Любите себя

На днях ко мне приходил человек, перенесший очень тяжелую травму: у него на ногах порвалось сначала одно ахиллесово сухожилие, а потом и другое. После таких травм люди остаются на всю жизнь инвалидами.

А этот к то­му же — акробат-прыгун... Когда это все с ним случилось, многие не сомневались, что с цирком у него покончено. Однако — нет! Человек сумел побе­дить беду. Его лечили, но, что очень важно, он сам себя лечил, выхаживал, тренировал. И заставил свой организм служить себе по-прежнему! Сильная воля, она безусловно, свою роль сыграла. Но одной воле было бы не справиться. Все дело в том, что этот акробат с самых первых дней профес­сиональной жизни приучил себя беречь свой организм, разумно за ним ухажи­вать. И в тяжелую минуту организм не подвел.

Любовь к себе — прислушайтесь, сло­ва эти звучат как-то иронически. Любить надо близких, родных, товарищей, а любить себя — это эгоизм, это непри­лично. Но я сейчас пишу эти слова с полной серьезностью, потому что имею в виду не капризное, в ущерб другим, себялюбие, а требовательную заботу, бережность. Пойдите на любое эстрадное или цир­ковое представление и подумайте: а как же этим людям не любить себя, не охранять, как драгоценность, свое тело, которое столько умеет и так прекрасно работает! У акробатов, танцоров, у жон­глеров и канатоходцев это сразу бро­сается в глаза — их мастерство «телес­но». Но и в других исполнительских жанрах пластичность, выразительность жеста и позы важны не меньше. А меж­ду тем ни один разгильдяй не позволит себе так варварски, так бездумно обра­щаться со своим станком, как обраща­ются с собой некоторые артисты.

Вообще служба артистического здо­ровья поставлена у нас неважно, осо­бенно если говорить об артистах эстра­ды, не имеющих постоянного помеще­ния для репетиций и выступлений. Руководители концертных организаций, маневрирующие «площадками», далеко не всегда интересуются, какая там для артистов обстановка. Не сыро ли в за­кулисных комнатах, не дует ли на сцене? Наверное, разговор о том, как соз­дается и поддерживается артистическая «форма», справедливее всего начинать именно с этого — рассмотреть обычные, повседневные производственные усло­вия на эстраде и в цирке. Но мне сей­час хочется говорить о другом — об отношении артистов к самим себе.

Уже много лет все вспоминается и вспоминается мне карикатура из одного журнала. У рояля стоят певец и певица; оба, как говорится, поперек себя шире и поют: «Не сталевары мы, не плотни­ки». Рисовал это, как мне кажется, не­добрый, плохо знакомый с артистиче­ской жизнью человек, но в одном критика его была справедлива. Следить за фигурой, поддерживать в умеренных границах свой вес почему-то вовсе не считается у нас обязательным. Даже в физкультурно-спортивных жанрах мож­но встретить порой распустившихся до неприличия артистов. Что уж говорить о певцах или конферансье».

Так уж у нас повелось, что обращать внимание человека на его внешний вид — грубо и бестактно. Сказать: «Ты неважно поешь такое-то место» — значит проявить себя доброжелательным и принципиальным товарищем. А сказать: «Не слишком ли ты располнел» — значит расписаться в собственной нечуткости и неделикатности. Точно речь идет о физическом недостатке, а не о простой расхлябанности. А между тем внеш­ность артиста должна непременно учи­тываться в сумме первейших профес­сиональных качеств. Конечно, в каждом искусстве есть свои знатоки, которые смотрят глубоко в корень исполнительства, и такие по­бочные штрихи, как очертание фигуры или прическу, могут снисходительно простить прекрасному мастеру. Но сколько таких знатоков сидит, как пра­вило, в зале? Единицы! А основная мас­са зрителей воспринимает все в ком­плексе и вовсе не обязана разбираться, что тут главное, а что второстепенное. Они хотят, чтобы все было красиво.

Я начал говорить о фкгуре, о преж­девременной и излишней полноте про­сто потому, что это наиболее наглядно, наиболее доходчиво. Но для меня это и сигналы расстроенного здоровья — на­чинающее пошаливать сердце, теряю­щие эластичность мышцы... Человеческий организм — величай­шее создание природы. В нем все устроено, все предусмотрено для долгой и счастливой деятельности. Не бойтесь нагружать его, не бойтесь перетрудить мускулы, нервы, мозг —если делать все с толком, организм будет только креп­нуть и расцветать. Но если обращаться с ним варварски — организм окажется хрупким и капризным, как старые часы.

Если бы молодость знала, если бы старость могла — так, кажется? В молодости не чувствуют ни рук, ни ног, ни сердца, и поэтому мало заботятся о них. Курить — почему бы не побаловаться папироской? Пить — а что, если подби­рается хорошая компания, то и выпить не грех. Можно лечь на рассвете, можно совсем не ложиться и работать без отдыха и как попало питаться — боже мой, к чему думать об этой скуч­нейшей прозе, когда жизнь так пре­красна!

А организм — он и тянет, как безот­казная лошадка, и пока он молод и не ослабел, сам латает дырки, компенси­рует упущения. Как ни тяжело ему приходится, он свое дело знает и не позво­лит нарушить баланс. Пока не настанет час... А час этот настает всегда. Рвется ка­кая-то невидимая ниточка, и прекрас­ная, дарованная нам природой органи­ческая гармония нарушается. Тело начинает стареть, хиреть — появляется усталость, нервные и физические недо­могания. Как кредиторы недобросовест­ному должнику, напоминают о себе ор­ганы и системы. И человек в отчаянии бежит к врачу: «Доктор, послушайте! Доктор, помогите!»

В представлении многих людей сле­дить за собой, беречь здоровье — значит бесконечно приносить ему жертвы, от­казываться от всех земных радостей и вообще только и думать о том, что по­лезно, а что идет во вред. Такая жизнь действительно сулила бы мало прият­ного. Но кому нужны крайности?

Если вы заняли у кого-нибудь рубль, вы вернете его? Безусловно! А если вы во время репетиции задолжали своему организму несколько лишних калорий, потраченных в минуты усиленной на­грузки — почему у вас не возникает по­требности по-честному с ним рассчи­таться? Все равно, что-то вы будете есть, дадите себе какую-то передышку. Но можно сделать это продуманно и с большим толком, а можно — по-глупому, без пользы.

Ведь организм, пока вы не истрепали его, требует от вас так немного. Скажем, восемь часов сна в сутки. Все равно, если посчитать в среднем, эти часы сну вы отдадите. Но если, выработав такую драгоценную привычку, вы будете ло­житься в одно и то же (причем обяза­тельно не позднее) время и рано вста­вать — организм получит полноценный отдых. А если один день недоспать, дру­гой переспать, ночью бодрствовать, а потом провести день в кровати... Зачем вам советы врача — разве сами вы не знаете, какая после таких эксперимен­тов бывает голова, какое самочувствие?

Десять-пятнадцать минут — в нашем дневном бюджете их почти не заметить. Но если дать себе после репетиции или выступления на эти минуты полный от­дых, посидеть, расслабив мышцы и прикрыв глаза, а еще лучше, если условия позволяют, полежать — тело бук­вально воскреснет, как будто откроется в нем нетронутый запас свежих сил. Это только обыватели думают, что жизнь артиста протекает от веселья к веселью. Значит, тем более людям ис­кусства, как никому другому, надо учиться отдыхать. Выходной день: как его провести? Какие найти себе увлека­тельные занятия, чтобы полностью пере­ключиться, как бы перелезть на этот день в новую кожу?

Но иногда разговариваешь с арти­стом, который объехал чуть ли не всю страну, был и за рубежом, — и ничего он не может рассказать о виденном. Ка­кие там улицы, какие музеи, какие в городе достопримечательности, какая вокруг природа? Спрашивать бесполез­но — все прошло мимо. Я прошу иметь в виду, что сейчас я говорю не о широ­те кругозора, не о богатстве интересов — это самостоятельная тема. Совсем не умеют многие артисты проводить отпуск. Казалось бы, столько возможностей, столько интересных за­нятий! А они проводят эти драгоценные дни в тесных, прокуренных коридорах Союзгосцирка. Я интересовался этим специально и берусь утверждать, что никакой творческой или производствен­ной необходимостью это, как правило, не продиктовано. Просто инерция, про­сто какое-то непостижимое нежелание себе добра!

Вот и полнота — это ведь тоже не божье наказанье, это распущенность. Кому-кому, а уж артистам ни в коем случае нельзя сознательно морить себя голодом — особенно тем, чья работа связана с большими затратами физической энергии. Сейчас столько выходит популярной медицинской литературы о питании, что любой заинтересованный человек может составить себе образцо­вый и вполне доступный режим. При­способьте общую схему к своим вкусам и кулинарным возможностям — и орга­низм ваш сорок раз скажет вам спасибо! Хорошо давать советы людям, кото­рые пришли на работу к девяти (зна­чит, хочешь не хочешь — где-то часов в восемь позавтракали), которые в определенное время обедают, а часов в шесть отправляются домой. У артистов же весь уклад работы так и тянет к неупо­рядоченной, без всякого режима жизни.

Все знают, что на ночь наедаться не­хорошо, лучше даже совсем не есть — ограничиться фруктами   или   стаканом кефира. Но это если вы плотно поели днем, а потом отдыхали. А если работа­ли, да еще с большим физическим и нервным напряжением? Именно перед сном, в самое запретное время аппетит у вас разыгрывается преотменный... Да и днем вы были заняты, может быть, волновались, может, огорчались и как следует не пообедали. И тогда прощай режим — перед самым отходом ко сну начинается первая за день полноценная еда...

Я говорю вам, что ложиться спать надо не позже двенадцати. Но после выступления, да еще удачного, вам вовсе не до сна. Вы возбуждены, у вас при­поднятое настроение, вам хочется по­сидеть с друзьями, поговорить, отвести душу. Кажется, уложи вас сейчас сил­ком — вы все равно не уснете! Посмотришь — и такое создается впечатление, что у людей искусства не может быть размеренной жизни... Но это не так. Я видал таких арти­стов, у которых те же трудности и те же искушения. Только немножко побольше дисциплины... Любуясь их работой, вы и предположить не сможете, что на са­мом деле им уже немало лет. И не сомневайтесь, что эта прекрасная твор­ческая долговечность имеет самое мате­риалистическое объяснение. Наверняка такой человек не ленился делать по ут­рам зарядку, не забывал про душ и про свежий воздух, знал меру в еде, а глав­ное — в питье, разумно чередовал труд и покой.

Да, ввести себя с юности в такие жесткие рамки и не выпускать никог­да — это трудно. Но, скажу вам по сек­рету, товарищи артисты, освоить ваши тройные сальто — несравнимо трудней. Зато разве не стоят великолепные результаты затраченных усилий! У медиков по-особому устроено зре­ние. Они отлично знают, как живет и как работает человеческий организм, но это не мешает им восхищаться его красотой, изяществом и грацией. Пре­клоняясь перед порывами творческого вдохновения, они не упускают из виду его чисто физиологическую, телесную подоплеку. Поэтому я не унижу искусства, если скажу, что от каждой некстати съеден­ной котлеты можно протянуть ниточку к здоровью, к физическому тонусу, дальше — к самочувствию, к настрое­нию, к полноте восприятия жизни, а по­том уже куда угодно — хоть к Девятой симфонии Бетховена. Сколько желчных характеров (а значит, и неприятностей и конфликтов) имеют самое простое объяснение — больной желудок или пе­чень! Сколько всевозможных травм порождает злоупотребление алкоголем! И из завода, как выразился поэт, выра­батывающего счастье, артист постепенно превращается в мастерскую по произ­водству апатии, уныния и хандры...

Ах, если бы слово могло решитель­но воздействовать на человеческую жизнь — насколько бы все мы жили прекраснее и легче! А то прочитает ку­рильщик про скверные хворобы, вызы­ваемые никотином, поглядит с отвраще­нием и испугом на сигарету, а через пять минут потянется за следующей. Я поэтому не особо надеюсь, что моя проповедь в чьем-нибудь быту произве­дет решительный переворот. Но хочу предложить другое.

Наблюдая за жизнью спортсменов, я не раз и не два убеждался, что, хотя в ней тоже можно найти много несо­вершенного, в целом она построена гораздо рациональнее и здоровее. Объяс­няется это, во-первых, тем, что в спорте несравненно жестче и неумолимее тре­бования: грешника немедленно пости­гает кара — он чего-то недобирает, чего-то не подтверждает и тут же теряет все свои преимущества. А во-вторых, над спортсменами есть строгий и повседнев­ный контроль. Тренер и проследит, и одернет, и посоветует. За артистами же никто не следит, никто не спросит строгим голосом: а когда это ты вчера спать лег, голуб­чик? А иногда проследить не мешает. Наверное, было бы полезно возложить такую обязанность на инспекторов ма­нежа, на руководителей номеров, на врачей. Это — в цирке. А в эстраде — гораздо сложнее. Не только потому, что в эстрадном искусстве слабее такие органи­зационные связи.

Не знаю, считал ли кто-нибудь, но по виду главное пополнение эстрады сейчас — самодеятельность. Приходят профессионально необученные люди, приносят талант, непосредственность, искренность. Но вместе с тем приносят и свое укоренившееся самодеятельное отношение к работе. Им трудно и не хо­чется принуждать себя делать что-то через силу или, наоборот, разумно себя ограничивать. Я смотрю, какой они за­дают себе рабочий темп, какие поисти­не космические перегрузки — и с огор­чением думаю: две жизни им, что ли, кто-то пообещал? Во что они превратят свой организм не то что к старости — к зрелому хотя бы возрасту? Пожалуйста, прислушайтесь к тому, что советуют вам врачи! Разве вы не хотите себе блага?

Д. МАРЬЯНОВСКИЙ, старший врач Союзгосцирка

Журнал Советский цирк. Июль 1968 г.

оставить комментарий