Любимое зрелище фельетониста

В 1964 голу исполнилось сто лет со дня рождения Власа Михайловича    Дорошевича (1864—1922),  короля фельетона и друга артистов.

* День и месяц рождения В. М. Дорошевича точно не установлены. Предполагают, что он родился в последних числах мая.

Дорошевич был журналистом политическим. Но большие общественные темы никогда не подавляли в нем живого интереса к искусству, пестрому миру людей «выступленческих  профессий». Первое произведение, которым дебютировал юноша, поч­ти мальчик, Власий Дорошевич, было в цирке. Дорошевичу исполнилось шестнадцать с половиной лет, когда в жур­нале «Волна» появился его рассказ о графе, влюбившемся в наездницу, и графине, увлекшейся клоуном. Рассказ шокировал высшее общество. Но издатель Руссиянов, к приятному изумлению начинающего писателя, приказал выплатить ему гонорар не из обещанного расчета по две копейки за строчку, а по три. С этой поощрительной копейки за первый рассказ на­чалась блистательная карьера Дорошевича-журналиста.

Прошло сорок лет. В 1921 году старый фельетонист жил в своем доме в Севастополе. Уехать с Врангелем он кате­горически отказался. В ту пору мне пришлось однажды сопровождать Власа Михайловича в цирк. Цирк оказался переполненным военными моряками и го­рожанами. Представление уже началось, когда я обратил­ся к администратору с просьбой предоставить нам с До­рошевичем   места.

— Минуточку! — сказал администратор и сразу куда-то исчез, оставив нас в недоумении.

Он вскоре вернулся, сказав, что впустит нас, когда кончится очередной номер. Это показалось странным — в цирках того времени никогда не соблюдалась подобная дисциплина.

— Теперь входите! — вдруг нервно сказал администра­тор,  распахнув  портьеру.

Мы вошли, и оркестр грянул в честь Дорошевича туш, шталмейстер  громко  объявил:

— Наш цирк посетил единственный король, которого не гонит революционная Россия, — король фельетонистов Дорошевич, друг покойного короля шутов Анатолия Дурова.

Ф. И. Шаляпин и В. М. Дорошевич (редкая фотография)

Дорошевич любил говорить о своем поколении: — Мы ходили в университет и учились в Малом театре. Но не только «Дом Островского» с его серьзным ре­пертуаром был любим Дорошевичем, а и всякое зрелище. В нем не было снобизма якобы серьезных людей, для ко­торых эстрада, оперетта и цирк являются третьим сортом искусства. Когда в 1906 году умер М. Лентовский, Доро­шевич в редактируемой им самой крупной газете «Русское слово» напечатал десять своих подвалов об этом неутоми­мом развлекателе Москвы. Лентовский «прогорел» на своих затеях, но он показал в России мировые аттракционы, соз­дал массовые аудитории отечественным талантам эстрады, акробатики, иллюзии. Но лучше дадим слово самому До­рошевичу, остававшемуся фельетонистом даже в некрологе, каковым, по существу, является его трактат о Лентовском.

«Это   был   не   человек   а   легенда.
Маг   и   волшебник.
Вы   помните   его?
Красавец.   Богатырь.
С   шапкой   черных   кудрей.   Борода   надвое.
Затянутый в синюю куртку. В английском шлеме, с раз­вевающимся   голубым   вуалем.
Фантастический.
От него веяло энергией, несокрушимой силой. И красо­той.
Громкий   голос.   Красивый   жест.
Сад «Эрмитаж» переполнен десятитысячной толпой.
По Божедомке, по Самотеке нет проезда. Все запруже­но   народом.

На площадях, на Сухаревской, на Страстной, в Замоскворечье, на Калужской, на Серпуховской, в Лефортове, в   Хамовниках — толпы   народа. Все  смотрят  вверх.

— Что   такое?
— У  Лентовского  сегодня...

Розовым светом загорелись облака на бледно-зеленова­том  летнем   московском  небе. Над садом «Эрмитаж» поднимается шар с человеком — как  козявка — на   трапеции.
Поднялся на страшную высоту. Стал как мячик.
Черная точка отделилась от шара и как камень полете­ла   вниз.
У всей Москвы — это спектакль для всей Москвы — пе­рехватило  дух.
Какая-то струйка дыма, черточка, зигзаг вьется над этой точкой.
Но вот эта струйка растет, надувается, пухнет.
И на бледном, зеленоватом небе красивым, пестрым, ог­ромным  зонтом   развертывается  парашют.
Это Шарль Леру совершает свое «публичное покушение на   самоубийство».

И при аплодисментах, при криках всей Москвы плавно и красиво спускается  на землю. Куда-нибудь  на  крышу.

— Готовсь...    Отпускай! — раздается    громовой    голос Лентовского.

И с «круга скоморохов» легко, плавно, красиво подни­мается  пестрый  воздушный   шар.
Под ним, держась зубами за трапецию, повисла в воз­духе  Леона   Дар. Ее шелковый белый плащ, красиво плавая в воздухе, медленно  падает  на   землю. И сама она, затянутая в трико, вся розовая в лучах заходящего солнца, красивая, как богиня, уносится все выше  и  выше.
Становится все меньше и меньше.
Словно чудная статуэтка. Словно красивая игрушка.
Это уж спектакль не для одной Москвы,Не  на   одних   московских   площадях...
В Кунцеве, в Царицыне, в Одинцове, в Перове, в Куско­ве стоят толпы «поселян», задрав головы вверх.

— У   Лентовокого   в   Москве  нынче...»

В августе 1903 года разбилась насмерть артистка Дьяво­ло. На это Дорошевич откликается фельетоном, повество­вание в котором ведется от лица обывателя. В фельетоне показано, как зритель реагирует на трагедию артистки. Попутно Дорошевич указывает: «Несчастных случаев на фабриках гораздо больше, чем в цирках». Но публике не­интересно думать об отравлениях фосфором на спичечных фабриках и на шляпных — ртутью. Ее больше занимает случай   с   Дьяволо. «Я не вынуждал, пользуясь ее крайнею нуждою, чтоб она рисковала для меня своею жизнью, — говорит обыва­тель. — Если бы ее не было, я довольствовался бы другими зрелищами. Она умерла. Но, ходя смотреть ее, я все-таки дал ей возможность хоть ту часть жизни, которую она прожила, прожить хорошо, так, как она хотела: вертелась в колесе, потому что предпочитала это менее доходному обыкновен­ному труду. Случилось только то, чего нужно было ожи­дать,   начиная   заниматься   этим  трудом... Но   чувство  говорит  мне:

— А все-таки ты виновен в этой смерти. Пользуясь сла­бостью покойной к быстрому и большому добыванию денег, подстрекал покойную к публичным покушениям на само­убийство».

Дорошевич. Дружеский  шарж Дени

Фельетонист далее уподобляет этого занимающегося са­моанализом обывателя Нерону, которого вносят в цирк и по жесту которого группу христиан кидают на арену на растерзание   львам. Дорошевич не представлял себе будущего социалисти­ческого общества, перевоспитывающего жестокие инстинк­ты толпы и создающего охрану труда как на спичечной фабрике, так и в цирке. Но в свое время он показал правдиво положение артиста до революции.В том же фельетоне-монологе поднял также тему вос­питания  цирком  смелости.

«Я люблю по временам пойти и посмотреть, как чело­век войдет в клетку к зверям и начнет их дразнить, переско­чит через весь цирк с трапеции на трапецию, полетит по колесу вниз головою. Точно так же, как я люблю смотреть на пожары. Я люблю зрелище отваги. После него я ста­новлюсь отважнее сам. В душе. Я себя представляю на месте   этого   отважного  человека.

— Вот бы если бы и я так же! Я перелетаю через весь цирк. И еще улыбаюсь! Луплю хлыстом по морде льва — вот-вот он бросится и растерзает. А я заставляю его от­крыть пасть и кладу ему в пасть свою голову. И все кругом чувствуют себя униженными: они этого не могут!

Мне хотелось бы так же презирать смерть и жизнь. И я это делаю несколько минут, — хоть в мечтах».     Дорошевич умер в 1922 году в Петрограде. В январе 1941 года, после смерти его жены артистки О. Миткевич, ко мне перешел архив ее знаменитого мужа, из материалов которого публикуется сохранившаяся гранка. Правленная рукой Дорошевича, она представляет собой заметку, им не только редактированную, но, видно, и написанную, об этом свидетельствует и фраза о «посетителях цирка, кото­рым теперь под пятьдесят и, которые помнят, как в детстве восхищались дерзостью езды их сверстника Нони Бедини».

Хочется напомнить, что в канун первой мировой войны, когда писана эта заметка, Дорошевич был буквальным диктатором восьмиполосного «Русского слова» и все же находил время и желание самолично выправить заметку о цирке. Он любил его.
 

В. ПОКРОВСКИЙ

Журнал Советский цирк. Июнь 1964 г.

оставить комментарий