Леонид Енгибаров

Я незаметно подкрадываюсь сзади и тихо спрашиваю – Вадик расскажи о Енгибарове?

А,  а,  а,  это   опять  ты? – да  Вадик  это  я,  ну  расскажи,  хоть  какой  ни  будь  эпизод,  пусть  самый  маленький,  самый  незначительный.

- Что  можно  сказать  о  Лёне?

- Вадик,  ты  с  ним  работал,  ну  что  угодно, только  расскажи.  Ну,  вот  тоже  самый  банальный  вопрос,  как  ты  считаешь,  он  понимал,  что  он  значил  в  искусстве,  которому  он  служил,  он  понимал,  что  он  гений?  И  был  ли  он  счастлив  в  своём  творчестве?

- Был  ли  Енгибаров  счастлив  в  своём  творчестве?  Какой  сложный  вопрос  ты  мне  задал

-  Разве  ты  никогда  не  говори  с ним  об  этом?

- Подожди,  подожди,  дай  вспомнить,  может  и  не  говорил,  но  вот  случай  на  эту  тему:  мы  с  ним репетировали  одну  репризу.  Лёня  был  недоволен,  всё  нервничал,  не  получалась  реприза.  Я  видел  как  он  мучился,  всё  повторял  и  повторял.  По  мне   так  всё  было  здорово,  ну  это  по  мне,  а  он  ведь  Енгибаров. Я  говорю, -  Лёня  остановись,  побереги  себя,  так  ведь  тоже  нельзя,  сколько  можно?  А  он  не  унимался,  всё  повторял  и  повторял.  Я  только  уж  потом  понял, он  искал то,  что  мне  было  недоступно,  он  творил  за  пределами  человеческих  возможностей.  Измучившись,  он,  наконец  сказал  мне: - хватит,  сегодня  вечером  на  спектакле  эту  репризу  будешь  делать  ты  вместо  меня.  Я  говорю  Лёня  ты  чего,  как  вместо  тебя?  Кто  из  нас  Енгибаров  я  или  ты? А  он  положил  свою  руку  на моё  плечо улыбнулся  и  сказал: - я  разрешаю  тебе  сегодня  побыть  Енгибаровым.  Вечером  я  работаю,  а  он  за  кулисами  наблюдает.

Все  его  указания  я  выполнил,  точно, ты  знаешь  какие  были  аплодисменты!... Молодец! – сказал  он  мне.

На  следующий  день  работает  Лёня,  теперь  я  стою  за  кулисами  и  наблюдаю.  Весь  рисунок  репризы  тот  же самый,  но  увиденное  я   не  узнаю  и  не  понимаю.  Меня  прошило  насквозь,  будто  ток  высокой  чистоты  прошел  по  моему  телу.   Что  произошло, я  до  сих  пор  не  могу  понять,  но  это  было  что- то.  Зал  ревел,  Лёню  не  отпускали  с манежа,  люди  аплодировали  стоя.  Я  много  разного  видел  в  цирке,  но  такого  поверь  никогда.  Это  было  исполнение  не доступное  нам  простым  актёрам.  Этим  гипнотизирующим  искусством  владел  только  он  один  Леонид  Енгибаров.  В  этой,  на  первый  взгляд  скупости  пластической  выразительности,  есть  его  огромная  сила  природного  таланта.  Я  бы  мог  смотреть  на  то,  что  он  делает  сто  и  тысячу  раз.  Его  исполнение  даже  простой  репризы, хотя  разве  они  были  простые,  заставляло  тяжело  биться  сердце.  Я  видел,  как  в  цирке  плакали  люди,  это  в  цирке,  это  от  клоуна!  До  него  так  никто  не  работал.  Всё,  всё!  Я больше  не  могу,  не  хочу  ничего  вспоминать,  и  он  ушел  в  клоунскую  готовиться  к  спектаклю.

Сегодня  у  меня  удачный  день,  но  это  не  всё  что  мне  хотел  сказать  Вадик.  Таким  я его никогда  не  видел,  он  мне  не  сказал  самого  главного,  тут,  что-  то  есть.  Я  буду  ждать,  я  непременно  узнаю,  что  было  дальше,  он  мне  не  ответил  на  вопрос,  был  ли  Енгибаров  счастлив  в  своём  творчестве.   Дней  через  десять  я  снова  подошел  к  Вадику.

- Я  помню  твой  вопрос, - опередил  он  меня – ты  спрашивал,  был  ли  Лёня  счастлив  в  своём  творчестве? Может  и  был,  мы  с  ним  об  этом  никогда  не  говорили,  скорее  всего,  был, да,  да,  конечно  был!  То,  что  он  был  счастлив  в  манеже,  это  совершенно  точно,  но  он  и  много  страдал.  Он  всё  время  стремился  к совершенству,  чем  больше  смотришь  на  него  в  работе,  тем  больше  нарастает  непонятное  душевное  волнение,  оно  доходит  до  того  предела,  когда  уже  трудно  сдерживать  слёзы.  Причина  этих  наступающих  слов  вероятно  в  том,  что  в  его  искусстве  совершенство  духа  и  власть  гения,  то,  что  заставляет  нас  стремиться  к  чистоте  и  благородству  своих  помыслов.  Но  тут  и  примешивается  тревога  предшествующая  внутреннему  очищению.

У  Лёни  был  хороший  вкус,  чувство  меры.  В  его  репризах  и  клоунадах  ничего  нельзя  было  выбросить  и  ничего  прибавить  без  того  чтобы  не  нарушился  смысл  его  пластического  существования.  И  чем  больше  смотришь,  тем  яснее  понимаешь, что  все,  что  он  творил,  это  зов  к прекрасному  в  самом  себе. Это красота ума,  сердца  и добрых  отношений.  Его  искусство  возвышает  человека  и  приближает  к  тому  состоянию,  когда  он  действительно  становится  украшением  жизни.  Венцом  Божественного  творения.

Тут  Вадик  умолк  и  опустил  голову  -Ну,  Вадик  продолжай,  сегодня  ты  молодец,  говори,  говори. 

- Ты  думаешь  легко  говорить  о  Енгибарове.  -Знаю  что  нелегко,  но  у  тебя  сегодня  получается, ещё  хоть  что  то,  самую  малость.

- У  него,  как  ты  помнишь,  были  длинные  до  плечь  сочные  густые  чёрные  волосы – начал  Вадик – ну  вот  и  пошел  слух  будто  Лёне  в  его  репризах  они  являются,  чуть  ли  не  основным  элементом  его  успеха  на  арене.  Слухи  эти  не  утихали  довольно  долго. Ну  как  и  бывает  в  таких  случаях,  кому  они  адресованы  до  того  и  доходят  в последнюю  очередь,  узнал  об  этом  и  Лёня.  На  другой  день  он  подстригся  под  «полубокс»,  когда  я  его  увидел  в  таком  виде,  я  не  выдержал  и  даже  закричал,-  Леня,  зачем  ты  это  сделал?!  Языки  что  помело,  ты  же  Енгибаров!  А  он  мне  говорит: -вот  сегодня  я  им  и  докажу  что  я  Енгибаров.

- Как  он  играл,  веришь,  нет,  я  стоял  за  кулисами  и  рыдал,  я  впервые  в  жизни  не  скрывал  своих  слёз. Он  всем  им  доказал,  что  не  в  причёске  дело,  это  его  неповторимая,  чудовищная,  внутренняя  енгибаровская  энергетика.  Он  только  выходил  в  манеж,  и  тут  же  в  одно  мгновение  покорял  зрителя,  как  ему  это  удавалось,  не  знаю,  для  меня  это  до  сих  пор  тайна.

- А  сам  не  спрашивал?

- Спрашивал,  даже  много  раз,  он  мне  однажды  ответил: - я  сам  этого  не  знаю,  чувствую,  что  со  мной,  что - то  происходит, а  почему  объяснить  не  могу.  Какие - то  силы  действуют  на  меня,  а  причёска  это  только  деталь,  и  то  мало  значительная,  я  играю  не  причёской,  я  весь  сгораю  изнутри,  как  они  этого  понять  не  могут.  Это  вечная  борьба  с  самим  собой,  он  часто  уходил  в  себя,  он  никогда  не  отдыхал,  его  мозг  постоянно  был  в  работе.  Может  поэтому  его  многие  не  могли  понять,  считали  странным.

Я  вот  не  хотел  этого  говорить,  но  сейчас  скажу,  тебе  скажу,  этого  никто  не  знает.  Когда  мы  с  Дармицем  пришли  к  Лёне,  ну  ты  знаешь  Дармица,  он  сейчас  работает  инспектором  манежа. 

- Знаю  Вадик,  очень  хорошо  знаю.

Так  вот  стыдно  сказать  какая  у  нас была  зарплата,  а  Лёня  в  то  время  уже  получал  потолок. Мы  часто  занимали  у  него  деньги,  и  не  то,  что  б  забывали отдать,  просто  отдавать  было  нечем.  Но  это  был  Лёня,  он  даже  и  не  напоминал  нам  об  этом.  До  конца  жизни  не  прощу  себе  этого,  я  даже  не  сказал  ему спасибо,  не  успел,  его  не  стало.  Если  бы  он  был  жив  и  моя  судьба  была  бы  другой.  Ты  знаешь  скоро  меня  не  будет..  -Ладно,  Вадик  не  шути,  ты  же  ещё  не старый.

- Не  в  возрасте  дело,  я  много  нагрешил  в  этой  жизни,  пришло  время  отдавать  долги.  Если  там  есть  что  то,  то  я  хотел  бы  только  одного:  увидеть  его  и  сказать,  прости  Лёня.

Прошло,  наверное,  около  полугода  и  Вадик  Каждан  умер.  Я  знаю,  они  встретились,  и  Лёня  простил  его,  потому  что  Енгибаров  был  не  только  гениальным  артистом,  он  был   ещё   и  гениальным  человеком.


Из книги Паяцы Владимира Фалина

оставить комментарий