А при чем здесь Макс Линдер?

5 часть из книги Леонида Бабушкина. Цирк в объективе.

Маленький человечек в мешковатом костюме и конусообразной шляпе, сдвинутой на глаза, десятилетия покорял публику и был ее кумиром. Он стал живой легендой советского цирка.

Речь идет о Михаиле Николаевиче Румянцеве, которого мы знаем как Карандаша.

В 1976 году яркая афиша около цирка на Цветном бульваре известила вновь: «На арене — Карандаш!» Это были юбилейные выступления артиста, которому тогда исполнилось 75 лет.

Но, честное слово, видя Карандаша на арене, трудно было поверить, что ему столько лет. Действительно, права пословица, что истинный талант не стареет.

О Карандаше рассказывать очень непросто. В этом человеке наряду с ярким талантом уживались крайне противоречивые черты характера, подчас ставившие в тупик и работавших рядом с ним артистов, и цирковую администрацию.

В качестве иллюстрации можно привести хотя бы такой пример.

Вместе с Карандашом на гастроли в цирк Новосибирска приехали тогда еще малоизвестные, а вернее, только еще начинающие, артисты Юрий Никулин и Михаил Шуйдин.

Когда они, по раз и навсегда заведенному порядку, готовили реквизит для предстоящих выступлений, к ним подошел Карандаш и поинтересовался, как они устроились. Оказалось, что мест в гостинице им не забронировали.

Карандаш помчался к директору цирка. Тот довольно бесцеремонно заявил, что у него сейчас масса неотложных дел, а молодые ассистенты могут ночки две поспать и в цирке.

Брошенная им фраза «невелики еще птицы» привела Карандаша в ярость. С трясущимися от негодования руками, топая ногами, Карандаш выпалил в самодовольное лицо директора:

— Вы убиваете артистов, благодаря которым едите хлеб с маслом!

История получила совершенно неожиданную развязку.

— Я работать так не буду! — категорично бросил Карандаш.

Он не появился в своем гостиничном люксе и вместе с Никулиным и Шуйдиным переночевал в цирке. Но... не появился он и на арене в день премьеры.

Такого удара директор цирка не ожидал. Беспрецедентный случай! За месяц были распроданы билеты! Все с нетерпением ждали первого представления! Но Карандаша это не остановило. И директор цирка жестоко поплатился за свое неуважение к молодым артистам.

На следующий же день директор самолично вносил в гостиничные номера чемоданы Шуйдина и Никулина.

Здесь уместен и такой факт. Тогда же, в Новосибирске, ураганный ветер сорвал шатер цирка-шапито. Но представление состоялось и под открытым небом. Под падающими снежинками на манеже выступал Карандаш. Выступал больной с высокой температурой.

У Карандаша было обостренное чувство ответственности перед публикой. Он не боялся начальства любого ранга. Мог испортить отношения с кем угодно, но никогда не портил отношений со зрителями.

Зная, что Михаил Николаевич в свое время учился в Петроградской школе рисования и черчения, а потом работал художником-плакатистом в одном из кинотеатров столицы, я не без робости шел на первую встречу с ним.

К тому же я был наслышан и о недавнем скандале, который он учинил по поводу не понравившейся ему рекламы.

Встреча с Михаилом Николаевичем произошла в гримерной.

Карандаш тщательно подводил себе брови. Я отрекомендовался и спросил, на каких репризах сделать акцент для рекламы.

Ответ его был длинным и носил несколько сумбурный характер. Говорил он чуточку в нос, чуть-чуть ворчливо. А в конце своего монолога не без патетики бросил:

— Смотрите сами.— Тут он широко раскинул руки.— Каждый мой номер, да и весь я — для народа!

Через несколько дней я принес ему двадцать фотографий. Восемнадцать из них Михаил Николаевич подписал четким росчерком: "Карандаш". И поставил дату. А два снимка как-то неуверенно и робко отложил в сторону и извиняющимся тоном спросил меня:

— Может быть, их не того... не стоит?

От многих людей, хорошо знавших Карандаша, я немало слышал о нелегком и, по мнению некоторых, даже вздорном его характере. Но скажу прямо, за длительные годы моего с ним общения я лично никогда не видел бестактности или грубости с его стороны. Скорее, наоборот.

Помню такое. В Москве только что открылась экспозиция Дрезденской галереи. Излишне говорить, что попасть туда было практически невозможно. На  Московский цирк дали только один билет. Карандашу.

— Был на выставке? — спросил он меня.

— Да откуда же?

— А попасть хочешь?

— Конечно!

Михаил Николаевич достал из кармана билет.

— Бери такси и лети, а то тут и часы проставлены,— ткнул он пальцем в билет.— Только три рубля мне отдать не забудь...

Я полез за  деньгами, но он в своей ворчливой манере заверещал:

— Езжай,  езжай! Но про трояк-то не забудь, потом его отдашь!

Если бы меня попросили назвать три самые, на мой взгляд, смешные вещи, виденные мной в цирке за тридцать лет, я, не задумываясь, назвал бы «Сценку в парке» или «Венеру» в исполнении Карандаша, «Сценку на лошади» в исполнении Никулина и Шуйдина и клоунаду «Свидетель» в исполнении братьев Ширман.

Не случайно я назвал исполнителей. Иногда артисты заимствуют друг у друга те или иные репризы, клоунады, сценки. Но одно дело позаимствовать, другое дело — исполнить.

Так вот Карандаш исполнял свои номера великолепно.

Много раз я фотографировал его «Сценку в парке». Каждый раз я от души смеялся, смеялся, зная все наперед. Но каждый раз Карандаш вносил что-то новое, импровизируя буквально по ходу представления, чутко улавливая настрой и реакцию зрительного зала. И никогда не ошибался.

Выходя на манеж с ничего не значащим восклицанием, Михаил Николаевич мгновенно устанавливал контакт со зрителем. Он органически вписывался в спектакль, и, мало того, он становился главным героем его.

Долгие годы работавший вместе с Карандашом Марк Соломонович Местечкин всегда удивлялся репетициям Михаила Николаевича. Зачем Карандаш на репетициях «гуляет» по манежу, что-то про себя шепчет, что-то прикидывает?

Оказывается, это тоже своеобразный поиск будущей репризы. Карандашу надо привыкнуть к определенной манере хождения, найти нужный эмоциональный ключ поведения в тот или  иной момент циркового представления.

«Когда вы подходите к картине художника,— говорил всегда Карандаш,— вы никогда не начинаете знакомство с ней с отдельных деталей. Сперва вы смотрите картину в целом, а уж потом  начинаете разбираться в деталях. То же самое и с цирковым спектаклем. Нужно схватить целое».

Как-то готовилось в Московском цирке новогоднее елочное представление. Казалось, Карандаш не принимал никакого участия в репетициях. Он сидел в зрительном зале и смотрел номер за номером.

Подошла генеральная репетиция. Но и на ней Карандаш не надел клоунского костюма и, выйдя на манеж, стал проделывать какие-то замысловатые движения, значения которых никто не понимал. Местечкин, как режиссер, был в полном недоумении. Казалось, напрасной была большая подготовительная работа, ведь центральная фигура — фигура клоуна — не нашла в спектакле своего места.

Но на представлении Марк Соломонович был приятно удивлен. Карандаш показал ряд оригинальных находок, которые он исподволь подготовил, и в итоге сумел органически влиться в представление, стать его центральным героем.

Не покривлю душой, если скажу, что многие ходили не столько на спектакль, сколько «на Карандаша».

Если вновь говорить о характере этого артиста, то он весьма своеобразно пользовался своей популярностью и причинял немало трудных минут директорам и администраторам цирков.

Мне довелось стать невольным свидетелем довольно резкого разговора Михаила Николаевича с администратором Московского цирка Петром Алексеевичем Пиндюриным.

Дело было в том, что с разрешения Пиндюрина в цирке был записан для радио гомерический хохот зрительного зала. Но в передаче не было сказано, что этот смех — реакция на выступление Карандаша.

— Почему обо мне умолчали? — бушевал Карандаш.

— Послушайте, Михаил Николаевич,— оправдывался Пиндюрин,— послушайте, что я скажу!..

— И слушать не хочу. Если ты такой смешной, то выходи на манеж вместо меня и смеши зрителей. Вот тогда и можешь распоряжаться своим смехом, но не моим!

К своему творчеству, к своей работе Карандаш относился болезненно ревниво. Ом очень дорожил своей популярностью у зрителей.

Мне довелось услышать интереснейшую фразу, произнесенную однажды Карандашом. Не помню уж теперь кто, но кто-то из газетчиков сказал ему во время интервью:

— Михаил Николаевич, я вот лично признаю только трех комиков в мире: Чарльза Спенсера Чаплина, Макса Линдера и вас.

Карандаш несколько секунд молчал, а потом не без раздражения бросил в ответ:

— Я — это понятно, Чаплин — тоже! А при чем здесь Макс Линдер? Он-то здесь с какой стати?

Произнесено это было таким тоном, что ни мне, ни журналисту, бравшему интервью у артиста, не было ясно, шутит Карандаш или говорит всерьез.

Перед началом гастролей в других городах Карандаш тщательно осматривал площадь возле цирков, ступени при входе, пол в фойе. Упаси бог, если он находил выкрошившийся асфальт или отлетевшую плитку.

— Немедленно заделать! — требовал он от директоров и администраторов.— Вы хотите, чтобы люди ломали себе ноги «на Карандаше»? Немедленно заделать!

У Карандаша был забавный номер-пародия «Балерина». Он появлялся на арене, затянутый в трико, в пышной пачке, в пуантах, и представлял зрителям балерину. Именно «представлял», заставляя зрительный зал смеяться до слез.

Когда Карандаш приехал на гастроли в Ленинград, то художественный руководитель Ленинградского цирка Георгий Сергеевич Венецианов по каким-то соображениям предложил Карандашу не показывать свою «Балерину».

В тот же день Карандаш вернулся в Москву и обратился в соответствующие инстанции. Вечером он вновь сел в поезд, Москва — Ленинград, а утром вручил пораженному Венецианову документ с весьма звучными подписями, разрешающий представление «Балерины».

— Раз так, показывайте,— вздохнул Венецианов.

— А вот теперь я ее показывать и не стану! — злорадно пропел довольный Карандаш.

И не показал.

Рассказывая о Михаиле Николаевиче, мне хочется сделать здесь маленькое отступление. В чем был секрет этого замечательного артиста? Обладая несомненным талантом и артистическим обаянием, Карандаш нашел удачный типаж, тепло и радушно принимаемый зрителями.

Он играл роль маленького чудаковатого человечка, с милой, почти детской непосредственностью в словах и поступках. С мягким и добрым юмором он ненавязчиво подсмеивался и над артистами на манеже, и над публикой, и над самим собой.

Это импонировало зрителям.

Всегда неизменным успехом пользовался его шутливый номер «Мнемотехника». На арену выносилась двойная полка с тремя тарелками и тремя бутылками. Карандаш поворачивался к ней спиной, а любой из зрителей мог выйти на манеж и в любом сочетании расставить предметы на полке. Не глядя на нее, Карандаш точно называл расположение тарелок и бутылок.

— Как вы отгадываете? — спрашивал его инспектор манежа.

— Это очень трудный номер,— самодовольно отвечал Карандаш. — Десять лет тренировался.

— Ну, а все-таки, как вы отгадываете?

— Сейчас объясню. Расставляйте. Готово? Так, тарелка, тарелка, бутылка...

В этот момент Карандаш пальцем показывал всем на осветительную будку. И все видели, как осветитель показывает ему то бутылку, то тарелку... Зрители смеялись. Смеялись над собой...

Однако далеко не все его репризы были столь безобидны.

Зло и едко звучал номер «Защита диссертации», когда Карандаш, манипулируя двумя ведрами, демонстрировал, как у нас еще умеют порой переливать из пустого в порожнее.

А чего стоили в годы войны его политические, доведенные до гротеска, живые карикатуры на фашизм! Их можно смело ставить в один ряд с произведениями Бориса Ефимова.

Нельзя не сказать о широте творческого диапазона Михаила Николаевича. Люди старшего поколения помнят его и совершающего полет на трапеции под куполом цирка, куда он поднимался вместе с воздушными гимнастами, ему аплодировали, когда он, «зазевавшись», отставал от канатоходцев, оставаясь на проволоке без вееров и без шеста. Вот только в дрессуре он не шел дальше своих любимых осликов и неразлучных собачек.

Многие из выпускников училища циркового и эстрадного искусства были счастливы, если им удавалось сфотографироваться вместе с Карандашом. В то же время нельзя не отметить и такой нюанс: известнейший, талантливейший артист цирка, с богатым опытом за плечами, имел только двоих учеников — Юрия Никулина и Михаила Шуйдина.

Мне кажется, виной тому житейская некоммуникабельность Карандаша. По этой же причине его знакомства с людьми никогда не перерастали в дружбу. Многих раздражала его ворчливая манера разговора и довольно красноречивые реплики.

Все это, вместе взятое, наложило отпечаток на его взаимоотношения и с людьми.

...4 декабря 1981 года общественность Ленинграда отметила 80-летие  Михаила Николаевича Румянцева — Карандаша. Город, где учился  Михаил Николаевич, где он впервые вышел на манеж, тепло поздравил народного артиста СССР, Героя Социалистического Труда — Карандаша, чей искрящийся талант на протяжении многих десятилетий дарил людям искреннюю радость.

Трудно было бы представить себе арену советского цирка без Карандаша, точно так же, как и представить себе этого артиста без манежа. И в тот день на афише вновь светились будоражащие и волнующие слова: «На манеже — Карандаш!»