Легкость - не единственный критерий
С каждым днем все больше предприятий переходит на пятидневную рабочую неделю. Одно это — неоспоримое свидетельство выросшей и все нарастающей мощи социалистической державы.
От блюмингов, генераторов, мостов, метров ткани, протяженности рельсовых путей, скорости лайнеров воздушных и невоздушных и до количества «Спидол» — все, все движется, поднимаясь круто по лесенкам графиков, опережая само время. Вспоминаются военные годы с их невероятным напряжением, когда люди не уходили из цехов. Кончалось официальное рабочее время, а люди оставались у станков, потому что «горел план», требовалось больше рук, больше времени. Сегодня реальным стало высвобождение такого количества незанятого работой времени, что люди смогут отдыхать два дня в неделю.
Во имя чего классики марксизма-ленинизма, деятели рабочего движения, революционная социал-демократия теоретически, практически, тактически боролась за восьмичасовой рабочий день? Только ли во имя освобождения времени для физического отдыха? Нет, речь шла о Человеке. О том, что при потогонной системе капиталистического производства личность не могла ни должным образом развиваться, ни познать окружающий мир, ни обогатить мир внутренний, украсив его и углубив поэзией, музыкой, театром, живописью.
В двух свободных от работы днях недели, в этой зримой категории перехода от социализма к коммунизму, заложен гигантский потенциал роста культуры. Ученые-экономисты вместе с инженерами, организаторами производства, рационализаторами приложат немало творческой энергии для того, чтобы ни одна крупинка рабочего времени не ушла зря.
А как быть со временем, свободным от работы? Ведь значительная его часть может быть отдана поднятию художественной культуры. Мы же ведем себя зачастую так, будто человеческая жизнь безгранична, а все ценности культуры умещаются на одной ладони. Куда торопиться! И с Бетховеном, и с Леонардо, и с Львом Толстым — не к спеху. Пока будем отдыхать, то есть развлекаться. Не секрет, что многие работники искусства именно так представляют себе решение проблемы культурного отдыха. Они готовы навечно вклинить знак равенства между понятиями «отдых» и «развлечение».
Кто может отрицать ценность и необходимость развлекательного искусства? Кто осмелится посягнуть на легкую музыку, танец, на дух захватывающие акробатические трюки или тайны жилетного кармана, вмещающего целую стаю голубей? Это искусство великолепно проветривает голову, начисто снимает усталость. На неизмеримо более высокой ступени расположены ценности «большой эстрады». Кому из нас не ясно, каких высот достигло сатирическое искусство Аркадия Райкина, как много сделал для советской песни и эстрады Леонид Утесов, как хорошо бы, чтобы сестры Федоровы навечно сохранили молодость и обаяние своего таланта, чтобы Птицина и Маслюков, Эсамбаев, Миронова и Менакер и поколения их последователей развивали острое нужное искусство эстрады, чтобы не затухала пытливая мысль в поисках новых жанров и форм. Яркий пример этих поисков — Сергей Образцов. Не только его выступления с куклами принт лежат эстрадному жанру, но и его рассказы о поездках, людях, раздумья об искусстве, нравах, жизни — все это тоже эстрада. Это глубоко, умно, тонко, рождает восхищение и зависть к многогранности его культуры, но как это по-эстрадному легко и элегантно!
Или пианисты Симон Каган и Александр Цфасман. У каждого свой репертуар, где нет ни Баха, ни Скрябина, ни Шопена. С непостижимым обаянием один из них играет вариации «На солнечной поляночке», другой поддразнивает каким-то гю-джаэоаому наперченным скерцо. У них выработалась своя манера — броская, эффектная, сказывающаяся во всем — от выхода м до финального взлета, вспархивания рук, как бы пресытившихся клавишами...
И снова повторяю: никто не может отрицать значения этого легкого увлекательного искусства, имеющего множество жанров и градаций. Одна беда: искусство названных выше выдающихся мастеров эстрады напоминает загадочную для меня ситуацию с Домом моделей. В Ленинграде такой Дом находится на Невском, 21. Витрина — закачаешься! С трудом приходишь в себя от восхищения, минуешь десяток домов и попадаешь в один из обычных магазинов готового платья. Чинно на «плечиках» висят «изделия». Глянешь — закачаешься. Только в другую сторону... Так же и с «обыкновенными» эстрадными концертами, разительно не схожими с «Домом эстрадных моделей».
Крупным мастерам эстрады подражают многочисленные безликие люди, обладающие и голосом, и пластикой, и даже кой-какой техникой, но не имеющие лица. Они не учатся у мастеров. Они подражают. Думая, что достигают «поразительного сходства», они в лучшем случае создают карикатуру на Утесова, Райкина, Миронову и т. д. Когда Паганини выступал со своими произведениями, кроме него никто их не играл. Не могли. Не умели. Сейчас «Каприсы» Паганини, его концерты играет почти каждый одаренный студент последних курсов консерватории. Что произошло? Чудо? Нет, не чудо. Просто искусство Паганини, Листа, Казальса изучили, расчленили на первоэлементы, выработали педагогическую методику, стали обучать и добились того, что каждый одаренный студент последних курсов... и т. д.
С эстрадным искусством это не происходит. Обратите внимание, как велик процент эстрадных артистов, пришедших из самодеятельности. Не торопитесь негодовать. Я высоко ценю самодеятельность. Я помню, что Иван Козловский, Сергей Лемешев, Борис Штоколов, Лаврентий Ярошенко пришли на оперную сцену из самодеятельности. Но помню, что, начав с самодеятельности, «любительства», они и сотни их товарищей прошли через консерваторский курс или многолетние занятия у педагогов-специалистов. Только после этого они полноправно ступили на оперную сцену. А эстрадные кадры пополняются часто непосредственно из кружков самодеятельности, минуя даже те немногие учебные заведения, где готовят артистов эстрады. Признавшись самодеятельности в нежных чувствах, я тем не менее далек от мысли ставить ее в один ряд с искусством профессиональным, хотя знаю, что в отдельных случаях талантливый любитель может посрамить и профессионального артиста. Но это исключение.
Передо мной мелькают безголосые певицы и певцы, каждая клетка которых благословляет Александра Степановича Попова, изобретшего радио; силовые акробаты, переобремененные буграми мышц, но начисто свободные от данных артистических; до развязности общительные молодые и средних лет люди, гордящиеся тем, что пяток лет назад им удалось заучить полдюжинки анекдотов и острот, место действия которых то коммунальная квартира, то очередь, то вытрезвитель, а героини — теща (всенепременно она!), склочная соседка и т. д.
А бесконечные происшествия с «дикими коллективами», которые по недосмотру «просмотрены» каким-то худсоветом и, получив путевку в жизнь, попирают культуру, вкус, моральные устои на необозримых площадях периферии, заодно утоляя свои потребности в безбедной «красивой» жизни. С ними ведется борьба. И не безуспешная. Но, подумать только, хороша культура, успешная борьба с которой радует нас с вами! Какую же часть свободного от работы времени следует отдать этому искусству? Этому? Ни минуты! Искусству же мастеров эстрады, доподлинных мастеров мы с удовольствием отдаем и время, и аплодисменты, и симпатии.
Но даже здесь речь должна идти о пропорциях. Утверждаю, что они нарушены, что возникла диспропорция между ростом интеллектуальной культуры наших современников, развитием их навыков восприятия сложных явлений искусства и перепроизводством искусства развлекательного, значительная часть жрецов которого не выдерживает экзамена перед лицом требований современности.
Не надо забывать и о том, что патетика больших социальных проблем нередко звучит с эстрады оскорбительно ходульной, скорее, как вынужденная «заставка», как своеобразный «пропуск», без которого не переступить порога даже самого отдаленного от центра районного отдела культуры. И такое «искусство» посягает на место под солнцем. Нет, нельзя так расточительно распоряжаться временем миллионов людей и тратить его на пустяки, когда столько величайших ценностей стучится в душу миллионов, когда впервые в истории созданы условия для удовлетворения самых высоких эстетических запросов всего народа.
Что в прятки играть: немало есть людей, падких на искусство, не требующее душевных затрат, людей, после пресловутых «Подвигов Геракла» восхищенно говоривших: «Вот это фильм!» Ведь мало констатировать, что вкусы у них отсталые. Помогать им надо, а не ухмыляться. И никто, кроме нас, работников искусства, этого не сделает. Перед лицом реальных возможностей гигантского роста массовой эстетической культуры в связи с переходом на пятидневную рабочую неделю недопустимо пугаться трудностей, устранение которых потребует мобилизации, и теоретической мысли, и пересмотра устоявшихся организационных форм, и норм художественного быта, возможно, вплоть до пересмотра структуры бюджета, распределения ассигнований на разные разделы культурной работы.
Мы не имеем права упустить возможность ввести в сознание миллионов и миллионов наших товарищей-единомышленников самые высокие идейно-эстетические ценности. Меня могут заподозрить в том, что я ратую за осерьезнива-ние нашего художественного быта, Сдаюсь! За это я и ратую, зная, как велика тяга к настоящему, именно серьезному искусству. За десятилетия своей лекционной работы мне доводилось встречаться с разными аудиториями, получать записки, беседовать, отвечать на вопросы. Мои ровесники-лекторы помнят время, когда нам приходилось унимать шум в зале, «перекрикивать» гудящую аудиторию. Это давным-давно ушло в прошлое. Лекции слушаются с настоящим вниманием. У самой разной, бывает и вовсе неподготовленной, аудитории развилась культура слушания, культура внимания — одна из самых важных предпосылок дальнейшего роста общей культуры. Среди многих фактов, свидетельствующих о качественных изменениях, происходящих в слушательской среде, один случай как-то особенно запомнился.
В прошлом сезоне после лекции «Легенды и правда о Паганини» выхожу в вестибюль Ленинградского Центрального лектория. Меня останавливают два паренька двадцати двух — двадцати четырех лет. Ругают меня. Не за всю лекцию, а за то, что «уж очень неуважительно» (их выражение) я обошелся с писателем Анатолием Виноградовым. (Я упрекал его в преобладании вымысла над писательским домыслом и за общую концепцию книги «Осуждение Паганини», воздавая должное ее увлекательности). «Мы согласны, — сказали мои собеседники, — что у Виноградова Паганини слишком карбонарий, а не скрипач, но вы должны были все же напомнить залу о замечательной книге «Три цвета времени». Извините нас, но вы поступили по отношению к писателю неэтично».
Пишу об этом без ненужного умиления, но не могу не добавить: вот как нынче разговаривают два рабочих паренька с завода подъемно-транспортного оборудования имени Кирова. Скептики заметят: конечно, что говорить, ленинградские молодые рабочие — это, мол, особый сказ. Нет, не особый. Несколько лет назад ездил я на Алтай с бригадой артистов: певцы, аккордеонист (отличный), скрипач. Успех был у каждого, но больше всех нравилась скрипка. Адажио из «Лебединого озера» и «Славянский танец» Дворжака покоряли колхоз за колхозом Тальменского района, Алтайского края.
В клубе, рассчитанном на 150 человек, бывало и 350! Духота. Уже все было сыграно, спето, когда из зала поднялась рука: «Хоть немного про Бетховена расскажите. По радио «Аппассионату» слушал. Сильная вещь. И про Бетховена говорили. Но про него хотелось бы не по радио, а «живьем» послушать». Объясняю, что без рояля ничего не показать. Товарищ настаивает: «А вы просто расскажите». Стал рассказывать. Ночь на дворе. Через три-четыре часа — в поле, уборка в разгаре. Никто не уходил. А когда после конца стали расходиться, один колхозник через головы бросил приятелю, как бы продолжая начатый разговор: «Это тебе не тру-ля-ля!» Вышли вместе. Разговорились. «Неужели людям невдомек, — говорил мой собеседник, — что не к чему к нам ездить тру-ля-ля показывать. Будет время — сами спляшем и споем. Вы нам такое покажите, чтоб надолго душа была сыта, чтоб в голове просветлело. Нам пора уважать искусство».
Собеседник мой не был «деревенским мудрецом», он был просто умным человеком, понимающим, что незачем за пять тысяч километров возить людям пустяки. Я понял, что газеты, книги, радио, кино делают свое дело, великое дело. Именно потому, что эстрада — наиболее распространенный вид искусства, соперничающий разве что с кино, здесь оценочный критерий должен быть очень высок и первым его пунктом должна быть оценка соответствия ее идейного коэффициента общим задачам дня. Случай на Алтае — не единичный, а типичный. Он свидетельствует об органическом процессе «девальвации» некоторых жанров, исполнительских стилей, сюжетов, неполноценных творческих уровней. Обо всем этом необходимо помнить, развертывая работу в новых условиях.
Глядя правде в глаза, нужно сказать, что перед развлекательным искусством мы не в долгу. Мы в долгу перед искусством больших социальных тем, перед искусством, богатым эстетическими идеями, перед искусством, зовущим «на бой кровавый, святой и правый». Именно его мы недодаем миллионам слушателей. Речь идет о музыке, литературе, танце буквально всех веков и народов, от античности до пахнущих свежей типографской краской страниц, покрытых нотами и буквами.
Ленинское положение о литературе как части «общепролетарского дела» простирается на всю художественную культуру. Это доказала в наилучших своих проявлениях вся история нашей культурной революции. Ее современный этап в преддверии полувекового юбилея обогатился гигантской энергией освобожденного от работы времени, часть которого заполнит художественная культура. От нас зависит, какого размаха, каких глубин и какой интенсивности достигнет этот процесс.
ЛЕОНИД ЭНТЕЛИС
Журнал Советский цирк. Июль 1967 г.
оставить комментарий