кумачом. За столами восседала комиссия, состоявшая из педагогов, представителей администрации, райкома комсомола и студентов старшего курса. Манеж был посыпан свежими опилками и застелен огромным, видавшим виды цирковым ковром.
Первое испытание - по основным трем предметам: акробатике, жонглированию и клоунаде. По классу жонглирования принимал В.А.Жанто. Бывший артист, исполнитель жонглерского оригинального номера "В индийском вигваме".
По клоунаде - В.Тихонравов. Главным лицом в комиссии по разделу акробатики был Сергей Петрович Сергеев, опытнейший педагог, великолепно знавший школу акробатики. В прошлом полковник генерального штаба старой армии. Он первым в нашей стране разработал методику подготовки акробатов-прыгунов. Помощником Сергея Петровича был Виктор Захарьин - талантливый, универсальный акробат, в то время студент второго курса техникума. Захарьин был одинаково отличным прыгуном, эквилибристом и "нижним".
Для проверки чувства ритма, поступающий должен был пройтись под марш или польку. Аккомпаниатора в тот день не было и у рояля сидел один из абитуриентов - С.Каштелян. Произошел забавный эпизод. Когда попросили пройтись под музыку одного паренька, который по своим данным явно не подходил для этого учебного заведения, Каштелян сыграл ему довольно известную в то время песенку: "Понапрасну, мальчик, ходишь, понапрасну ножки бьешь..." Все присутствующие, в том числе и члены комиссии, заулыбались.
Мы проходили испытания на второй день. Захарьин сказал нам по секрету, что у нас нет ни одного минуса в экзаменационном листе и что, в общем, приемные испытания мы выдержали с хорошей оценкой.
Сергей Петрович подходил к тем, кто получил положительные оценки и беседовал с ними. Нам он сказал: "Ребята вы хорошие, но немножко "дубоватые". Прыгать надо обязательно".
Надо сказать, что С.П.Сергеев благоволил к акробатам-прыгунам, а мы, в основном, увлекались силовыми парными упражнениями. Трюки, которые мы показали на испытаниях относились к разряду так называемой "крафт-акробатики".
Через несколько дней были оглашены результаты приемных испытаний. Заведующий учебной частью, поднявшись на барьер манежа со списком в руках, зачитал фамилии принятых.
Услыхав фамилии Курепов и Фридман, мы больше ничего не слышали. Не сговариваясь, мы перепрыгнули через барьер и, оказавшись на манеже, подошли друг к другу и обменялись крепким рукопожатием. Вот теперь и мы имеем право всегда быть на манеже!

Когда мы вышли из техникума, один из принятых - Геннадий Кляйнгольц-Нужнов от восторга, прямо в чем был одет, сделал кульбит в лужу. Вот как проявился темперамент этого будущего отличного прыгуна! Много лет спустя он стал драматическим актером и кандидатом искусствоведения.

В журнале "Цирк и эстрада" за 1929 год были опубликованы
условия приема в цирковую школу. В этих условиях был один очень
заманчивый для нас пункт: "Ученики цирковой школы имеют право
свободного входа в государственные цирки СССР". Учитывая наше
неистребимое желание бесконечно смотреть цирковые представления и полную невозможность приобретать билеты из-за постоянного безденежья, мы этот пункт особенно запомнили.
Став полноправными студентами ТЦИ, мы все приобрели значки с цирковой эмблемой. На значке были изображена фигура гимнастки на трапеции. Слева полукругом было написано - Центр. Упр.Госцирками. Обзаведясь этими значками, мы в тот же вечер направились в Московский цирк на Цветном бульваре.
Старший контролер дядя Володя не пропустил нас и сказал, чтобы мы не толклись у входа. Не помогли наши просьбы и настойчивое нытье. Дядя Володя спокойно продолжал отрывать контрольные корешки от билетов, пропуская зрителей и не обращал на нас никакого внимания. Мы ушли ни с чем. Оказывается, студентов ТЦИ пускали в цирк бесплатно, но по специальным пропускам. Мы, как новички, этого не знали и наивно полагали, что цирковые значки откроют перед нами двери столичного цирка.
Учебные занятия в ТЦИ должны были начаться в середине сентября. Мы не хотели больше стеснять наших знакомых, которые, несмотря на трудные квартирные условия, очень радушно нас приняли и, кроме обедов, снабжали деньгами на мелкие расходы. За два-три дня до начала занятий мы появились вечером в Техникуме с чемоданом и узлом, завернутым в одеяло. Сторож Гутаркин встретил нас с улыбкой и понимающе подмигнул. В первую ночь мы расположились в ложе. Смастерили постель из старых конских попон и великолепно выспались.
Утром Гутаркин в разговоре с нами пожаловался, что ему очень трудно дежурить. Нет второго сторожа, который бы его менял. Мелькнула блестящая идея! Идем к директору ТЦИ и предлагаем ему свои услуги в качестве сторожа. Лицо директора выражает одновременно и удивление и некоторый испуг.
- Как? Вы же наши студенты?
- Но ведь на первом курсе стипендий нет, а существовать мы как-то должны. И, кроме того, мы вынуждены жить тут, в техникуме, так как наши знакомые попросили больше их не беспокоить.
Это была явная, но вынужденная ложь. В этот момент мы возводили невероятный поклеп на чудесных людей, принявших в нашей неустроенности самое искреннее участие.
- Но вы ведь знаете, что в помещении техникума спать никому не разрешается, - продолжал директор.
- А мы и не будем спать. Мы будем дежурить.
- Но как вы будете заниматься после ночного дежурства? - не сдавался директор.
- Будем вдвоем работать за одного сторожа. Будем дежурить по четыре часа. Будем получать одну зарплату на двоих!
Директор не выдержал "натиска": "Ну, хорошо. Только имейте в виду - вы несете полную ответственность за казенное имущество. С завтрашнего дня можете приступать к выполнению обязанностей. Жалованье сторожу положено в размере 35 рублей в месяц".

Деловой разговор окончен. А 35 рублей на двоих - это уже что-то! Обед на фабрике-кухне стоил 25 копеек. Итак, мы - студенты единственного в мире техникума циркового искусства, и каждый из нас по совместительству - полсторожа!
В первое же наше дежурство в техникум пришел Владимир Воробьев. Он был озябший и измученный. Все это время он ночевал на Белорусском вокзале. Дважды, в течение ночи, когда производили уборку, их всех выгоняли на улицу. Кроме того, их часто будила вокзальная охрана, и проверяла документы. Это были кошмарные ночи. А утром надо было идти на урок и заниматься акробатикой. Мы, на свой страх и риск, пустили переночевать Воробьева на своем ложе из попон.
Постепенно и все остальные иногородники, с нашей легкой руки, водворились на жительство в ТЦИ. Кроме того, к началу учебного года из гастрольных поездок съехались второкурсники и выпускники, среди которых были так же относящиеся к разряду "бездомных". Некоторые из них, кому буквально негде было голову преклонить, ютились в полуразрушенном манеже на Цветном бульваре, рядом с цирком, там, где теперь находится панорамный кинотеатр "Мир". Все они обосновались ночевать в техникуме. На таком нелегальном положении собралось человек двадцать.
Замечательное по своей оригинальности зрелище представлял собой манеж Техникума вечером, когда кончались занятия, уходила администрация и мы располагались ко сну. Это походило на какой-то своеобразный табор. Из разных углов извлекались самые разнообразные по виду и качеству "постельные принадлежности", начиная от конских попон, панно для гротеска на лошади, разных ковриков и прочих цирковых аксессуаров и кончая фанерными листами. Очень немногие являлись обладателями подушек и одеял.

Наш "табор" своей необычностью манил к себе студентов-москвичей. После вечерних репетиций некоторые из них оставались у нас в качестве гостей. Для них, имевших в Москве квартиры, провести ночь в цирке и поспать на барьере манежа было своего рода цирковой романтикой. Им это было "в охоточку". А с каким удовольствием, мы, ночлежники ТЦИ, всю эту ночную романтику поменяли бы на кровать в обыкновенном студенческом общежитии!
Засыпали мы довольно поздно. А просыпаться нам приходилось в шесть часов утра. На это была особая причина.
В шесть утра начинали репетировать наши жокеи. Участница группы жокеев Леля Лебединская, обладательница невероятно звонкого голоса, подавала команды. Ее беспрестанные "ап" и "але" раздавались над манежем. Какой уж тут мог быть сон! Мы страшно негодовали, но поделать ничего не могли.
Милая, звонкоголосая Леля! Елена Павловна Лебединская, отважная наездница и воздушная гимнастка, заслуженная артистка РСФСР, педагог Циркового Училища...
Однажды, с одним из наших добровольных "ночлежников" произошел такой "романтический" случай, который запомнился ему на всю жизнь. В техникуме заночевал студент В.Симаков. В манеже было очень холодно. Когда надо было ложиться спать, мы, по просьбе самого Симакова, закатали его в ковер. Под его торчащую из ковра голову подложили икарийскую подушку. Симаков согрелся и уснул.
Ночью все проснулись от страшного вопля. Мы вскочили и увидели как Симаков катится по манежу, продолжая кричать. Мы подбежали и помогли ему выбраться из ковра. Он долго отплевывался, затем вынул носовой платок, тщательно вытер лицо и рассказал нам, что произошло. Ему снилось, что страшные разбойники привязали его к дереву. Он изо всех сил пытается освободиться. Но вот из леса выходит девушка и начинает его жарко целовать. Он просыпается, открывает глаза и видит... огромный мохнатый медведь, склонившись над ним, горячим, мокрым языком облизывает ему лицо. Руки у Симакова были закручены в ковре, защищаться ему было нечем. Он издал дикий вопль и покатился по манежу. Медведь испугался вопля, бросился прочь и забился под места в каморку, где и просидел до утра, пока не пришел его хозяин - дрессировщик Макс Борисов. Больше Симаков ни разу не ночевал в ТЦИ.
Администрация понимала, что приняв иногородних, она, не имея общежитие, нарушила правила приема, и поэтому на наши ночевки смотрела "сквозь пальцы", не разрешая, официально проживать в ТЦИ, но и не запрещая.
Представьте себе наш Техникум - он же "Районный цирк". Манеж. Вокруг манежа расположены места для зрителей - шесть рядов. Как полагается в любом зимнем цирке, и здесь, над манежем - высокий купол с деревянными колосниками. С четырех сторон, у самых стен зрительного зала стоят большие печи, покрытые гофрированным железом, выкрашенным в черный цвет. Печи ежедневно топили. Топили очень жарко. Прикоснуться к натопленной печи было невозможно. В то же время, в двух шагах от нее стоял невероятный холод. Надо было или постоянно двигаться, или надевать пальто. А спать в таких условиях было равносильно ночевке в подъезде дома с незакрытыми дверями. Тепло от горячих печей без всякой пользы уходило вверх. Тогда мы задумались над тем, как бы этот поток теплого воздуха задержать и, изменив его направление, использовать для обогревания, особенно в ночное время. И мы придумали. Изобрели! И гордимся этим до сих пор, так как в течение всей нашей жизни ничего более талантливого в области теплотехники мы не создали.

На самом верхнем ряду, около стены, мы соорудили себе постель таким образом, что ноги наши находились возле печки. Затем взяли большой лист фанеры, согнули его и укрепили над постелью. Получилось сооружение, напоминающее футляр для швейной машины. Этот "футляр" мы прислонили к печке, открытой торцевой стороной. Теплый воздух больше не уходил вверх, а устремлялся в наш фанерный тоннель. И в этом тоннеле мы, лежа на своей постели в одних трусах, наслаждались теплом.
Нашему примеру последовали и другие. У четырех печей возникло восемь "спальных футляров".
Но вскоре администрация ТЦИ отдала распоряжение завхозу ликвидировать наше изобретение, основываясь на том, что оно никак не украшает зрительного зала техникума.
Поздний вечер. Закончились репетиции. В техникуме остались только те, кто здесь ночует. Сидим на барьере манежа и сокрушаемся по поводу наших разоренных гнезд. Думаем о том, где бы устроиться на ночлег. Из бокового прохода, с одеялом и подушкой в руках, появляется Володя Воробьев. Выйдя на середину манежа, он сказал: "Вы, ребята, как хотите, а мне пора спать. Спокойной ночи". Он уселся на манеж, вытянул ноги и положил на них одеяло. Затем зажал зубами угол подушки и, взявшись освободившимися руками за висевший из-под купола канат, начал подниматься вверх. Одеяло так и осталось лежать на его ногах, так как Володя, взбираясь по канату, держал ноги в положении предноса.
Поднявшись таким невероятным способом под купол, он через секунду выглянул из-за колосников, и радостно закричал: - Ребята! Ура! Здесь тепло и мягко. Давайте все сюда! Быстро посовещавшись, мы собрали все наши постельные принадлежности, привязали их к канату и Володя втянул все это на колосники. Затем, по примеру Воробьева, кто по канату, кто по веревочной лестнице, мы забрались туда же. Там, действительно, было тепло и мягко - на колосниках лежало старое шапито (брезентовая крыша для летнего цирка).
На колосниках было темно. Каким-то образом, наощупь, каждый нашел себе место поудобнее. Получилась пятнадцатиспальная кровать. Все разместились на ней и затихли.
Мы лежали в темноте и тихо разговаривали о том, как неустроен наш быт. Нет постоянного места для ночлега. Какие проблемы надо разрешать, чтобы суметь пообедать... Но нас это не угнетало. Мы понимали, что это явление временное. Досадно было, что слишком много энергии и времени приходилось тратить в борьбе за существование. Эту энергию, это время можно было бы обратить на достижение нашей главной цели - овладение мастерством...
В девять часов утра на первом курсе начинался урок акробатики. Проснувшись незадолго до звонка, мы сквозь колосники видели, как студенты-москвичи собираются к началу занятий. А когда раздавался звонок, все с интересом наблюдали, как мы, одетые в репетиционные костюмы, спускались по канатам на манеж и становились в строй.
Спустя некоторое время, завхоз техникума пронюхал о наших ночевках под куполом и, тревожась за сохранность лежавшего там шапито, подал в дирекцию докладную с просьбой о нашем "выселении" с колосников. Беспокоился завхоз напрасно - все мы были некурящими.
Директор, до какой-то степени, сочувствуя нам, меры принимать не торопился. Но неожиданное происшествие повлияло на ход событий.
Студент второго курса Федя Фесенко, вернувшись поздно в ТЦИ с загородного шефского концерта, проспал начало занятий. Проснувшись, он посмотрел с колосников вниз и увидел, что занятия уже начались. Федя начал быстро одеваться и в темноте второпях схватил брюки не за пояс, а за нижнюю часть, и из карманов брюк сквозь колосники посыпалась мелочь. На манеже раздался возмущенный крик. Послышался смех. Оказывается, вся мелочь дождем посыпалась на лысую голову нашего педагога по акробатике Сергея Петровича Сергеева. Теперь уже и Сергеев подал докладную. Последовал приказ: в целях соблюдения техники безопасности, студенты, замеченные на колосниках без разрешения педагога, будут исключаться из ТЦИ".
Ночевки под куполом, где было "тепло и мягко", к нашему сожалению, закончились.

С середины зимы 1931 г. для обитателей техникума настали тяжелые дни. Иссяк запас дров. Манеж перестали отапливать. Только в двух аудиториях, где мы занимались общеобразовательными предметами, топились печи. В одной из аудиторий жили девчата. В другой (маленькой), всегда спали наши младшие ребята. Теперь в эту комнату набивалось все мужское население. Спали на полу, на столах, под столами. Счастливцами были те, кому удалось занять место поближе к печке. Несмотря на все невзгоды, мы репетировали с неослабевающим рвением. К концу зимы мы должны были подготовить самостоятельные номера различных жанров, с которыми предстояло поехать во время летних каникул в гастрольные поездки по циркам и эстрадным площадкам.
Вскоре нас вызвал к себе директор ТЦИ О.Г.Линднер.
- Я понимаю,товарищи, - сказал он, - вам сейчас очень трудно. Но ничего. Я принимаю меры и скоро кое-что будет сделано.
Затем, загадочно улыбнувшись, он добавил:
- Пока ничего определенного сказать не могу. Сами увидите.

Оскар Густавович выполнил свое обещание. Во дворе ТЦИ появились три цирковых фургона. В таких фургонах, в крупных передвижных цирках, при помощи лошадей или тягача, обычно перевозят животных и различный реквизит. Фургоны оборудовали под жилье. Закрепили колеса, приделали ступеньки, отеплили дверь. Внутри каждого фургона поставили небольшую печурку. К стенам приделали деревянные койки. Единственное маленькое окошечко занавесили марлей. И, наконец-то у всех нас появились подушки, одеяла и простыни!
Переселились мы сюда в конце зимы 1931 года. В нашем фургоне живет семь человек: А. Ширман, В. Цеслюк, А. Сенкевич, В. Воробьев, И. Рузанов, И. Фридман, С. Курепов. Мы организовали коммуну. Все продукты, получаемые по карточкам, держим сообща. В фургоне есть крошечные сени. Там мы пристроили полку, где храним все скоропортящееся. Старший в коммуне - Александр Ширман. Профком техникума приобрел для нас шахматы и шашки. Кто-то из нас на базаре купил ходики без гири. Мы привязали вместо гири старый башмак и ходики честно несли свою службу.
Условия нашей жизни улучшились. Мы стали больше репетировать. И в этом была большая необходимость. Приближалась весна - надо было готовить номера для нашей первой поездки на практику.
Перспектива гастрольных поездок была очень заманчива, особенно для нас - первокурсников. По рассказам старших товарищей мы знали, что в поездке мы не студенты, в поездке мы - артисты. И, действительно, в первый же наш выезд на практику летом (1931 г.) мы жили очень хорошо. Мы получали зарплату значительно превышавшую стипендию студента третьего курса. Но не это обстоятельство было главным. Очень значительным событием для нас был приезд в новый город. Направляясь от вокзала к гостинице, мы с гордостью десятки раз перечитывали расклеенные по улицам афиши, возвещавшие о том, что в Брянск, Тулу или Калугу "прибыл на гастроли 1-й Московский передвижной Госцирк при участии лучших артистических сил ТЦИ".
Буквы ТЦИ были всегда напечатаны в конце афиши мельчайшим шрифтом. Делалось это по следующим соображениям. Рекламировать нас, как студентов, находящихся на практике, наш администратор ни в коем случае не хотел, ибо это, как он утверждал, не "потянет" публику. Официально же было необходимо указывать, что это бригада ТЦИ. Поэтому наши администраторы прибегали к помощи маленького "трюка", т.е., выполняя официальную сторону нашей рекламы, они не расшифровывали значения букв ТЦИ и отводили для них самое скромное место.
Была и еще одна маленькая административная хитрость. Всего бригада выезжавших на практику по разным маршрутам, было шесть. Каждая бригада имела свой порядковый номер. Но на афишах у всех бригад был один и тот же текст: "1-й Московский передвижной Госцирк". Администраторы объясняли это так: "Если написать в афише 4-й или 5-й цирк, то публика будет думать: "А 1-й, наверное, лучше". Ну, вот мы и решили - пусть у нас все будут 1-ые".
Возглавляющий нашу бригаду администратдр М.С.Смулянский,
был страстный поклонник акробатических прыжков. К великому его
огорчению, в нашей программе не было номера такого жанра. Наш
любитель прыжков говаривал частенько, что, если певица возьмет
на полтона ниже, то это будет ужасно. Если же "сальто-мортальчик" будет чуть пониже, то публика в этом не разберется.
Приехав в наш первый город - Тулу, мы, проходя по улице, остановились перед одной из афиш. Она была многокрасочная и очень хорошо оформлена. Один из номеров нашей программы, в котором мы участвовали, назывался "4 - Крафт - 4". Это был чисто силовой номер, составленный из акробатических пирамид. Отсюда и псевдоним "Крафт", т.е., попросту говоря, использовали цирковой термин "крафт", что в переводе с немецкого означает- "сила". И вот, любуемся мы нашей афишей и читаем: Силовые пирамиды! "4 - Крафт - 4"! Сила! Ловкость! Красота! Град сальтомортале!
Мы хохотали как безумные. Наш сальтомортальный болельщик Смулянский, доставил себе удовольствие тем, что хоть в афишу вписал свой любимый жанр. Но только уж очень невпопад. Включил "град сальтомортале" в чисто силовой номер.
Но смеялись мы напрасно. Вечером Смулянский подошел к нам и сказал:
- Ребята, в афише указаны сальтомортальчики. А исполнять надо все, согласно афише, иначе нам не заплатят деньги. Будьте любезны, покажите несколько сальтомортальчиков.
Пришлось подчиниться. После исполнения нашего пирамидного номера, когда мы выходили на поклон, каждый из нас (согласно афише!) исполнял какой-нибудь акробатический прыжок.
Наши бригады, сформированные из студентов ТЦИ мы называли "передвижками". Выступали мы в основном на сценах клубов и на эстрадных площадках в парках.
Вот программа нашей бригады.
Юные акробаты 2-Шкуфри (В.Шкулин - И.Фридман)
Восточные акробаты - 2-Барлей (М.Барляев - И.Рузанов)
Жонглеры - 2-ШАР (А.Ширман - А.Ширман
эквилибрист Л.Костюк.
Буффонадные клоуны Александр и Мишель (А.Ширман - М.Воинов) Эксцентрики ПАТ И ПАТАШОН (И.Фридман - С.Курепов)

Сатирики А.Ширман - М.Воинов.
Акробаты-клишники 2-ЛЭМИ (Л.Костюк - М.Воинов)
Силовые пирамида 4-КРАФТ-4 (М.Барляев, И.Рузанов, С.Курепов,
И.Фридман)
Художник-моменталист М.Воинов.
Нас было 9 человек, а программа состояла из 10 номеров. Можно представить как нам приходилось "выкручиваться", чтобы успеть переодеться, отдышаться и вновь выйти на сцену. Но "халтурить" мы себе не позволяли. Номера были довольно продолжительными по метражу и весьма приличного качества, хоть мы и были студентами, только перешедшими на 2 курс ТЦИ.
Иногда мы работали "под баян". Но большей частью программа шла в сопровождении духового оркестра.
В те годы на экранах демонстрировались нашумевшие фильмы с участием известных датских киноартистов Пата и Паташона. Наши цирковые артисты Н.Антонов и В.Бартенев очень удачно скопировали датских комиков. Мы решили последовать примеру Антонова и Бартенева и приготовили большой эксцентрический номер в образах Пата и Паташона. Фридман - Пат, Курепов
- Паташон.
Как-то раз, в костюмах и гриме, мы репетировали на манеже техникума. Выйдя во двор, мы услышали крики: "Ребята, смотрите, Пат и Паташон!" В полуоткрытые ворота заглядывали мальчишки, вечно дежурившие у подъезда Районного цирка.
Все наши сомнения мгновенно рассеялись. Если эти мальчишки, безусловно, видевшие не один фильм с участием Пата и Паташона, приняли нас за последних - цель достигнута!
Пародийно-эксцентрический номер "Пат и Паташон" был составлен из целой серии реприз цирковых коверных-клоунов, акробатики и наших собственных импровизаций. Номер пользовался неизменным успехом у зрителей. И надо сказать, что имена Пата и Паташона, печатавшиеся на афишах крупным шрифтом, немало содействовали финансовому успеху наших представлений.

В октябре 1931 года, после нашей первой гастрольной поездки, мы получили общежитие, находившееся на остановке "Платформа 15-й километр" по Белорусской железной дороге в поселке Сетунь.
Собрали свои пожитки и приехали туда. Дирекция техникума арендовала под общежитие деревянный двухэтажный ком. Общежитием заведывал комендант. Но заселялось оно без всякого плана. Каждый занимал место по своему вкусу и желанию. Наша "фургонная семерка" решила поселиться на втором этаже. Войдя наверх, мы обнаружили, что там нет части потолка, а в крыше зияет огромное отверстие. Спустились вниз. Но все места здесь оказались уже занятыми. Пришлось нам расположиться наверху. Жить в центральной комнате без потолка никому не хотелось. Устроили жеребьевку. Нам повезло - мы вытянули талончики с указанием кроватей в боковой комнатушке на два человека. С наступлением сумерек решили улечься в постели. Дверей у комнат не было, так что комнаты не закрывались. Но, все-таки, это были комнаты. Улеглись на тощеньких матрасиках, набросали на себя все, чем только можно было накрыться и с чувством, далеким от восхищения, смотрели, как сквозь крышу в комнату залетают и, плавно кружась, медленно опускаются и тают от нашего дыхания ранние октябрьские снежинки.
К началу зимы отверстия в крыше и потолке заделали, но в общежитии по-прежнему было страшно холодно. Печей не топили - дров не было ни полена.
Однажды в виде протеста против такого нерадивого к нам отношения, мы, уходя из общежития на репетицию, захватили с собой одеяла. Выйдя с Белорусского вокзала, мы все закутались в одеяла с головой, оставив лишь узкие щелочки для глаз и двинулись такой процессией по Ленинградскому шоссе.

Была сильная вьюга, но нам она была не страшна. Выглядели мы, конечно, более чем странно, и спешившие на работу москвичи, просто шарахались от нас.
Занесенные снегом, мы пришли в техникум. На манеже в это время шли занятия акробатов-первокурсников. Пройдя мимо ошалевшего сторожа через вестибюль, мы, заранее сговорившись, гуськом промаршировали по барьеру, затем остановились, повернулись лицом к манежу, сняли одеяла, стряхнули налипшие на них комья снега, спрыгнули в манеж и уселись на барьере, положив ногу на ногу. Затем, мы сделали рукой "комплимент" и хором произнесли: "але-ап!" Все это мы проделали синхронно, по команде студента Кадникова, которую он подавал незаметно для окружающих, щелкая пальцами.
К месту происшествия сбежались все студенты ТЦИ. Администрация смотрела на нас в полном замешательстве. Первым пришел в себя завхоз. Вскочив на барьер, он закричал: "Какое вы имели право выносить из общежития казенные одеяла?!"
Кадников вышел на середину арену, сделал приветственный гладиаторский жест в сторону завхоза, и торжественно произнес: "Аве, цезарь, обреченные на замерзание гладиаторы, приветствуют тебя!"
Послышался громкий хохот, раздались бурные аплодисменты. Завхоз этим приветствием был страшно оскорблен: "Цезарь... Цезарь... Какой я Цезарь? Что я вам, собака какая, что ли?"
Урок первого курса был прерван, и волнение, вызванное нашим появлением долго не могло улечься. "Демонстрация протеста" оказала свое действие. Общежитие вскоре стало отапливаться.
Мы уже рассказывали о том, что чаще всего питались на фабрике-кухне. Кое-что из съестного выкупали по карточкам в магазине. Но основным питанием, особенно в дни безденежья, (а это бывало очень часто), служили овсяное толокно и сырая морковь.

Из всех продуктов толокно было самым дешевым и самым питательным. На последние гроши мы покупали несколько пачек толокна. Поздно вечером, по дороге в общежитие мы проходили мимо огородов, засеянных морковью. В тайниках около забора у нас был припрятан специальный сельскохозяйственный "инвентарь": у кого-то металлическая ложка, у кого-то железнодорожный костыль, а у кого-то просто щепка. Этими орудиями мы на ощупь не без труда добывали морковь из вязкой, холодной земли.
И мы не унывали. Кипятком густо заваривали толоконную кашу без масла и сахара и съедали по целой тарелке. На десерт шла чисто вымытая морковь. Насытившись, мы в прекрасном расположении духа ложились спать.

Когда был создан техникум циркового искусства, отношение многих старых мастеров цирка к нашему учебному заведению было отрицательным. Одни подшучивали, а иногда просто высмеивали это начинание. Одни считали, что цирковое искусство заключает в себе очень много секретов, а секреты эти знают только они - старые мастера.
Они утверждали, что из этой затеи ничего не получится, что настоящие артисты воспитываются только в самом цирке. Прошло некоторое время. Техникум стал привлекать к себе внимание.
Программы представлений нашего "Районного цирка", созданные силами учащихся ТЦИ, имели успех у жителей нашего района. Слух об этом дошел и до Московского цирка. Артисты, то один, то другой, стали наведываться на эти представления. Недоверие стало понемногу рассеиваться. Побывав вечером на представлениях, некоторые из артистов цирка, желая познакомиться с нами поближе, начали приходить и днем, на занятия.

Одним из первых к нам пришел артист из труппы Туганова - лихой джигит Роман. Познакомившись с нами, посидев на репетиции, он сказал: "Смотри-ка, как в настоящем цирке - манеж, лошади и репетируют по-настоящему".
Дмитрий Сергеевич Альперов изъявил желание вести у нас класс_клоунады. Альперов буквально очаровал наших ребят. Дирекция ТЦИ с радостью приняла предложение Альперова. О лучшем мастере для нас нельзя было и мечтать!
От Ленинградского шоссе до техникума не было тогда пассажирского транспорта. Дмитрий Сергеевич поставил непременным условием, чтобы ему предоставлялась машина от его дома до ТЦИ и обратно. Альперов был огромный, тучный и весил более ста двадцати килограммов. Ехать в трамвайной толчее, а потом еще большое расстояние идти пешком по скверной дороге, ему было очень трудно. У техникума своей машины не было. Средств для того, чтобы нанимать машину тоже не было.
К нашему великому сожалению, обоюдное желание осталось неосуществленным.
Приезжал к нам и сам Владимир Леонидович Дуров. Помню его первый приезд.
Дуров приехал на машине в сопровождении двух сотрудников Главного Управления цирков, войдя в техникум, он сразу же направился в кабинет директора. Пробыв там очень недолго, Владимир Леонидович вместе с директором вышел из кабинета, прошел во двор, осмотрел конюшню и сделал ряд замечаний по поводу содержания лошадей. Осмотрел наши аудитории, прошелся вокруг барьера, зашел в середину манежа, потопал ногой, проверяя упругость опилок, покрытых ковром, и сказал: "Ну что ж, для начала неплохо".

Затем он уселся на барьер манежа и оперся обеими руками на всю знаменитую дуровскую трость.
Все это мы наблюдали издали. Наш директор Оскар Густавович посмотрел на нас, и попросил подойти поближе.
- Ребята, - сказал он, - Владимир Леонидович желает побеседовать с вами.
Мы тут же окружили Дурова, уставились на него жадными глазами и притихли в ожидании услышать что-нибудь необыкновенное, интересное от этого легендарного человека.
А разговор был самым обыденным. Владимир Леонидович обращался то к одному, то к другому студенту и спрашивал, откуда он, почему решил стать артистом цирка, какой артист нравится ему больше всех? Одному студенту задал он и такой каверзный вопрос:
- Что вы будете делать, если вас отчислят из техникума?
- Пойду в цирк, устроюсь в униформу, буду продолжать репетировать...
- Молодец! - улыбнувшись, сказал Дуров. - Я уверен, что тебя
не отчислят.
Теперь-то я понимаю, что познакомившись вначале с условиями, в которых мы учимся, а затем беседуя с нами, Дуров хотел понять, кто же здесь учится.
Владимир Леонидович много раз приезжал к нам. Его, безусловно, волновало будущее советского цирка.

Бывали случаи, когда человек поступал в техникум циркового искусства на один жанр, а в процессе учебы переходил на другой, совершенно противоположный. Так произошло с некоторыми нашими товарищами. Так было и с Костей Зайцевым.
Поступив в класс клоунады и проучившись там целый год, он неожиданно перешел в жанр гимнастики, где увлекся таким трудным номером, как работа на турниках.

С партнершей Вероникой Малиновской, имевшей хорошую акробатическую подготовку и обладавшей стройной, красивой фигурой, они создали очень оригинальный номер. А то, что Зайцев занимался на отделении клоунады, отразилось и в номере на турниках. Номер был построен не только на сложных трюках, но и на актерской игре, в номере "Сценка на пляже" присутствовало много комических элементов.
В дальнейшем артисты создали интересный иллюзионный номер, опять-таки построенный на актерской игре и элементах юмора. Малиновская и Зайцев - лауреаты Всероссийского конкурса артистов эстрады. В 1979 году вышла книга "Я - клоун", написанная Константином Зайцевым.

Среди наших студентов были и такие, которые, почувствовав влечение к искусству, не сразу могли определить, к какому виду искусства их влечет. Сначала они пришли в цирк, а позднее их дарование проявилось в чем-то другом, и не в цирке.
Володя Цеслюк в цирковом техникуме был очень хорошим буффонадным клоуном - "рыжим". Помним его яркие выступления с партнером Андреем Сенкевичем в течение двух гастрольных поездок на практику во время летних каникул.
В начале 1933 года Цеслюк уехал на зимние каникулы к родителям в Минск и больше в техникум не вернулся.
Мы о нем долго ничего не знали. Затем на экранах в Белорусской кинохронике все чаще и чаще стала появляться фамилия Цеслюк. Особенно Владимир Цеслюк проявил себя в годы великой Отечественной войны. Он снимал эпизоды воздушного боя из кабины боевого самолета. Артисты цирка гордились им и говорили: "Это наш - цирковой!"

На нашем курсе, в порядке эксперимента, сложился дуэт
буффонадных клоунов: Сергей Ротмистров - "рыжий" и Александр
Бугров - "белый". Ребята были очень способными, много раз уже
выступали на профессиональных концертах. Но что-то у них явно
не клеилось. После каждого выступления происходила ссора. Они
обвиняли друг друга: "Ты делаешь не так!" - "Нет, это ты делаешь совсем не то!" И кто-то из них предложил поменяться местами. Ротмистров стал "белым", а Бугров "рыжим". Оказалось, они оба были правы. После того, как партнеры поменялись своими амплуа, подучился блестящий клоунский дуэт.
У Ротмистрова и Бугрова были звонкие голоса, прекрасная дикция. В те года о микрофонах на манеже даже и не помышляли. Но этих клоунов было слышно в любой точке зрительного зала.
После окончания ТЦИ они как партнеры проработали всего лишь несколько лет. Но этот дуэт был настолько ярким, настолько запоминающимся, что до сих пор этих артистов приводят в пример как великолепных исполнителей классической буффонады. Имена Ротмистрова и Бугрова, описание их работы вошли в Цирковую энциклопедию.
В ноябре 1930 года состоялся первый выпуск студентов окончивших техникум циркового искусства.
В центре манежа - президиум, возглавляемый управляющим Государственными цирками А.М.Данкманом.
Директор О.Г. Линднер выступил с докладом о годах учебы и творчестве молодых артистов. Затем выпускникам были торжественно вручены дипломы о присвоении им звания артистов цирка. Официальная часть закончилась.
В программе, состоящей из двух отделений было показано восемнадцать номеров различных жанров.

Вот он - первый выпуск единственного в мире техникума циркового искусства.
К.Алексеев, А.Алешин, В.Аверьянов, Ю.Афанасьева, Н.Бауман, К.Бобок, Г.Васильев, Б.Данильчук, Н.Денисов, Н.Демидов, К.Добровольский, М.Дмитриев, Г.Егоров, К.Загорский, А.Загорская, В.Колпенский, А.Купреянов, В.Купреянова, Г.Курочкина, М.Кулыгин, З.Махлин, А.Межинский, И.Марчуков, В.Метелкин, Л.Николаева, И.Нелипович, Г.Нестеров, А.Постников, А.Петров, Н.Пашкевич, В.Плинер, С.Рубанов, А.Соломатин, Г.Тарасов, Д.Ручник, М.Румянцев, Ф.Суворов, И.Самородкин, А.Супьянов, А.Туманов, П.Ульянов, В.Файертак, В.Хронусов, В.Хилюта, А.Ходакова, С.Чебулов, Д.Шнайдер.
В первом отделении программы в качестве коверных клоунов работали П.Ульянов и А.Соломатин. Во втором отделении – М. Румянцев - будущий самый популярный клоун, Герой социалистического труда, народный артист СССР - Карандаш.
В конце программы состоялось массовое "шари-вари" - разнообразные акробатические прыжки, в которых участвовали все, кто умел прыгать. Оркестр Московского цирка п/у Р.Эрденко исполнял очень популярный в те годы в цирке галоп из оперетты Ц.Оффенбаха - "Орфей в аду". Этот галоп был таким зажигательным, он настолько бодрил, настолько поднимал "кураж", что даже артисты других жанров, не обладавшие особыми навыками в партерных прыжках, не могли удержаться, чтобы хоть как-нибудь не перекувырнуться, хоть что-нибудь не показать из области прыжков.
Программа окончилась. Манеж покрыли деревянными щитами и начался бал. Танцевали под звуки оркестра Эрденко. Это было великолепно!
Мы, первокурсники, только вступившие на путь, который прошли наши старшие товарищи, с благоговением смотрели на все происходящее. Восхищались, завидовали и мечтали о том времени, когда и мы станем такими же счастливцами.

Всем, кто в те годы учился в ТЦИ, жить было очень не легко. Особенно трудно было иногородним студентам первого курса. Они не получали стипендий. Общежития не было. У большинства из них в Москве не было ни родных, ни знакомых. Некоторые, вообще, нигде не имели ни родителей, ни родных. Но, как говорится, "свет не без добрых людей". И эти добрые люди помогли нам прижиться вначале и выжить в невероятно трудных условиях. А нужно было не только выжить, но и учиться, и что-то создавать.
Администрация техникума, не располагая общежитием и стипендиями, не имела права принимать иногородних, но, увидев, на экзаменах среди приехавших, способных, хорошо подготовленных ребят, вынуждена была оказать им предпочтение перед некоторыми москвичами. В дальнейшем, администрация старалась дать этим ребятам возможность "подработать", чтобы хоть как-то компенсировать отсутствие стипендии. Им поручали колоть дрова, топить печи, сбрасывать с крыши снег, привозить с лесопильного завода свежие опилки для манежа. Когда в цирке на Цветном бульваре была поставлена пантомима "1905 год" ("Москва горит"), студенты были приглашены участвовать в массовых сценах. Это было тоже ощутимой материальной поддержкой.
Весной, когда пантомима закончилась, а мы к этому времени уже кое-чему научились, у нас появился новый вид заработка. Различные мелкие администраторы организовывали концерты_силами студентов, в которых участвовали и мы, сумевшие к весне, "Слепить" что-то похожее на маленькие номера.
В программах этих концертов принимали участие акробаты-эксцентрики, "каучук", жонглеры, клоуны, фокусники, танцоры, сатирики-куплетисты.

Администраторы занимали нас в концертах, которые устраивались на окраинах Москвы или за городом, в поселковых клубах-бараках. Заработки были ничтожны, но все-таки, это были заработки, помогавшие как-то существовать.
Студенты-москвичи, и их родители, по мере сил, тоже помогали нам. Наши сокурсники делились с нами едой, принесенной из дома. Родители иногда приглашали нас на обед, и даже, в особо трудные для нас моменты, оставляли ночевать у себя.
Если мы говорим о родителях, которые нам помогали, хочется более подробно рассказать о матери студента Степана Петрова - Музе Александровне. Художник по образованию, артистка и режиссер маленьких провинциальных театров, она никогда не жила подолгу на одном месте, и нигде не имела постоянного жилья.
Попробую описать ее внешность. Густые темные волосы расчесаны на прямой пробор. Два кругляша, сделанные из косичек,
закрывают уши, подобно наушникам, какие надевают телефонистки. Большие карие глаза, черные брови, нос с широкими ноздрями. Все это объединялось доброй, располагающей улыбкой. Роста она была небольшого. Однажды, я видел ее в костюме, сделанном из меха. Такие костюмы носят люди, живущие в Заполярье. Спустя много лет, когда я мысленно представляю себе Музу Александровну, я вижу ее только в этой одежде, настолько она гармонировала с ее внешностью.
Несмотря на то, что в Москве она прожила довольно долго, своей жилплощади и постоянной прописки она по-прежнему не имела. Своей неустроенностью, неунывающим характером, она была очень близка к нам. Постоянно находилась в нашей среде и жила нашими интересами.
Она была бесхозяйственна и добра. Продукты в то время отпуслись в магазинах ограниченно, по карточкам. Муза Александровна и Степан были прикреплены к магазину художников, где получали ассортимент продуктов по увеличенной норме. Это давало им возможность довольно сносно питаться. Но, всякий раз, когда Муза Александровна приносила из магазина целую сумку продуктов, она угощала и кормила всех, кто хотел есть. А хотевших есть среди нас тогда было много. Естественно, все эти продукты уничтожались в короткий срок. А когда у нее не оставалось почти ничего, она продолжала делить это "почти ничего'' строго поровну (ничем не выделяя своего сына), между теми, кто в это время находился возле нее. А возле Музы Александровны всегда находились мы - друзья Степана.
Большую роль играла Муза Александровна в нашем духовном развитии. При каждом удобном случае, она старалась приобщить нас к культуре и искусству. Используя свои старые актерские связи, она доставала контрамарки и водила нас в театры. Благодаря ей мы впервые посетили театр МГСПС, театр Сатиры, МХАТ, музей им.Пушкина, Третьяковскую галерею и музей Революции, где тогда экспонировались картины отца Степана.
По культурному уровню состав наших студентов был очень разнообразен: от книжника Георгия Кадникова, до Сенечки Задорожного. А Сенечка книги вообще отрицал и имел оригинальную теорию в вопросах образования и культуры.
Однажды вся наша компания, возглавляемая Музой Александровной, выходила из Третьяковской галереи. Мы шли по направлению к Красной площади. Муза Александровна очень темпераментно рассказывала о творчестве Карла Брюллова, картины которого произвели на нас неизгладимое впечатление. Мы внимательно слушали. Сенечка Задорожный шел сзади всех. Он вынул из кармана кисет, достал бумажку, умело и ловко скрутил козью ножку, аппетитно затянулся крепким махорочным дымом. Затем догнал нас, поравнялся с Музой Александровной, немного послушал ее, и осторожно вступил в разговор. У него был один проверенный и довольно примитивный прием, который он применял каждый раз, когда хотел включиться в разговор. Сначала Сенечка соглашался с говорившим. Затем, когда внимание переключалось на него, он начинал высказывать свое, совершенно противоречивое мнение. Так было и на этот раз.
- Конечно, конечно, Муза Александровна, кулитура (так он произносил это слово) очень нужна. Нужна ученому, инженеру, какому-нибудь профессору или академику. А нам, артистам цирка, зачем она? Нам нужно только уметь расписаться в ведомости, когда мы зарплату получаем. А вчера, например, мы выступали на мясо комбинате, так там и расписываться не надо было. Я им фокусы, они мне - колбасу.
Муза Александровна возмутилась: "Сенечка! Во-первых, не кулитура, а культура. А во-вторых..."
Кто-то из нас перебил Музу Алеквандровну и, стараясь успокоить ее, сказал:
- Муза Александровна, не сердитесь на него. "Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь", а он и того меньше.
Сенечка тут же согласился и произнес свое "Конечно, конечно". Муза Александровна улыбнулась и продолжила свою тему. А Сенечка, по-прежнему шел сзади, с удовольствием потягивал козью ножку, иронически улыбался и, очевидно, крепко верил в непогрешимость своей "теории". Много лет спустя мы встретили его в одном из небольших городов, где он работал комендантом студенческого общежития. Он по-прежнему курил махорочку, повторял "конечно, конечно", и жаловался на приехавших абитуриентов.

Не имея своего угла, Муза Александровна никогда не высказывала мысли о том, чтобы ей где-то устроиться. А если и говорила на эту тему, «то это было гораздо шире по значению. Она не мыслила своего благополучия без благополучия нашего общего. Часто придумывала разные неосуществимые проекты и посвящала нас в задуманное.
Как-то мы возвращались из театра Вахтангова, где смотрели "Принцессу Турандот". Муза Александровна была в очень хорошем настроении. Она шла, окруженная нами и тут же, на ходу проигрывала по своему все роли из спектакля. Мы очень бурно реагировали на это. Настроение у Музы Александровны было прекрасным еще и потому, что она знала: когда мы вернемся домой, у нее будет чем угостить нас.
Где-то в районе Арбата мы проходили мимо небольшого особняка, огороженного красивой кованой решеткой. Муза Александровна сказала: "Стойте, мальчики! В этом доме живет моя мечта. Послушайте, как бы я распорядилась, если бы этот дом принадлежал мне".
И тут она дала волю своей фантазии. Она всем нам выделила в этом особняке по отдельной комнате, оставив большую гостиную для наших общих встреч за утренним кофе и за ужином у горящего камина. Всего, по расчетам Музы Александровны, были "распределены" восемь комнат. Тогда кто-то сказал: "Муза Александровна, а представьте себе, что там не восемь комнат, а семь. Кого из нас вы лишите комнаты?" Она подумала и ответила: "Никого. Просто я буду жить в комнате у Степашки". И, посмотрев на одного из наших ребят, добавила: "Полгода у Степашки, полгода у тебя. Чтобы не надоедать".
Она постоянно где-то снимала угол, комнатушку, а в летнее время, сарайчик или даже чердак.

Как-то в начале осени, когда было еще тепло, уставшие после
занятий, репетиций и шефского концерта, мы направились к Музе
Александровне. Жила она тогда в Измайлове. Это был как раз тот
день, когда были съедены вое ее запасы. Нашему приходу она,
как всегда обрадовалась. Засуетилась, захлопотала, зажгла керосинку. В результате ее хлопот на столе появился чай и тарелка
черного хлеба, поджаренного на постном масле. Она дала всем по
куску сахара и по три ломтика хлеба. Когда все было съедено, Муза
Александровна скрылась в чуланчике, чем-то там шуршала, постукивала. Потом мы услышали ее радостный возглас: "А что у меня есть! Вы даже представить себе не можете, чем я вас угощу!" Муза Александровна появилась со стаканом в руке. В стакане находился гоголь-моголь, приготовленный из... одного яйца. Гоголь моголь был скрупулезно, как лекарство, разделен на четыре порций. Муза Александровна посмотрела на нас и произнесла фразу, которую мы часто слышали от нее в подобных случаях: "Ну, что, мальчишки, не наелись? Ничего, подождите немножко и вы почувствуете, что сыты. Я жарила хлеб не на каком-то маргарине, а
на настоящем подсолнечном масле. А яйцо было диетическое!' Мы
радостно улыбались, согласно кивали головами и чувствовали, что ужасно хотим есть.

В дни больших революционных праздников, таких как 1-е Мая и 7 ноября, райком комсомола направлял нас для участия в праздничных демонстрациях на Красной площади. Мы каждый раз с удовольствием и большой охотой готовились к этому.
Физическая культура в те годы только набирала силу и еще не получила должного развития. Мы, своими выступлениями на Красной площади, агитировали за физическую культуру, за совершенное владение своим телом.

Мы исполняли своеобразные мини-спектакли. Проезжая по площади на открытых грузовиках, мы, одетые в костюмы матросов, буденновцев, капиталистов, средствами акробатики изображали борьбу между враждующими сторонами.
Посередине грузовика был сооружен огромный земной шар. На шаре красной краской была обозначена территория Советского Союза.
Наши ребята, изображавшие капиталистов, во фраках, цилиндрах, белых перчатках, с подложенными животами, набрасывались на СССР, а моряки и буденновцы, используя трюки каскадной акробатики, сбрасывали капиталистов с грузовика. Все это делалось на ходу машины. Вышвырнутые капиталисты бежали за грузовиком, кричали, грозили кулаками и пытались вскарабкаться на машину. Их опять сбрасывали. Это привлекало всеобщее внимание и имело большой успех. Особенно выразительно и ловко действовали два "моряка" – С.Кожевников и Н.Зверев.
На другой машине мы демонстрировали различные акробатические пирамиды. Здесь, на Красной площади, в гуще демонстрантов, это было впечатляющим зрелищем.

Ни одна пантомима в Московском цирке, ни одна крупная постановка в Московском мюзик-холле, не проходили без нашего участия. Нам за годы учения в ТЦИ пришлось участвовать в двух водяных пантомимах - "1905 год" и "Индия в огне" и нескольких постановках в мюзик-холле - "Шестая часть мира", "Как 14-я дивизия в рай шла" и "Артисты варьете". Нас занимали в различных эпизодических "немых" ролях, зачастую используя наши акробатические навыки. Для нас это было великолепной школой. Мы общались с большими мастерами цирка, наблюдая их на репетициях и в работе, в мюзик-холле нам посчастливилось находиться рядом и нередко общаться с такими артистами как Борис Тенин,

Мария Миронова, Сергей Мартинсон, Рина Зеленая, Иван Бугров. Они в то время были молоды, но успели приобрести широкую известность. А какой гордостью наполнялись наши юные сердца, когда на репетициях нас окружали танцовщицы из ансамбля Касьяна Голейзовского, искренне восхищавшиеся нашими акробатическими прыжками и другими трюками. И, чего греха таить, совсем немаловажным было то, что нам за участие в постановках платили по 2 рубля за вечер. Это было прекрасным добавлением к нашим крошечным стипендиям.
Пантомима "1905год" ("Москва горит"), автором которой был Владимир Маяковский, требовала огромного количества исполнителей. В начале пантомимы, одетые в лакейские ливреи, мы шли по барьеру манежа длинной вереницей. Каждый из нас на палке нес распластанные штаны. Наш выход сопровождался текстом, который произносили два чтеца: "Куда это штанов такое количество? Его величеством в стирку сданы... Его величество вынужден ежеминутно менять штаны..." Быстро переодевшись, мы изображали демонстрантов у памятника Пушкину на Страстной площади. Памятник был почти в натуральную величину. В темноте его из под купола при помощи тросов спускали на манеж. Вообще, все перемены декораций и установка бутафории производились в темноте, в паузах между картинами. И когда вновь вспыхивал свет, манеж совершенно менял свой облик.
В эпизоде в церкви, мы изображали молящихся со свечами в руках, слушавших черносотенные проповеди попа.
В сцене, когда на манеже шел бал, тучный, огромный Д.С.Алъперов в генеральском костюме, зычным голосом, перекрывавшим звуки оркестра, произносил успокаивающую, хвастливую речь перед собравшейся на бал аристократией. Его монолог, начинавшийся словами: "Господа! Потушена лава революционного кратера!.. ", внезапно прерывался сильным взрывом. Генерал орал: "Бомба! Бомба!" Мы, в это время, стоя на специальных мостиках под куполом, бросали сверху листовки, которые летели в манеж и зрительный зал.
Студент Михаил Воинов, игравшей пьяницу-городового, выводил группу дворников для уборки площади. По ходу действия дворники награждали городового "апачами" (оплеухами), делая это, якобы нечаянно, при помощи своих метелок. Городовой кричит, свистит, расталкивает дворников. Когда те начинают заниматься своим делом, он отходит в сторону, вытаскивает из кармана бутылку водки, вышибает пробку и пьет из горлышка. Затем задирает одну полу шинели, вторую и... на поясе у него оказываются висящими целая связка баранок и огромный круг колбасы. Городовой, выпив водку, крякает, вытирает усы, нюхает колбасу, кричит на дворников, снова получая от них затрещины. Пьяницу-городового Воинов изображал превосходно. Это была прекрасно исполненная мимическая клоунада.
Наши однокурсники Иван Рузанов и Николай Игнатов, обладавшие красивой, рельефной мускулатурой, поочередно исполняли небольшой, но очень эффектный эпизод. С обнаженным торсом, в кожанной кепке, кожаном фартуке и кожаных перчатках-крагах, исполнитель этого эпизода, освещенный прожекторами, выходил на высокий помост, держа в руках большого живого орла. Размахивая мощными крыльями, орел старался вырваться. Исполнитель, держа орла левой рукой за лапы, правой рукой хватал его за голову и пригибал ее. Это было символическое изображение свергнутого самодержавия. Этот эпизод очень хорошо воспринимался зрителями.
Однажды орлу удалось высвободить одну лапу. Он прорвал кожаные перчатки и нанес Рузанову рваные раны на кистях рук. Несмотря на это, Рузанов довел эпизод до конца.

Во время финальной картины, с широкой рампады над форгангом и по специальным желобам сверху низвергались каскады воды, заполнявшей манеж, окруженный высокими решетчатыми барьерами, с натянутыми на них огромным брезентом. Как видите, техника превращения манежа в водный бассейн была весьма примитивна, но она полностью оправдывала себя. Наверху, на краю рампады стояли макеты, изображавшие кабак, тюрьму, церковь. Потоки воды смывали все это вниз. Так образно уничтожались символы старого быта мощным революционным потоком. Глубина бассейна позволяла прыгунам, приглашенным из школы плавания демонстрировать различные прыжки в воду, которые они совершали с желобов. Девушки-пловчихи выстраивали на воде красивые фигурные композиции. Освещенная разноцветными прожекторами вода, переливалась всеми цветами радуги. Это было изумительное по красоте зрелище.
Наши студенты 3 курса рассказывали нам, что зимой 1929-30 года часто видели в цирке Владимира Маяковского, приходившего на репетиции пантомимы "Москва горит". Маяковский делал авторские поправки и давал интересные предложения и советы постановщикам пантомимы. Много лет спустя эти ребята, уже будучи артистами цирка, очень жалели, что по своей молодости не придавали тогда должного значения и полностью не осознавали ценность этих знаменательных встреч с великим поэтом.
Как-то нам довелось побывать с экскурсией в музее им.Бахрушина. Мы были очень обрадованы, увидев там фотографии отдельных фрагментов пантомимы, на которых узнавали наших студентов - участников этой постановки.
В зимнее время наш Техникум функционировал как Районный цирк. Раз или два в неделю силами студентов 2 и 3 курсов давались представления по разнообразной, широкой программе.

Номера были следующие: партерные акробаты, жонглеры, музыкальные эксцентрики, буффонные клоуны, жокеи, воздушный полет, эквилибристы, акробаты с подкидной доской, велофигуристы и коверные клоуны.
Программа всегда шла с большим подъемом. Все работали с удовольствием. Работу униформистов (рабочих, обслуживающих представление), выполняли первокурсники. Ребята делали это с таким же удовольствием, как и участники номеров, потому что для них это тоже было практикой. Для музыкального сопровождения иногда приглашали духовой оркестр из подшефной воинской части. Большей же частью представления шли в сопровождении пианиста. Аккомпанировали наши_студенты: С.Каштелян, А.Бугров,Б.Донин. Наши представления пользовались успехом у зрителей и сборы были хорошие. Средства, вырученные от этих представлений шли на нужды техникума.

Весна 1931 года. Ночь. В вестибюле техникума дремлет старик-сторож Чехов. На манеже студент второго курса жонглер Александр Ширман репетирует с партнершей. Его жена и партнерша Тося работает официанткой на фабрике-кухне. Тося - наша добрая фея. Когда мы обедаем на фабрике-кухне, Тося подает нам увеличенные порции. Вечером, приходя на репетицию, она оделяет нас винегретами и хлебом. У Александра и Тоси почти готов номер. Тося на редкость способна к жонглированию. Мы утверждаем, что балансирование подносом, уставленным тарелками с супом, и молниеносная раздача тарелок сидящим за столами, служит прекрасной подготовкой к освоению жонглерской техники. Через полтора-два месяца предстоит гастрольная поездка, которая займет время до начала учебного года. Добрая фея Тося скоро уволится (к нашему большому сожалению) с фабрики кухни и поедет работать с Александром.

Ширман, ранее работавший в одесском порту грузчиком, был очень добрый товарищ, настоящий артельщик, умеющий жить в коллективе. Построение речи у него было очень своеобразным и оригинальным. Он, например, обращаясь к кому-нибудь, вместо того, чтобы сказать "послушай!" или что-нибудь в этом роде, неизменно начинал фразу с обращения - "на". Первый раз я даже не понял, что он хочет сказать. Он обратился к кому-то из товарищей и сказал:
-На, корешок, дай пятнадцать копеек побриться!
Мы были в недоумении. Раз он сказал "на", следовательно, он хочет что-то дать... И, в то же время, он сам просит пятнадцать копеек на бритье? Но мы скоро привыкли к оборотам его речи, и нас это больше не смущало.
Предстояли гастрольные поездки. По старой цирковой традиции мы занялись придумыванием псевдонимов для своих номеров. Мы считали, что работать под собственной фамилией неэффектно. Ширман объявил, что псевдоним у него уже есть - "2 -_Шар - 2". На наш вопрос, почему он избрал себе такой необычный псевдоним, Александр рассказал нам, что когда он работал в Московском цирке униформистом, Виталий Лазаренко, узнав, что он собирается стать жонглером, предложил ему псевдоним "Шар". Лазаренко придумал это, очевидно, по созвучности с фамилией Ширман, имея в виду жонглерский реквизит - шары. При этом он добавил: "Короткую фамилию крупнее напишут в афише. Она быстрее прочтется и легче запомнится". Виталий Лазаренно многим артистам придумывал псевдонимы. Они всегда были лаконичны. Выдающийся мастер не изменял своему принципу: "Крупнее напишется, быстрее прочтется, легче запомнится".
...Брат Александр- Роман, осенью 1930 года, незадолго до начала приемных испытаний в ТЦИ, неожиданно уехал в Одессу, где вскоре был приглашен в труппу "Амос" - прыгунов на батуте, состоявшую из одних одесситов.

Через некоторое время, Александр, Роман и Михаил с женами-партнершами объединились в групповом жонглерском номере, а позднее создали второй номер - "Музыкальную буффонаду".
Более трех десятилетий братья Ширман проработали коверными клоунами, пользуясь большим успехом.