Лично ответствен. Валентин Филатов

А мы, артисты цирка, все то же бродячее племя. То же, да не то же! Да, мы по-прежнему бродим по свету, выступая сегодня в просторном, на десять тысяч мест, Дворце спорта, а завтра под брезентовой крышей скромного шапито.

Как и раньше, как деды и отцы нашего искусства, мы идем к своему зрителю. Но как же удивительно изменилась наша судьба! Изменилось само назначение наше, весь смысл на­шей работы и жизни.

Всякий раз это с особой остротой понимаешь и чув­ствуешь, когда, едешь на гастроли за рубеж, когда не просто ’демонстрируешь то, что умеешь, но выходишь на манеж под флагом Советской Родины. Мы ездим часто и, казалось бы, должны уже были привыкнуть к перемене мест, городов и стран, к необычной и зачастую сложной обстановке. И так, 'наверное, случилось бы, останься мы, как в прошедшие вре­мена, замкнутой кастой «циркачей», равнодушной, в сущно­сти, ко всему, кроме профессиональных интересов. Но в том- то и дело, что мы — советские артисты, и успех каждого из нас — это частица нашего общего успеха, успеха советского циркового искусства, которое немыслимо, как и другие виды искусства, вне интересов и чаяний нашего народа. А потому так велика наша ответственность, ответственность каждого из нас во время зарубежных гастролей.

За рубежом нам приходится порой выступать в неудоб­ных и не подготовленных для демонстрации циркового ис­кусства условиях (вот когда в полной мере оцениваешь наши цирки!), приходится совершать частые утомительные переез­ды, да еще и сооружать из подручных средств манеж. И что­бы не оказаться в этих условиях всего лишь капризным заезжим гастролером, обеспокоенным только судьбой соб­ственного номера, чтобы постоянно помнить, кто ты и что стоит за твоей спиной, когда ты выходишь на манеж, надо обладать высоким чувством долга и ответственности, тактом и выдержкой, то есть теми качествами, которые так убеди­тельно и ярко пропагандирует наше же родное цирковое искусство.

Все это я говорю не потому, что хочу кого-то поучать: роль этакого ментора отнюдь не привлекает меня. Но уж очень сложно и неспокойно стало в мире. Линия острейшей идеологической борьбы пролегает и через цирковой манеж. А потому мы, артисты советского цирка, как никогда раньше, должны высоко и твердо держать знамя нашего искусства.

Мне много довелось поездить по свету, и все, что я говорю здесь, вытекает из моего личного опыта, личных наблюде­ний. Мне вспоминается, к примеру, наша последняя поездка в Японию.

Это был уже пятый визит советских артистов к японским зрителям. В первом, в 1958 году, я принимал участие тоже. И вот через десять лет снова. Но теперь предстояла поездка, несколько не похожая на предыдущие. Раньше мы обычно везли туда целую, хорошо срежиссированную и сбалансиро­ванную программу, в которой были представлены почти все жанры. Словом, мы привозили спектакль, продуманный и выверенный от первого взмаха дирижерской палочки до прощального приветствия, спектакль, где каждый преды­дущий номер так или иначе был связан с последующим, а все, вместе взятые, они рождали неповторимую атмосферу праздника.

Известно, что эта особенность нашего циркового искус­ства сразу же была воспринята во всех странах как нова­торство, как откровение, как черта, присущая только нам. И с первых же зарубежных гастролей, отдавая должное отдельным мастерам, нас стали ждать «целым цирком».

На этот раз, в 1968 году, в Японию отправилась неболь­шая группа из пяти номеров: музыкальные эксцентрики Елена Амвросьева и Георгий Шахнин, воздушная гимнастка

Елена Аванесова, акробаты-прыгуны под руководством Юрия Канагина, дрессировщик со смешанной группой животных Валерий Филатов и я со своими постоянными партнерами. Мы должны были влиться в международную программу, составленную из мастеров манежа Японии, Польши, Чехо­словакии, Югославии, Монголии, Болгарии и Венгрии. Уча­стие советских артистов в подобных международных про­граммах уже имело место. Однако, как правило, это проис­ходило на территории социалистических стран. Но и здесь, на японской земле, мы быстро нашли общий язык с колле­гами. Нас такое общество, конечно, вполне устраивало. Нас- то устраивало, а вот кое-кого, оказывается, все это не устраи­вало категорически, что мы и почувствовали очень скоро.

Дело в том, что гастроли в каждом новом городе мы начи­нали с кавалькады, которая проходила по главным много­людным аулам. Представьте себе длинную вереницу раз­украшенных машин, на которых по ходу движения испол­няются цирковые номера и над которыми реют государ­ственные флаги. Ладно еще где-то там, в городе, в брезенто­вом шапито, тихо и скромно работают артисты цирка. Но тут получилась такая мощная, убедительная и яркая демонстра­ция тесных уз мастеров арены стран социалистического содружества! И весь город это видит, знает; люди улыбаются нам с тротуаров, приветственно машут, аплодируют и спра­шивают друг друга: «Где? Когда?» Мы им уже сейчас, еще не ступив на манеж, нравимся. Потому что не может не нравиться дружба и сплоченность людей разных стран, тем более объединившихся в таком веселом и прекрасном искус­стве, как цирк.

Конечно, такое наглядное свидетельство дружбы между представителями социалистических стран не могло вызвать восторгов в проамериканских кругах. И нас решили попро­сту замолчать: в газетах, выходящих на английском языке, в подавляющем числе своем проамериканских, о нас — ни строчки, ни слова. Будто и нет нас вовсе, не существуем мы.

На это мы ответили еще большей сплоченностью и моби­лизацией поистине всех творческих, моральных и физиче­ских сил. За все четыре с половиной месяца гастролей — а они были очень сложными, достаточно сказать, что на до­рогу, на передвижения из города в город ушел целый месяц и тем не менее мы успели дать двести четыре представле­ния — за все это время не было не только ни одного случая нарушения трудовой дисциплины, но и ни единой жалобы на усталость, на трудности. Каждый сознавал высокую ответ­ственность, каждый чувствовал плечо товарища и делал все, на что способен. Словом, мы (я говорю в данном случае о наших советских артистах), несмотря ни на что, были, оставались такими же, какими нас по прошлым гастролям помнили, знали и, как мы вновь убедились, ценили.

Поэтому, когда мэр города Осахикава в конце гастролей обратился к нам с просьбой выступить на празднике, посвя­щенном столетию города, мы понимали, что он в нас не сомневается. Потому что с такой просьбой и при таких обстоятельствах обращаются обычно к людям, в дружбу с которыми верят.

А обстоятельства были следующие. В Осахикаве мы кон­чали восьмого августа, в Саппоро начинали уже десятого, а одиннадцатого утром, проделав накануне обратный стоше­стидесятикилометровый путь, должны были выступить на празднике в том же Осахикаве и в этот же день вернуться обратно, чтобы успеть дать три представления, так как работали мы без выходных. Да, просьба мэра говорила о пол­ном доверии к нам, о симпатии, которую мы завоевали у жи­телей города, и вместе с тем являлась оценкой нашей работы. А мы эту просьбу сочли за честь, полагая, что не вправе отказываться, как бы трудно нам ни было.

И вот десятого августа, в день премьеры в Саппоро, после второго представления акробаты-прыгуны Канагины и я со своими медведями снова отправились на машинах в Осахикаву, куда прибыли в два часа ночи. И тут же начали распа­ковываться. А рано утром уже выступали на празднике, который проходил на стадионе. Мэр города, как говорится, не остался в долгу. Он выступил перед многотысячной ауди­торией с речью, сказав в наш адрес много добрых слов, поблагодарил за участие в празднике и в заключение сооб­щил зрителям, что нам предстоит еще долгий обратный путь в Саппоро, чтобы сегодня же работать в трех представлениях. Какие же гремели аплодисменты, когда мы покидали стадион!

Во время гастролей в Японии, несмотря на очень жест­кий график, мы не раз откликались на подобные просьбы и не раз давали, как у нас принято говорить, шефские пред­ставления. Так, например, в Хиросиме мы выступали в одной из городских больниц. И, работая в Хиросиме, выезжали в Фокушиму, чтобы принять участие в празднике «День мальчиков».

Пожалуй, всего лишь один раз мне пришлось отказать в демонстрации искусства моих мишек. В Отару, когда уже была закончена погрузка на пароход и медведи находились глубоко в трюме, к нам обратился мэр города с просьбой выступить перед школьниками. Поразмыслив, я все-таки решил поехать, чтобы хотя бы просто встретиться с ребя­тами, ответить на их вопросы, рассказать о советском цирке, о своей стране, интерес к которой, как мы неоднократно убеждались, был огромный. Со мной отправились руководи­тель номера акробатов-прыгунов Юрий Канагин и чешский артист Бертис.

И здесь мне хочется сказать несколько слов о своих коллегах по искусству — артистах Канагиных. Создатели отличного номера, настоящие мастера прыжковой акроба­тики, они нигде и ни в чем не проявляли ни черточки премьерства, тем более барства или зазнайства. В этих труд­ных условиях они оказались настоящими товарищами, гото­выми в любую минуту прийти на помощь каждому. Особенно благодарен им я. Канагины приняли самое живое участие в судьбе моего хлопотного хозяйства. Без особых просьб и приглашений они работали при утомительных погрузках и выгрузках, помогали во время представления, и ни разу никто из них не сослался на усталость или занятость подго­

товкой к собственному номеру. Так же активно работали они и при сооружении манежей — ведь мы часто выступали во дворцах спорта, в борцовских залах, где и намека на манеж или даже форганг не было. Кстати, нами был найден очень надежный и простой способ сооружения манежа: мы применили, и довольно успешно, японские циновки. И теперь можем спокойно рекомендовать этот опыт всем.

Однако вернемся к школьникам города Отару. Мне было что рассказать маленьким зрителям. Но, помимо всего, мне хотелось поведать им о дружбе с японскими ребятишками, которая возникла у меня еще в первый мой визит в Японию десять лет назад. Тогда мы подарили им белого медвежонка, нашедшего приют в токийском зоопарке, а они мне — черных хоккайдских медвежат. Вернувшись домой, я передал медве­жат вместе с адресами японских ребятишек школьникам Ленинграда. И по сей день, как выяснилось, ребята ведут переписку. И я счастлив, что стал одним из тех, кто способ­ствовал этой дружбе детей двух стран. Какое огромное удов­летворение испытываешь, когда возвращаешься в места, где когда-то побывал, и через много лет находишь следы доброго дела, сделанного тобой! Да еще когда помнят об этом, не забывают!      |

А добрая память о советском цирке очень крепка у япон­ских зрителей, о чем свидетельствует множество всевозмож­ных фактов. Приведу хотя бы такой. На одном из наших представлений мы увидели женщину с грустными глазами, которая держала на коленях большой фотографический портрет мужчины, повернутый в сторону манежа. Когда после спектакля мы разговорились с ней, оказалось, что это портрет ее брата, который, увидев однажды советский цирк, пораженный и очарованный им, с нетерпением ждал наших новых гастролей. Последнего приезда он не дождался, умер...

— Он так хотел вас увидеть, — закончила свой рассказ женщина.

Я много ездил, бывал в разных частях света и всякий раз становился свидетелем огромного интереса к искусству нашего цирка и сердечного отношения к его мастерам, к со­ветским людям. Но мне кажется, что достаточно рассказа лишь об одной поездке, чтобы подтвердить ту главную мысль, с которой я начал: артист советского цирка — это не просто первоклассный акробат, жонглер или гимнаст. Прежде всего он гражданин нашей великой страны, за престиж которой, особенно за рубежом, он отвечает лично.

оставить комментарий