Кузя

Был у нас песик Кузя. Маленький, черненький скочтерьер. Кузя был необыкновенно симпатичная собака. Был он по натуре комик. Все его поступки производили впечатление, будто он насмехается над людьми.

Он улы­бался, скаля свои белые зубы, и как бы говорил: «Люди, я вас понимаю лучше, чем вы думаете, чудаки вы, люди». Мы очень любили Кузю. Но больше всех любила его домработница Катюша. Была она некрасива, уже не молода, одинока и, по-видимому, не знала ни восторга любви, ни радостей материн­ства. И вот все свои невысказанные чув­ства Катюша перенесла на Кузю. Кузя был, что называется, «первый человек» в доме. «Кузя еще не кушал», «Кузя еще не гулял», — с самого ран­него утра можно было слышать жалобы Катюши, а если я говорил: «Я тоже еще ничего не ел», — Катюша отвечала: «По­дождете, вот накормлю Кузю, а потом и вас».

Часто по вечерам мы собирались у телевизора, и рядом с Катюшей всегда сидел Кузя. Катюша глядела на экран, поглаживала Кузю и комментировала ему все, что видела. В этот вечер передавали программу из цирка. Номера были великолепные, и Катюша с восторгом глядела на экран: «Смотри, Кузя, как дядя прыгает. Смот­ри, смотри, как тетя бросает шарики». Но вот на манеже появился клоун с со­бакой. Собака была довольно крупная и не очень породистая. «Смотри, смотри, Кузя, какая собачка», — сказала Катюша тоном, которым обычно говорят с деть­ми. Собака на экране проделывала раз­ные трюки — прыгала через обручи, ку­выркалась, ходила на задних лапах. Все это Катюша воспринимала с наив­ной радостью.

Но вот клоун усадил свою собаку на табуретку и сказал:

— А ну, скажи «мама».

Собака молчала.

— Ну скажи, «ма-ма».

Собака отчетливо произнесла: «ма­ма».

И вдруг я услышал плачущий, почти рыдающий голос:

— Боже мой, если бы Кузя мне ска­зал «мама», я бы ему всю жизнь отдала.

Я сразу понял, что поцелуй руки Оксаны — это увольнительная записка. Я стал пользоваться этим. Возвращаясь из города, я дожидался, когда Оксана выйдет на лестницу, подлетал к ней: «Здравия желаю, госпожа подпрапорщица» — рука, поцелуй и... увольнитель­ная записка на неделю. Я торжествовал победу, а Оксане, на­верное, влетало. Я был молод и этого не понимал. Сегодня я бы этого не сделал. Ах, бедная Оксана. Ей так хотелось, что­бы ей целовали ручку. От Назаренко разве этого дождешься. Только и слы­шишь:

— И чего тебе издеся надо? А ну, марш с отседова!

Ах, Оксана, Оксана!


Журнал Советский цирк. Декабрь 1967 г.

оставить комментарий